Читать книгу Влюбленный странник - Барбара Картленд - Страница 2

На поданном Рэндалу за завтраком подносе лежали два письма.

Солнце, огромное, золотое и уже очень жаркое, заглядывало в окно и, отражаясь в серебряном кофейнике, освещало дорогой цветной фарфор, отлично характеризовавший вкусы мадам де Монтье, проявившиеся в оформлении виллы.

Два письма были прислонены к подставке для тостов.

Даже не взглянув на почерк, даже не взяв писем с подноса, Рэндал знал, от кого они. Ни с чем нельзя было спутать голубую в цветочек бумагу одного из писем и строгую сдержанность второго.

Откинувшись на подушки, Рэндал разглядывал письма и понимал, что абсолютно спокойно и равнодушно думает об авторах обоих и что его нервы наконец перестали напрягаться из-за этих двух женщин, а также из-за всех других его проблем.

Рэндал не был склонен к самокопанию или к особенной заботе о своем здоровье, но глубокая усталость и чудовищное переутомление, владевшие им всего неделю назад, не на шутку его напугали. Так что теперь Рэндал испытал огромное облегчение, снова почувствовав себя самим собой.

– И хотите верьте, хотите нет, – произнес он вслух, обращаясь к письмам, – своим излечением я во многом обязан Дарси Форесту.

Дарси и Сорелла гостили на вилле уже больше недели, и Рэндалу не просто нравилось их общество. Он нашел в этом обществе то, чего никак не ожидал, – огромное облегчение и лекарство от владевшей им усталости.

Теперь Рэндалу было совершенно очевидно, что с самого начала ему требовалось вовсе не одиночество, а смена окружения. Дарси Форест, безусловно, кардинально отличался от тех людей, с которыми Рэндал имел дело в Лондоне и Нью-Йорке.

Дарси Форест был совершенно необычным человеком. Не было никаких сомнений в том, что первое впечатление Рэндала оказалось правильным – Дарси был авантюристом! И это еще мягко сказано. Дарси был одновременно пиратом и разбойником с большой дороги.

Когда он говорил, достаточно было закрыть глаза, чтобы представить его в бархате, кружевах, ботфортах и шляпе с пером. И пусть Дарси был хвастуном и проходимцем, было в нем что-то романтическое, завораживавшее всякого, кто хоть раз взглянул в его глубоко посаженные глаза или услышал его низкий рокочущий голос.

Возможно, рассказы Дарси о его любовных похождениях были сплошным хвастовством, но Рэндал ловил себя на том, что хорошо понимает, почему немногие оказались способны устоять перед его обаянием и напором. Он обкрадывал людей, точнее, заставлял платить за удовольствие с ним общаться, но если судить по тому, что они от него получали, а не только по тому, что давали, Дарси Форест был не единственным, кто выигрывал от знакомства.

Он завораживал своих знакомых. Каждый чувствовал себя в его обществе веселым и счастливым. Всю ту неделю Рэндал смеялся в компании Дарси столько, сколько не смеялся никогда в жизни. Он привык к изящной словесной перепалке, так как недавно был принят в определенный круг общества, члены которого гордились тем, что выбирали себе подобных за их ум и острословие, а не за благородное происхождение и высокое положение.

Но юмор Дарси Фореста оказался совершенно иного свойства, он был более сочным и соленым. В нем было что-то от едких реплик шекспировских пьес, его юмор был полон жизнью, как и сам Дарси. Дарси вел безнравственную жизнь, безусловно, был лжецом, мог в любой момент сочинить историю или анекдот, чтобы произвести впечатление, но за его шутовским обличьем и гротескной манерой держаться угадывался фундамент из жесткой правды и богатого опыта. Он и вправду пережил то, о чем говорил, и это было гораздо важнее умения ввернуть изящную фразу или заставить всех смеяться, выставив кого-то в невыгодном свете.

Истории Дарси далеко не всегда годились для гостиной, и иногда, когда с ними в комнате была Сорелла, Рэндал смущенно смотрел на девочку, затем на ее отца, стараясь предостерегающим взглядом или движением бровей указать на тот факт, что их беседа не предназначена для детских ушей.

