Читать книгу Тень греха - Барбара Картленд - Страница 2

1821

Негромко напевая, Селеста собирала персики.

Теплица примыкала к стене старого дома из красного кирпича, построенного еще в елизаветинские времена. Теплые солнечные лучи окрашивали тонкую нежную руку девушки в золотистый цвет.

Фрукты были мелкие – весной их не проредили.

Селеста еще помнила времена, когда на одно десертное блюдо из чудесного севрского фарфора, какими всегда пользовались в Монастыре, помещалось не больше четырех плодов.

Срезая бархатистую розовую кожицу золотым десертным ножом, отец обычно говорил: “Я так полагаю, крупные берегут для праздника?” – “Конечно! – отвечала мать с другого конца стола. – Старик Блосс ужасно огорчится, если не получит свой приз”.

Так было каждый год, пока мама не ушла.

Селеста вздохнула и постаралась взять себя в руки: лучше об этом не думать.

Прогнав печальные мысли, она сняла с ветки и аккуратно уложила в корзину еще пару небольших, но восхитительно пахнущих персиков. Кому бы их отдать?

Вот эти шесть – миссис Оукс, страдающей артритом старушке, она будет очень рада. Еще полдюжины – малышу Билли Айвзу, который сломал ногу две недели назад. Вдова старика Блосса, живущая в самом конце деревни, будет рада не только гостинцам, но и возможности поболтать: ей очень одиноко после смерти мужа…

А остальное, после того как они с Наной наедятся до отвала, пойдет на восхитительный персиковый джем, который превосходно готовит старая служанка.

Правда, у них еще оставалось несколько горшочков с прошлого года, но не пропадать же добру?

Привстав на цыпочки, девушка потянулась к трем почти перезрелым персикам, висевшим на самом верху, когда из-за сломанной двери раздался негромкий густой голос:

– Какая премиленькая воровка!

Селеста удивленно оглянулась.

На пороге теплицы стоял джентльмен, пожалуй, самый элегантный из всех, кого она когда-либо видела.

Он был одет по последней моде: шейный платок, короткий однобортный сюртук с закругленными, расходящимися спереди полами и обтягивающие панталоны цвета шампанского. Мужчина выглядел слишком крупным для тесной низкой теплицы.

В руке он держал высокий цилиндр, волосы его словно слегка растрепал ветер (эту моду ввел в бытность свою регентом сам король), а необыкновенно глубокие проницательные глаза казались очень темными.

Никогда еще Селеста не видела мужчину столь привлекательного, столь необычного и в то же время столь циничного.

Растерявшись, она не нашлась что ответить; незнакомец же насмешливо заметил:

– Признайтесь, я поймал вас на месте преступления. Мне бы, однако, не хотелось отдавать под суд такую хорошенькую девушку. – Он помолчал, окинув Селесту оценивающим взглядом, отметив и ее нежную белую кожу, и синие глаза, слишком большие для маленького личика в форме сердца, и изящный тонкий носик, и свежие, пухлые алые губки, и продолжал: – За кражу имущества, стоимость которого превышает пять шиллингов, вас могут повесить или же, если вы избежите виселицы, сослать в Новый Южный Уэльс[1]. Весьма незавидная участь для столь очаровательной юной особы, не так ли?

– Кто… кто вы? – пролепетала Селеста, но, прежде чем она успела закончить, незнакомец добавил:

– Думаю, вам же будет лучше, если я сам выступлю в роли судьи. А посему, моя очаровательная злоумышленница, выношу вам приговор: вы заплатите за фрукты, столь беззастенчиво у меня украденные.

– Кто вы? Что вы такое говорите? – пробормотала, ничего не понимая и запинаясь, Селеста.

– Полагаю, эти вопросы должен задавать я, – заявил странный джентльмен.

Сделав два шага, он подошел ближе и внезапно, так, что девушка не успела понять, что происходит, обнял ее одной рукой, а другой взял за подбородок.

Губы его приблизились, и Селеста задрожала от страха. Ей бы полагалось оказать сопротивление и высвободиться, но ни того ни другого она почему-то не сделала.

До сих пор никто не целовал юную леди; она и не подозревала, какой пленительной силой обладают мужские губы, и лишь смутно ощутила его сильные руки и требовательные уста; все прочее оставалось за пределами ее сознания и понимания.

Девушка уступила внезапному натиску, и рука незнакомца напряглась, он завладел ее губами с еще большей настойчивостью…

Затем он отпустил Селесту столь же внезапно, как перед этим обнял.

Она издала сдавленный звук, который мог быть криком страха, если бы не замер еще в горле.

Глаза их встретились, и Селеста, замерев на мгновение, словно зачарованная, резко повернулась и бросилась прочь.

Подобрав легкие юбки, она в панике выскочила из теплицы и скрылась через пролом в стене, который вел из нижней части сада в верхнюю. Пробежав мимо кустов крыжовника и малины, Селеста нырнула в калитку.