Но Дарси, отлично поняв все, что Рэндал пытался до него донести, только хохотал в ответ.

– На чистые души беседы о сексе нагоняют скуку, – заявлял он. – К тому же Сорелла не слушала. Она никогда меня не слушает. Она слишком много раз все это слышала, не правда ли, киска моя?

Сорелла редко отвечала на такие вопросы, она только внимательно смотрела на отца своими странными зелеными глазами. Сорелла не выдавала своих чувств и выглядела такой тихой и отстраненной, что Рэндал не раз ловил себя на мысли: интересно, о чем думает эта девочка, пока они с ее отцом выпивают, курят и разговаривают с полудня до полуночи?

Рэндал мало что знал о детях, но надо было быть полным идиотом, чтобы не понимать, что Сорелла – необычный ребенок. Прежде всего, она не была навязчивой. Сорелла появлялась за столом во время еды, а как только трапеза заканчивалась, исчезала, ничего не говоря о том, куда идет и что собирается делать.

Сначала Рэндал был от этого в восторге и считал, что деликатность девочки вызвана нежеланием помешать его отдыху. Потом ему стало любопытно.

– Расскажите мне о своей дочери, – как-то попросил он Дарси Фореста, когда, покончив с вкуснейшим обедом, состоящим из устриц, мяса молодого барашка и выдержанного бри, они вытянулись в удобных креслах и раскурили сигары.

– Моя бедная маленькая сиротка Сорелла! – с жаром произнес Дарси. – Мне тяжело говорить о том, как много она для меня значит, хотя отцовство и потребовало от меня немалых жертв. Но это мы опустим. Ребенок – это огромная ответственность, мой дорогой мальчик, чудовищная ответственность, особенно когда одному человеку приходится быть и отцом, и матерью. Но, надо признать, она воздает мне должное.

– Когда умерла ваша жена, неужели не нашлось никакой родственницы, которая могла бы позаботиться о девочке? – спросил Рэндал.

– Никого, совсем никого, – ответил Дарси. – Моя жена, как я, наверное, уже говорил тебе, сбежала из дома, чтобы выйти за меня замуж. И родители оставили ее без единого шиллинга, твердо веря в то, что бедняжка связалась с самим дьяволом во плоти. Не в первый и не в последний раз в моей жизни меня сравнивали с этим джентльменом предосудительного поведения. И все же я считаю, что сделал свою жену счастливой. После того как мы поженились, она начала учиться хореографии и стала балериной. Если бы она начала раньше и с лучшими учителями, то могла бы стать знаменитой. А при сложившихся обстоятельствах она успела порадоваться бурному, хотя и непродолжительному успеху и умерла, как подобает актрисе, оттого, что не хотела разочаровать свою публику. Она простудилась, у нее была горячка, но бедняжка настояла на том, чтобы играть в обоих театрах, где выступала, потому что был второй день Рождества. Она умерла спустя сорок восемь часов, а я не смог предать ее доверие и покинуть дитя, которое она мне оставила.

Рэндал задумчиво посмотрел на Дарси. Он не был готов принять бурлящие в рассказе эмоции на веру. Если миссис Форест пришлось идти танцевать, в то время как ей надо было лежать с температурой в постели, то это наверняка потому, что супруг ее был без работы и семья нуждалась в деньгах. Рэндал в который раз задал себе вопрос, каким же на самом деле отцом был Дарси Форест для своей осиротевшей дочери. Одно дело слушать его басни, полные волнующих подробностей, о любовных связях и интригах, об азартных играх и разгульной жизни, и совсем другое – вспомнить о том, что старый пройдоха везде таскает за собой ребенка, к тому же девочку.

Рэндал догадывался, что от Сореллы была польза в том смысле, что девочка вызывала сочувствие. Рэндал понимал, что нелепая одежда, которую носит девочка, была подарена какими-нибудь знакомыми Дарси женщинами, находившими удобным и милым проявлять внимание к лишившемуся матери ребенку мужчины, чьи объятия и знаки внимания они жаждали принять.

Приятно было думать, что Сорелле достается хотя бы такого рода внимание, потому что, когда Рэндал увидел девочку в купальном костюме, он был потрясен. Сорелла выглядела худой, даже истощенной в своих нелепых платьях с оборочками, которые носила, но без них это были просто кожа и кости.