Не останавливаясь, она пронеслась рядом с высокими рододендронами, которые всего лишь месяц назад цвели в полную силу, и свернула на дорожку, ведущую к Садовому коттеджу.

Захлопнув за собой дверь, девушка, задыхаясь, привалилась к ней спиной. Сердце билось так, словно там, снаружи, осталось что-то грозное и опасное.

– Это вы, душечка? – крикнула из кухни Нана, и ее голос, теплый и домашний, прозвучал мягко и успокаивающе.

– Д-да… Я… – выдавила, запнувшись, Селеста.

– Ланч будет готов через несколько минут.

– Хорошо. Я… я пойду умоюсь, – пробормотала девушка и медленно, словно во сне, поднялась по узкой дубовой лестнице на второй этаж, где помещалась ее маленькая спальня, сквозь раскрытое окно которой в дом проникал запах роз и сладковатый аромат жимолости.

Селеста устало опустилась на стул перед туалетным столиком и посмотрела в зеркало.

Как же так? Как это могло случиться?

Как получилось, что какой-то незнакомец самовольно поцеловал ее, а она не сделала ровным счетом ничего, чтобы его остановить?

Глядя на себя в зеркало, Селеста вдруг поняла, что странный господин, скорее всего, ошибся, приняв ее за деревенскую девушку.

Неудивительно: все утро она работала в саду с непокрытой головой и, с растрепанными летним ветерком волосами, никак не походила на благородную барышню.

К тому же ее старое платье село и сильно полиняло от бесчисленных стирок. Ни одна леди никогда не позволила бы себе надеть нечто подобное и уж тем паче находиться без сопровождения в огромном саду, бывшем частью земельных владений Монастыря.

И тем не менее, упрямо повторила про себя Селеста, он не имел никакого права так себя вести. Абсолютно никакого!

А в голове у нее билась одна и та же предательская мысль: “Так вот что такое поцелуй…”

Она и понятия не имела, что мужчина может быть столь сильным, а мужские губы – столь властными. Поразмыслив, Селеста попыталась разозлиться.

– Да как он смел? – прошептала она возмущенно, но злость, едва полыхнув, обернулась стыдом.

Нет-нет. Как она допустила такое? Почему позволила себе такую слабость, такое безволие?

И в чем его винить? Ведь он – мужчина, а мужчины, как ей постоянно твердили, всегда ведут себя подобным образом!

А вот для юной леди такое поведение недопустимо. Уступить насильнику и не закричать при этом, поддаться ему без сопротивления, без борьбы – значит проявить слабость характера, достойную осуждения и порицания!

И этот незнакомец… Кто он такой и что здесь делает?

Вопросов набралось слишком много, и все они оставались без ответа. В конце концов она вымыла руки в фарфоровом тазу на столике, поправила волосы и спустилась вниз.

Обедали Селеста и Нана в примыкавшей к кухне столовой, которая до того, как они перебрались в Садовый коттедж, служила кладовой.

Они поставили там буфет, небольшой обеденный стол орехового дерева и четыре стула с обитыми бархатом сиденьями, после чего помещение преобразилось и выглядело вполне достойно и даже элегантно.

– А нужна ли нам столовая? – спросила девушка, когда они переехали в коттедж.

– Я не допущу, чтобы вы ели в кухне, мисс Селеста, – твердо заявила Нана. – Мы, может быть, и бедные – кое-кто даже скажет, что нищие, – но пока я с вами, вы будете вести себя как леди. Этого желал бы и ваш отец.

– Я просто подумала, что так тебе было бы легче… – тихо сказала Селеста. – Меньше было бы хлопот.

– Вы – леди по рождению и воспитанию и вести себя будете, как положено леди, так что не спорьте!

Лишь усевшись за стол перед небольшим окном, выходившим в сад, который они с Наной разбили позади коттеджа, Селеста поняла – что-то случилось.

– В чем дело, Нана?

Они знали друг друга много лет, старая служанка присматривала за ней едва ли не с рождения, и Селеста с первого взгляда заметила, что Нана сильно чем-то обеспокоена. В голосе ее вдруг послышались резкие интонации, между бровями залегла глубокая складка.

– Ешьте! – сердито буркнула Нана.

Это могло означать лишь одно: дело по-настоящему серьезное.

Старая служанка полагала (и со временем в этом отношении у нее сложилась целая теория), что принимать пищу следует только в состоянии душевного покоя, нарушение которого чревато несварением желудка.

Селеста с детства помнила, как Нана никогда не бранила ее за столом и придерживала неприятные известия до тех пор, пока она не ложилась в постель.

Поданные кушанья не отличались изысканностью, но приготовлены были искусно и с душой. Дополняли их свежие овощи, собранные в огороде рано утром.

– Расскажи, Нана, – вкрадчиво попросила она, но служанка упрямо покачала головой:

– Сначала съешьте то, что вам подали, а потом уж и тревожиться будете. На это времени всегда хватит.

С этими словами она вышла из комнаты, а Селеста, улыбнувшись, придвинула поближе серебряный поднос с фарфоровой тарелкой.

В Садовый коттедж перекочевало немало подобных сокровищ, и Нана так высказалась по этому поводу: “Какой толк оставлять все крысам да мышам? Мастеру Джайлсу дела до них нет, а вам среди батюшкиных вещей приятней будет”.

“Если Джайлс захочет, я всегда смогу их вернуть”, – добавила в утешение себе Селеста.

Когда брат сказал, что им с Наной нужно уйти из Монастыря, поскольку у него нет денег на прислугу, Селеста естественным образом предположила, что переберется в Садовый коттедж, где долгие годы жил старик Блосс.

А вот Нана отнеслась к такому решению неодобрительно, встретив его недовольным ворчанием.

– Где ж такое видано, чтобы леди жила как работница? Уж и не представляю, что сказал бы ваш батюшка.

“Папа бы этого не допустил”, – только и подумала Селеста.

Да и кто бы мог представить, что Джайлс, унаследовавший титул барона и небольшое родительское состояние, поведет себя настолько безрассудно?

И все из-за человека, известного как лорд Кроуторн.

Она хорошо помнила тот день, когда Джайлс впервые упомянул о нем.

Брат приехал в имение со своими новыми веселыми друзьями из Лондона, и прислуга сбилась с ног, стараясь оказать гостям тот прием, которого требовал молодой хозяин.

За время пребывания в столице у Джайлса появились грандиозные идеи. Ему требовалось больше слуг, поскольку из бедняги Бейтсона уже, по его выражению, “песок сыпался” и с новыми обязанностями тот никак не справлялся. Лакеи, которых Джайлс привез из Лондона, относились к местной прислуге высокомерно и с очевидным пренебрежением, ведя себя излишне вольно. К тому же, по мнению Наны, они пили слишком много эля.

Тогда, год назад, еще до приезда гостей, у Джайлса состоялся разговор с сестрой. Прежде всего она узнала, что о ее присутствии на вечеринке или даже появлении за столом не может быть и речи, поскольку ей еще не исполнилось и семнадцати.

– Ты слишком юна, – объяснил Джайлс. – Кроме того, это не простая вечеринка: на нее приглашены люди с изысканным вкусом. Его светлости именно такие и нравятся.

– Его светлости? Это твой новый друг? – спросила Селеста.

– Ну не совсем друг, – ухмыльнулся Джайлс, – хотя мне и хотелось бы так думать.

Он намного старше и очень добр ко мне.

– Добр? В чем же?

– Он все мне показал, ввел в самые лучшие клубы и, если уж на то пошло, научил играть.

– Играть?!

– Ты думаешь, я буду вести такую же жизнь, как отец? – обиженно спросил Джайлс. – Во-первых, наше имение не настолько велико, чтобы заниматься им постоянно, а во-вторых, зачем мне деревня, если я вполне могу жить в Лондоне?

– Но ведь раньше тебе нравилось в деревне! – попыталась возразить Селеста. – Ты же сам говорил, что один день на охоте лучше ста вечеринок!

– Тогда я еще не понимал, что такое настоящая вечеринка! – восторженно воскликнул Джайлс. – Видела бы ты, в каких местах я побывал с его светлостью! – Он вдруг рассмеялся. – Нет, тебе лучше не видеть. Но вот что я скажу, сестричка: в Лондон я попал зеленым юнцом, а сейчас становлюсь одним из тех, кого называют столпами моды.

– Ты поэтому такой счастливый?

– Я живу и радуюсь жизни. Жаль только, денег не хватает. Это единственная помеха. – Он помолчал, потом добавил: – Рано или поздно мне улыбнется удача, и тогда…

– Ох, Джайлс, пожалуйста, будь осторожен! – взмолилась Селеста, но брат ее уже не слушал.

Пока гости обедали в обшитом дубом холле, она тайком наблюдала за ними с балкона, притаившись за дубовой панелью.

Всего их было человек тридцать. Селеста и не подозревала, что женщины могут быть такими вызывающе красивыми и носить вечерние платья с таким глубоким вырезом.

Она даже покраснела, осознав, сколь откровенны такие наряды, а потом решила, что судить об их внешности следует не с высоты галереи, а оттуда, снизу.

За одной переменой блюд следовала другая, привезенные из Лондона вина лились рекой, и голоса звучали все громче и веселее.

А потом пришла Нана и увела ее с балкона.

– Не следует вам, мисс Селеста, смотреть на такое, – строго заявила старая служанка. – А мастеру Джайлсу должно быть стыдно за то, что он привел в дом этих женщин.

– И чем же они плохи?

Но Нана только поджала губы и покачала головой так осуждающе, что Селеста замолчала и уже ни о чем больше не спрашивала.

Рассмотреть лорда Кроуторна ей так и не удалось – Джайлс посадил его светлость во главе стола, так что с галереи была видна только спина гостя.