На ее кремово-белой коже, напоминавшей о цветках магнолии, которую никогда не трогал загар, еще трогательнее выглядели острые маленькие локотки и выступающие ключицы. У Рэндала не было сомнений в том, что Сорелла недоедает, и он подозревал, что в веселых историях Дарси об их прошлом было немало нестыковок.

– Сколько лет Сорелле? – как-то спросил он.

Дарси поколебался несколько секунд, словно раздумывая, говорить ли правду или рискнуть быть изобличенным во лжи.

– Пятнадцать, – наконец неохотно произнес он.

– Пятнадцать! – воскликнул Рэндал. – Я думал, она младше.

– Сорелла проявляет нездоровый интерес к своим дням рождения, – сухо заметил Дарси, и лицо Рэндала расплылось в улыбке.

Он легко мог представить себе Дарси, делающего все, чтобы его дочь оставалась милым ребенком; подросток, расцветающий и превращающийся в девушку, вряд ли был бы полезен для его бесконечных амурных интрижек. Женщины обычно ревнуют к себе подобным, и дочь любовника должна быть милой малюткой, чтобы ее присутствие они могли вытерпеть.

– Да, ей пятнадцать, – недовольно произнес Дарси. – Я все время твержу ей, что она быстро растет и скоро нам надо будет задуматься о ее будущем.

– Вы хотите, чтобы она пошла на сцену? – спросил Рэндал.

Дарси покачал головой:

– У нее нет для этого темперамента. К тому же хорошими актрисами рождаются, а не становятся, а Сорелла почти ничего не знает об актерстве и вообще об искусстве. И еще у нее есть разрушительная привычка всегда говорить правду. Это качество очень раздражало меня в покойной жене, а Сорелла его унаследовала.

Рэндал не смог сдержать улыбки.

– Так какое же будущее вы ей прочите?

Дарси пожал плечами.

– Я не сказал бы, что пренебрегал образованием дочери, – улыбнулся он. – Но образование это не того свойства, которое позволит ей преуспеть. Она отлично может разыграть партию в бридж, и не стоит давать ей тасовать карты, если ваш ход после нее. Кроме того, она говорит на нескольких европейских языках – по крайней мере, достаточно, чтобы не заблудиться в незнакомом городе. Все это ценные достижения, ты должен признать, мой дорогой Рэндал, но из тех, которые вряд ли удастся обратить в еженедельное жалованье.

– Мне жаль девочку, – откликнулся Рэндал.

– Ну что ж, тогда ты, может быть, найдешь для нее какое-нибудь дело, – проговорил Дарси. – Можно научить ее печатать на машинке, и Сорелла станет тогда твоим секретарем.

– Не дай боже! – воскликнул Рэндал. Он представил себе, что подумает Хоппи о Сорелле.

Об этом же он подумал сегодня утром, когда, протянув руку к подносу, чтобы взять два письма, прислоненные к подставке для тостов, увидел, что за ними прячется еще одно.

Маленький, неприметный конверт, надписанный аккуратным, ровным почерком, знакомым ему больше, чем любой другой почерк на свете.

Рэндал взял письмо и, открыв конверт, начал читать его, одновременно наливая в чашку кофе.

На губах его тут же заиграла едва заметная улыбка, а на лице читалась явная симпатия к автору письма.

Мэри Хопкинс поступила к нему на работу секретарем, когда Рэндал только начал делать себе имя в театральном мире. Хоппи – так ее все звали – потом говорила ему, что согласилась на жалованье меньше того, на которое могла бы рассчитывать, поскольку поверила в него.

Рэндал был уверен, что это правда, потому что это было так похоже на Хоппи. Она была исключительной и необычной женщиной во всех отношениях. Средних лет, сухопарая, с седеющими волосами. И все же невозможно было, пробыв в обществе Хоппи самое короткое время, не начать восхищаться этой женщиной и любить ее.

Это Хоппи заставляла Рэндала работать, пока он не начинал почти что молить ее о пощаде. Это Хоппи организовывала его жизнь и его популярность, имела дело с его управляющими и агентами и, в конце концов, даже с его любовными историями. Как сказал ей однажды Рэндал в приступе отчаяния, она была куда настойчивее, чем могла бы быть жена, и куда требовательнее, чем любовница.