И все же девушка успела заметить, что волосы у него на затылке немного поредели, а в аккуратно уложенных локонах мелькают седые прядки.

Она надеялась увидеть его на следующий день, но он уехал рано – не потому, поспешно добавил Джайлс, что ему у них не понравилось, а потому что его лошадь выступала на скачках в Эпсоме.

Остальные гости тоже надолго не задержались и вернулись в столицу раньше, чем ожидала Селеста.

– Когда приедешь? – спросила она у брата.

– Когда больше некуда будет деться. На следующей неделе поеду в Ньюмаркет, погощу у Хьюберта, а потом, еще через неделю, – в Йорк: у Фредди грандиозные планы по части развлечений.

– Я рада, что ты не скучаешь, – со всей возможной искренностью сказала Селеста.

– Признаюсь, никогда еще так не веселился! – воскликнул Джайлс. – Вот только… Он не договорил.

– Только – что? – спросила Селеста.

– Все так дорого! – вздохнул Джайлс. – Но его светлость говорит, что судьба благоволит смелым и решительным, и я ему верю.

Селеста не видела брата целых полгода. Однажды, приехав в Монастырь, он снял со стен почти все картины и объявил, что намерен закрыть дом.

– Не понимаю, как ты умудряешься тратить столько денег! – сердито воскликнул Джайлс, когда Селеста показала ему счета.

– Мы уже уволили всех молодых слуг, когда получили твое письмо три месяца назад, – заметила она, с тревогой наблюдая за братом. – Ты не можешь выгнать старика Бейтсона и миссис Хопкинс, они служат у нас больше сорока лет.

– Здесь не благотворительное заведение, – буркнул Джайлс.

Селеста твердо посмотрела на него. За последний год брат изменился до неузнаваемости: лицо его осунулось, черты заострились, а в глазах и в очертаниях рта появилось что-то неприятное.

– Ты в трудном положении? – озабоченно спросила она. – У тебя нет денег?

– Я практически на мели, – грубовато бросил он. – Надеюсь, кое-что принесут картины.

– Ты собираешься их продать?

– Конечно собираюсь! Надо же где-то раздобыть денег.

– Но, Джайлс… Это же часть нашей истории, папа всегда так говорил. Картины на протяжении поколений переходили от отца к сыну. Их нельзя продавать!

– Ради бога, перестань ныть! – оборвал ее Джайлс. – У меня и так забот хватает, а тут ты еще пристаешь с какими-то древними, заплесневелыми холстами, которые только зря занимают место! Да на них уже давно никто внимания не обращает! Говорю тебе: мне нужны деньги. Я хочу развлекаться! Есть в этой развалине еще хоть что-нибудь на продажу?

Он прошел по дому, заглядывая во все комнаты, громко все понося и проклиная.

Монастырь был прекрасен – Селеста считала его самым красивым домом в мире, но отец оставил имение практически в том же состоянии, в каком принял, и старая мебель никого уже не интересовала.

Комоды времен короля Якова, длинные и узкие обеденные столы, резные дубовые стулья прекрасно сочетались со старинными многостворчатыми окнами, дубовыми панелями и потолочной лепниной, но не отличались изысканностью, и продать их по приемлемой цене не представлялось возможным. Бархатные портьеры, обтянутые дамасским шелком кресла и массивные резные кровати почти ничего не стоили вне привычного окружения, с которым они сочетались столь гармонично.

В конце концов Джайлс уехал с картинами и кое-какими золотыми украшениями, которыми, как помнила Селеста, родители пользовались лишь в исключительных случаях.

Кроме того, брат прихватил серебряные блюда с фамильным гербом Роксли, изготовленные во времена Карла II. Из серванта их доставали редко: в имении недоставало слуг, чтобы чистить серебро. Перед отъездом Джайлс отдал особые распоряжения: уволить садовников и отправить в отставку старика Блосса, жить которому отныне надлежало в домишке на краю деревни.

Миссис Хопкинс и Бейтсон получили скромное содержание, а Селесту и Нану ждал переезд в Садовый коттедж.

С тех пор от Джайлса не было никаких известий.

К счастью, Селеста имела свой собственный, хотя и небольшой доход: бабушка оставила обоим внукам небольшое наследство, в котором доля Селесты составляла около пятидесяти фунтов в год.

Денег этих ей и Нане вполне хватало на самое необходимое, поскольку им не приходилось оплачивать съемное жилье. Разумеется, на такие пустяки, как платья, шляпки, обувь и прочее, оставались сущие крохи, а потому все это считалось роскошью.

– Как хорошо, что мне много не надо, – говаривала Селеста.

Гораздо больше отсутствие модных нарядов огорчало старую служанку.

– А ради кого мне здесь наряжаться? – спрашивала Селеста.

На этот вопрос у Наны ответа не было.

“Что же так расстроило ее теперь?” – спрашивала себя девушка, заканчивая ланч.

Вообще-то она подумывала рассказать служанке о странном незнакомце, столь непочтительно обошедшемся с ней в теплице, но как объяснить собственное свое предосудительное поведение? В конце концов Селеста сочла за лучшее просто промолчать.