Хоппи только смеялась над всем этим и продолжала вести Рэндала твердой рукой к еще более выдающимся успехам. Но, заставляя Рэндала уважать желания и требования широкой публики, для которой он работал, Хоппи могла в два счета рассмешить его, продемонстрировав абсолютное равнодушие к тому, что большинство людей считают важным.

Деньги не имели для Хоппи большого значения. А еще меньшее значение придавала она важным персонам. Она любила мужчин и женщин такими, какие они есть, и среди ее собственных друзей были разные личности – от министра до старьевщика. И ей было совершенно не важно, что думают люди из общества о ней.

Хоппи весьма эффективно вела финансовые дела Рэндала, будучи постоянно начеку и не давая ему растранжирить все до последнего пенни или дать ободрать себя как липку тысячам голодных стервятников, всегда готовых наброситься на банковский счет успешного молодого человека. В то же время Хоппи постоянно забывала выписать чек на собственное жалованье, и Рэндалу не раз приходилось заставлять ее покупать какие-нибудь необходимые предметы одежды вроде зимнего пальто и новых туфель просто потому, что Хоппи не позволяла себе тратить время на себя и собственные нужды.

В общем, в Хоппи Рэндал обрел настоящее сокровище, и преданность ему этой женщины была тем, за что он не уставал быть благодарным. И все же Рэндал иногда признавался себе, что побаивается своей секретарши. Хоппи бывала властной, когда хотела чего-нибудь от него добиться. Рэндал не раз спрашивал себя, не женится ли он на Джейн Крейк только чтобы угодить Хоппи. Ведь это Хоппи решила, что отец Джейн, лорд Рокампстед, должен финансировать осеннюю постановку Рэндала, и, поспособствовав сближению Рэндала и Джейн, она успешно добилась задуманного.

Лорд Рокампстед был в мире театра новичком. Он открыл для себя сцену довольно поздно, и тот факт, что он готов был спустить многие тысячи из имеющихся у него миллионов на постановки театров Вест-Энда, делал его настоящим ангелом-спасителем для многих директоров театров.

«Хлопья Крейка» – эти слова были знакомы почти каждой британской семье. Отец лорда Рокампстеда основал ставшее известным предприятие и привел его к коммерческому успеху. Упрямец из Ланкастера, который не мог похвастаться ни образованием, ни связями в обществе, был твердо намерен добиться всего лучшего для своего сына, чтобы тому никогда не пришлось, как его отцу, бороться за то, чтобы быть признанным в обществе.

Унаследовав баронский титул и огромное состояние отца, Джон Крейк был довольно известной фигурой. Помимо того факта, что имя его красовалось на заборе чуть ли не каждого склада, он был известен образованной публике по множеству других причин. Его коллекция картин была предметом зависти многих коллекционеров, его лошади выигрывали самые престижные скачки, команда поло завоевала невообразимое количество международных наград, а яхта обогнала всех пришедших к финишу на регате, а на знаменитой санной трассе Креста-Ран он побил все рекорды. Многие годы все помыслы лорда Рокампстеда занимали погоня за спортивными трофеями, старинное поместье и охота на куропаток в Шотландии. Потом он открыл для себя театр.

Лорд Рокампстед успел поддержать материально три неудачных и одну удачную постановку, прежде чем однажды его представили Рэндалу на коктейле, после чего Хоппи умудрилась каким-то одной ей известным способом добыть Рэндалу приглашение погостить в Блетчингли-Касл. Мужчины понравились друг другу, и лорд Рокампстед сказал Рэндалу, что хотел бы быть первым, кто прочтет его новую пьесу «Сегодня и завтра».

Это была самая яркая пьеса Рэндала, постановка которой требовала больших денег. Его агент сомневался, сумеют ли они найти желающих ее профинансировать, пока интриги Хоппи не завлекли в их сети лорда Рокампстеда, и тогда все пошло как по маслу.