– Я приготовила вам чашку кофе, – сказала Нана, возвратившись в столовую, – и думаю, вы могли бы съесть персик. Куда вы их положили?

– Я оставила персики в теплице, – быстро ответила девушка. – Там еще не все собрано.

– Тогда съедите один за ужином.

Нана поставила перед юной хозяйкой кофе и, выпрямившись, сложила руки на белом фартуке.

– Так что же все-таки случилось? – мягко спросила Селеста.

– С полчаса назад заходил мистер Коппл, принес газету. Он рассказал…

Селеста с терпеливой улыбкой ждала продолжения.

Мистер Коппл, местный почтальон, был также известен как разносчик всевозможных новостей и слухов. Он не только знал обо всем, что происходило в деревне Роксли, но и не отказывал себе в удовольствии рассказать об услышанном едва ли не раньше, чем успевало произойти само событие.

Хотя Нана и считала излишней роскошью “Морнинг пост”, которую, следуя примеру отца, продолжала выписывать Селеста, день, когда мистер Коппл не находил повода постучаться в дверь коттеджа, выдавался на редкость скучным.

– Так какое же несчастье постигло нашу деревню? – спросила Селеста, не дождавшись от служанки продолжения.

– Я, конечно, этому не верю… – заговорила Нана. – Такого и быть не может… Но… мистер Коппл сказал, что в Монастырь прибыл некий джентльмен с целой каретой слуг и что поместье теперь вроде бы принадлежит ему.

– Джентльмен? – едва слышно повторила Селеста. – Кто же он такой? И как может быть, чтобы Монастырь принадлежал ему?

– Мистер Коппл говорит, – тут Нана понизила голос, – что мастер Джайлс проиграл его в карты.

– Не верю! – Селеста порывисто поднялась из-за стола. – Быть того не может! Это неправда!

– Вот и я то же самое сказала, но точно известно, что джентльмен этот уже здесь, а вечером ждут еще слуг.

Селеста поднесла руку ко лбу.

Поверить в такое было невозможно, но в глубине души она давно подозревала, что брат, проигравшись в пух и прах, мог пожертвовать имением.

– Как же так? – прошептала она. – Как он мог?

Монастырь, в котором Роксли жили пять сотен лет, всегда представлялся ей самым чудесным местом на всем белом свете. Имение было их домом, ее и Джайлса.

Как же он мог взять и просто проиграть его в карты? Как мог столь мало ценить родной дом, чтобы, уже оголив стены, продать теперь и само поместье?

– Здесь наверняка какая-то ошибка, – сказала она.

– Надеюсь, что так, – вздохнула Нана. – Надеюсь…

– И как же зовут того джентльмена, что владеет теперь имением? – спросила Селеста.

Впрочем, еще не услышав ответа, она уже знала его.

– Мистер Коппл не вполне уверен, но думает…

Договорить ей не дал внезапный стук в дверь.

Стучали сильно, так сильно, что, казалось, задрожали сами стены.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала Нана. – Если снова кто-то из тех богомерзких мальчишек, то уж я им все выскажу. Знают же, что приходить надо к задней двери!

С этими словами добрая женщина поспешила из столовой в тесную прихожую. Селеста же, ощутив вдруг непонятную слабость в ногах, опустилась на тот самый стул, с которого только что поднялась.

Она уже поняла, что встретилась с новым владельцем имения, который, очевидно, принял ее по ошибке за дочь одного из работников и обошелся с ней с той фамильярностью, коей заслуживал ее вид.

Селеста прислушалась к доносившимся из прихожей голосам. Нана скоро вернулась, причем с корзинкой персиков, той самой, что сама же Селеста оставила в теплице.

– Вот уж верно ничего не понимаю!

– Кто это был?

– Грум из Монастыря. Подает мне корзинку и говорит, что, мол, его светлость свидетельствует свое почтение и выражает надежду, что мисс Селеста Роксли окажет ему честь, приняв его сегодня в три часа пополудни.

– Нет-нет! – воскликнула Селеста в волнении. – Я не могу его принять!

Голос ее, прозвучавший непривычно громко, зазвенел между стенами столовой, к немалому удивлению Наны.

– И что только его светлость делал с персиками? Не знаю. Но в любом случае, дорогуша, принять его придется. И вы его примете, так я груму и сказала.

– Я не могу! – в отчаянии повторила Селеста. – Ты не понимаешь. Я… я не могу его принять.

– Не знаю, что на вас нашло, – резко, как будто разговаривала с пятилетней девочкой, сказала Нана, – а только его светлость ведет себя как должно. По всем правилам ему и положено вас повидать. Если уж на то пошло, иначе и быть не может.

– Ты спросила его имя? – едва слышно проговорила девушка.

– Конечно, уж я-то знаю, как себя вести. Осведомилась у грума да и объяснила, что мы, мол, только сейчас про приезд его светлости и проведали. А он отвечает, что хозяин его – достопочтенный граф Мелтам. Я его поблагодарила, а потом сказала, что мисс Селеста Роксли будет рада принять его светлость в указанное время.

Селеста не нашлась что ответить, поскольку ожидала услышать совсем другое имя.

Нана же, приняв молчание за знак согласия, задумчиво продолжала:

– По-моему, я про него слышала. Не его ли имя часто поминается в той газете, что вы читаете?

– Он постоянно при короле, – прошептала Селеста.

– Да, из тех щеголей, с которыми его величество в бытность свою регентом развлекался в Карлтон-Хаусе.

– Его светлость – человек уважаемый, знатный и очень богатый, – добавила Селеста. – Род Мелтамов весьма известен в Дербишире.

Я видела их поместье на картинке.

– Тогда зачем им Монастырь?

Селеста помедлила с ответом, но удержаться не смогла:

– Ох, Нана, Нана! Неужели все так и есть? Как можно было проиграть имение? Как можно поступить столь безрассудно?

– Что делает мастер Джайлс, разумному объяснению не поддается, – вздохнула Нана и, понизив голос, добавила: – А ведь таким был милым мальчиком…

С этими словами старая служанка вышла из столовой, опустив голову и пряча слезы.

Нана всегда любила Джайлса и питала к нему почти рабскую привязанность, чем крайне раздражала молодого хозяина.

– Убери от меня эту старуху! – не раз говорил он сестре. – Я не ребенок, чтобы со мной нянчились!

Но Нана продолжала любить его и неизменно называла “мой малыш”. Даже после рождения Селесты Джайлс занимал в ее сердце первое место.

“Вот так же было и с мамой”, – с горечью думала девушка, когда позволяла себе вспоминать ее. Приходя в детскую, та всегда в первую очередь смотрела на сына, и лицо ее, когда она брала Джайлса на руки, озарялось счастливой улыбкой.

Он всегда был любимчиком, всегда получал лишнюю конфету, ему доставался последний поцелуй на ночь. При этом он вовсе не нуждался в любви так, как нуждалась в ней Селеста.

Оттого ли, что был мальчиком, или оттого, что в его сердце не нашлось места для этого светлого чувства?

Джайлс всегда отличался непоседливостью, ему хотелось приключений, чего-то нового, тогда как Селеста довольствовалась тем, что у нее было, и наслаждалась спокойной жизнью дома.

Девушка так долго стояла в столовой, что Нана даже вернулась узнать, не случилось ли чего. Покрасневшие глаза выдавали ее состояние.

– Пойдите наверх, мисс Селеста, – укоризненно, как всегда, когда что-то расстраивало ее, сказала служанка. – Я вам приготовила белое муслиновое платье, его и наденете. И, бога ради, сделайте что-нибудь с волосами, а то выглядите, будто сорванец какой.

– Не думаю, что все это так уж важно, – ответила Селеста.

– Очень даже важно, – перебила ее Нана. – Его светлость должен относиться к вам с уважением. И помните, что мы живем теперь на его земле, и он имеет полное право нас отсюда выгнать.

– Выгнать? – изумилась Селеста.

Об этом она даже не подумала. Но, конечно, если Джайлс и впрямь проиграл Монастырь с его тысячью акров земли графу Мелтаму, то и Садовый коттедж теперь принадлежит ему.

– Он, конечно, пожелает, чтобы мы остались. Я в этом уверена, – пробормотала она голосом, которому как раз уверенности-то и недоставало.

– Так покажитесь ему в лучшем виде, – сказала Нана. – Конечно, ни один джентльмен не посмеет оставить вас без крыши над головой, но от этих картежников всего можно ждать… – Она помолчала немного, потом добавила: – И имейте в виду, дорогуша, что я не только ваша служанка, но и компаньонка.

– Компаньонка?

– Я так сказала, и так оно есть. И вы, мисс Селеста, не хуже меня знаете, что юной леди вашего возраста жить здесь одной не полагается.

– Хочешь сказать, – с улыбкой заметила девушка, – что ты должна будешь сидеть в гостиной, пока я принимаю его светлость?

– Нет, так далеко мы заходить не будем, – ответила Нана, – но вы можете сказать ему, что ваш батюшка рассчитывал на меня именно как на вашу дуэнью, которой можно доверять.

Селеста едва не рассмеялась: Нана, когда требовалось, могла напустить на себя очень важный вид.

В то же время она прекрасно понимала, что графу Мелтаму, принявшему ее за деревенскую простушку, вряд ли есть дело до того, имеется у нее компаньонка или нет, и что даже присутствие последней хоть как-то на него подействует.

Желая показать новому хозяину поместья, как сильно он ошибся, приняв ее не за ту, кто она есть на самом деле, Селеста уделила своей внешности небывалое внимание.

Приготовленное Наной муслиновое платье не отличалось изысканностью, но было чистым и опрятным, а то, что оно давно вышло из моды, нисколько не беспокоило девушку.

Приведя в порядок волосы и надев цепочку с медальоном, который она с детства носила на шее, Селеста преобразилась. Она уже мало чем напоминала ту девушку с растрепанными ветром кудрями, которую его светлость застал врасплох в теплице.

Она также с удовольствием отметила, что их скромная гостиная, которую Нана порой называла салоном, выглядит мило и очень уютно. Одно из двух окон выходило в сад на солнечную сторону, а другое – на дорогу, рядом с которой стоял коттедж. Яркие ситцевые занавески удачно гармонировали с потолочными балками и кирпичным камином, в котором лежало несколько поленьев. Диван и кресла сюда перевезли из имения, стены украшали портреты членов семейства Роксли, главным образом детей. Джайлс оставил их, посчитав, что они ничего не стоят.

Накануне Селеста срезала несколько роз, которые стояли теперь в двух старинных вазах, наполняя комнату своими ароматами.

Расстеленные на полированном деревянном полу персидские ковры в замысловатых узорах выглядели изрядно потертыми, но все же сохранили остатки былой красоты.

Приятная комната, достойная скромной юной леди.

Услышав, что к дому подъехала карета, Селеста взглянула на стоявшие на каминной полке часы. Они показывали без двух минут три.

– Его светлость во всем своем великолепии, – пробормотала она.

Может быть, поняв свою утреннюю ошибку, он хотя бы принесет запоздалые извинения?

Селеста услышала, как Нана открыла дверь, и почувствовала, что сердце колотится сильнее обычного. В то же время ее охватила странная робость, которой она никогда еще не испытывала.

Она не хотела встречаться с человеком, столь бесцеремонно одарившим ее первым в жизни поцелуем, с тем, кто неизвестно каким образом по непонятной причине словно загипнотизировал ее, лишив желания и способности сопротивляться.

Сама того не замечая, Селеста сжала кулачки и напряглась. Дверь гостиной распахнулась.

– Граф Мелтам! – торжественно объявила Нана.

Он вошел в комнату – огромный, властный, подавляющий своим присутствием. Лишь теперь Селеста обратила внимание на то, какие широкие у него плечи, какая грация и непоколебимая самоуверенность ощущаются в каждом его движении.

Она не забыла ни глубоких циничных складок в уголках рта, ни пронзительного цепкого взгляда, ухватившего, казалось, каждую деталь ее внешности.

Селеста встретила гостя почтительным реверансом и лишь усилием воли заставила себя поднять голову.

– К вашим услугам, мисс Роксли.

Язык тоже повиновался ей не сразу.

– Садитесь, пожалуйста, милорд.

– Благодарю вас. – Он опустился в массивное с выгнутой спинкой кресло и посмотрел на Селесту, которая села на самый краешек стула, изо всех сил стараясь держаться естественно.

– О том, что вы проживаете в имении, я узнал совсем недавно, – начал граф. – Ваш брат, руководствуясь какими-то своими мотивами, не поставил меня об этом в известность.

– Правда ли, – едва слышно спросила она, – что Монастырь теперь… ваш?

– Да, правда. Две недели назад я выиграл его в карты у вашего брата, – ответил граф. – Ничего другого, как я понимаю, он поставить не мог.

Селеста прикусила губу, едва удержав готовые вырваться горькие слова.

– Для вас эта новость стала, должно быть, потрясением, ведь до сегодняшнего утра вы даже не догадывались о случившемся, не так ли?

Девушка почувствовала, как полыхнули жаром щеки.

– Нет, милорд. Я не получала вестей от брата.

– В таком случае вы, несомненно, потрясены.

– Но зачем вам Монастырь? – уже не выбирая слов, спросила Селеста. – У вас есть собственный дом. Дом, как я читала, прекрасный, великолепный. Наше имение вам ни к чему.

– Я подумал, что оно мне пригодится, поскольку находится неподалеку от Лондона. Мелтам-Хаус, как вы совершенно справедливо заметили, великолепен, и у меня есть все основания гордиться им, но дорога туда занимает два дня, а сюда легко доехать от Сент-Джеймсского дворца. К тому же Монастырь расположен на пути в Дувр, что тоже может оказаться весьма кстати.

Граф произнес это с ленивым равнодушием, и Селеста стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Для него Монастырь ничего не значит, сказала она себе. Он даже не понимает, что прервал традицию наследования, существовавшую на протяжении пяти столетий.

– Желаете ли вы, чтобы я… уехала? – спросила она после затянувшейся паузы.

– Думаю, вам следует объяснить мне ваши нынешние обстоятельства, – ответил граф. – Как я уже сказал, мисс Роксли, ваш брат не соизволил уведомить меня ни о том, что вы живете здесь, в Садовом коттедже, ни о том, в какой мере зависите от него.

– Мои обстоятельства вряд ли представляют интерес для вашей светлости, – гордо объявила Селеста.

– Напротив, – возразил он. – Ваш брат, насколько я понимаю, оставил вам мало денег или не оставил их вообще, и я, чувствуя свою ответственность, должен ясно представлять себе ваше положение.

– Нам есть на что жить, – едва слышно пробормотала девушка.

– Какими именно средствами вы располагаете? – осведомился граф.

– Как это может вас касаться? – прошептала она.

– Возможно, мне нужно определить, сколько вы в состоянии платить за проживание здесь.

Селеста посмотрела ему в глаза и поняла вдруг, что граф, по каким-то своим причинам, намерен добиться от нее правды, и ей не остается ничего, как только подчиниться его желанию.

– Моя бабушка, – тихо сказала она, – оставила мне некоторую сумму, доход от которой составляет примерно пятьдесят фунтов в год.

– И это все, чем вы располагаете?

– Этого вполне достаточно.

– Большинство женщин вашего возраста и внешности не согласились бы с вами.

– В таком случае, милорд, я – исключение.

– Видимо, так оно и есть, – с долей сарказма заметил граф, – если только вы не рассчитываете на скорое замужество. Вы обручены?

– Нет!

– Но кавалеры, конечно, обивают ваш порог и торопят с решением?

– У меня нет никаких кавалеров.

Его губы дрогнули в улыбке.

– Вы же не думаете, что я поверю этим вашим словам.

– Вам придется поверить, потому что так оно и есть.

– Что же такое случилось со всеми джентльменами в Кенте? Неужели они ослепли?

Она промолчала, и граф, не дождавшись ответа, спросил:

– Почему вы живете одна, с единственной служанкой? Разве вам не нужна дуэнья? Разве нет друзей, у которых вы могли бы остановиться?

– Нана постоянно твердит, что в ее силах позаботиться обо мне должным образом.

– Не думаю, что ваша служанка соответствует строгим требованиям этикета. Итак, я повторяю свой вопрос. Есть ли на свете кто-то, кто мог бы вас принять?

– Нет. Никого.

– Почему?

– Полагаю, милорд, это исключительно мое личное дело.

– Будет вам, мисс Роксли. Как я уже сказал, на мне лежит определенная ответственность по отношению к вам. Вы живете в моем поместье, и уехать вам некуда. – Он выдержал небольшую паузу и продолжил неторопливо, словно размышляя вслух: – Вы не настолько невинны, чтобы не понимать, какие пойдут слухи, если вы останетесь в Садовом коттедже, тогда как я буду находиться в Монастыре.

Секунду-другую Селеста недоуменно смотрела на гостя, а когда поняла, о чем идет речь, заметно порозовела.

– Вы… вы имеете в виду…

– …именно то, что вы и предполагаете, – закончил за нее граф.

– Но это же нелепо! – воскликнула, поднимаясь со стула, Селеста. Не сознавая, что делает, она прошлась по комнате и остановилась у окна с видом на сад. – Вам не стоит беспокоиться, милорд. Уверяю вас, что бы я ни сделала, в этой части света никто не удивится. Более того, никто даже ничего не заметит.

От графа не укрылась прозвучавшая в ее голосе нотка горечи.

– Думаю, – сказал он, помолчав, – вам придется разъяснить это заявление.

– Не вижу причин что-либо разъяснять, – отрезала Селеста и, повернувшись, посмотрела на графа: – Пожалуйста, милорд, позвольте нам с Наной остаться здесь! Мы не доставим вам никаких неудобств. Вы даже можете забыть о нашем существовании. Как ни прискорбно, нам действительно некуда пойти, а оплачивать жилье, снимая его где-то еще, мне не по силам. Пожалуйста, коль уж вы богаты и у вас столько всего есть, проявите… щедрость.

Голос ее дрогнул, и все же ей, видимо, не удалось растрогать гостя, чье лицо сохраняло прежнее бесстрастное выражение.

Казалось, больше, чем слова, его занимали ее глаза и губы.

– Возможно, я и откликнусь на вашу просьбу, – проговорил он наконец, – но, разумеется, сначала мне нужно узнать все подробности вашего положения.

Селеста снова отвернулась.

– Что ж, не расскажу я – найдутся другие, кто сделает это с большим удовольствием. – Она вздохнула. – Четыре года назад моя… мать сбежала с… соседом.

Граф удивленно вскинул брови.

– Могу ли спросить, как звали этого соседа?

– Его звали… маркиз Герон, – глядя в окно, ответила Селеста.

– Боже мой! А ваша мать… ее зовут Элейн?

– Да.

– Я, разумеется, встречал ее, но не представлял, что она жила здесь и что у нее есть дочь. – Селеста никак не откликнулась, и граф, пожав плечами, продолжал: – Итак, местное общество отвергло вас из-за матери.

– Конечно. – В голосе девушки прозвучала жесткая нотка. – Как вы не понимаете? Я же могла пагубно повлиять на сверстниц или соблазнить их братьев!

– Следует ли понимать это так, что общество заставило вас страдать из-за того, в чем вы нисколько не повинны?

– Как говорит Нана, у старых грехов длинные тени.