Однако в придачу к лорду Рокампстеду Рэндал заполучил его дочь Джейн, и Хоппи недвусмысленно напомнила ему об этом, написав в конце письма:

Джейн звонила мне вчера утром. Она очень расстроена тем, что от вас нет вестей. Я сказала ей, что уверена: письма просто затерялись где-то в пути. Однако на вашем месте я бы не стала тратить время, выясняя их судьбу. Телефонный звонок гораздо быстрее.

Рэндал, улыбнувшись, положил письмо на кровать. Это было так похоже на Хоппи! Неожиданно Рэндал почувствовал себя юным, веселым и беззаботным. Какое все это имело значение? Он сейчас далеко и от Лондона, и от Нью-Йорка. Ни Джейн, ни Люсиль не могут побеспокоить его этим утром, наполненным золотистым светом, потому что усталость и скука покинули его и Рэндал чувствует возвращение прежней силы.

Поднявшись с кровати, он вышел на балкон. Знойное марево висело над горизонтом, море было удивительно тихим и спокойным. Он слышал тихий шелест волн, едва различимый шорох пальмовых листьев под морским ветерком, видел буйство алых и багряных цветов бугенвиллеи над террасой. Что значило все остальное перед лицом такой красоты?

– О боже! Мир – такой, каким создал его творец, – так красив! – вслух произнес он и в этот момент уловил какое-то движение внизу, под балконом. Наклонившись, он увидел поднятое к нему детское личико. Под балконом стояла Сорелла.

В руках у девочки, одетой в одно из тех платьев, в которых она выглядела особенно смехотворно, была огромная охапка цветов. Платье было из органзы в цветочек с оборками из тюля, но ноги девочки оказались босыми, и от этого выглядела она как принцесса, выдающая себя за нищенку. Рэндал облокотился о перила балкона и чуть свесился вниз.

– Доброе утро, Сорелла, – сказал он. – Разве в такое прелестное утро имеет значение что-либо еще?

– Какого рода вещи вы имеете в виду? – настороженно спросила девочка.

– Всякие скучные и важные вещи, которые, по мнению людей, необходимо делать, – ответил Рэндал. – Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Вещи, которые для тебя полезны, вещи, которые тебе помогут, вещи, которые позволят тебе многого добиться, вещи, которые надо сделать, потому что иначе все придут в ужас. Разве все эти вещи имеют значение? Вот о чем я говорю, Сорелла.

– Если бы они не имели значения, вы бы не спрашивали меня, имеют ли они значение, – ответила на это Сорелла.

Рэндал вдруг почувствовал, как внутри его вскипает раздражение. Конечно, сказанное было правдой, но почему-то ему совсем не хотелось эту правду слышать.

– Ты – самый несносный ребенок из всех, кого я знаю, – заявил Рэндал. – Почему ты не можешь смеяться, веселиться, как другие дети? Пойдем поныряем вместе в бассейне. По крайней мере, именно это я собираюсь сделать.

– Хорошо.

Сорелла неожиданно улыбнулась ему.

– Я спущусь через две минуты, – пообещал Рэндал, возвращаясь в комнату. – Я молод. Я весел. Я счастлив, – повторял он сам себе.

Рэндал надел плавки, он не забыл о том, что два нераспечатанных письма так и лежат на его кровати, словно обвиняя его в пренебрежении.

Стоя перед зеркалом, Рэндал причесался. Он не был бы хорошим драматургом, если бы не мог беспристрастно оглядеть свое отражение и найти его вполне приятным для глаз. Он загорел, теперь кожа его была цвета старой бронзы. Плечи у него были широкими, и хотя у Рэндала не было времени на физические упражнения, он вполне мог бы позировать скульптору для статуи молодого спортсмена.

Положив на туалетный столик щетку для волос, Рэндал повернулся к двери. Письма по-прежнему лежали там, где он их оставил.

– Черт бы побрал всех женщин! – пробормотал себе под нос Рэндал, сбегая по ступенькам.

Сорелла уже ждала его у бассейна. На ней было все то же старенькое синее купальное платьице, что в предыдущие дни. Явно с чужого плеча. Широкие складки были заложены по бокам и прошиты ниткой, не подходящей по цвету. Но, несмотря на принятые меры, платье сидело на Сорелле ужасно, и ей приходилось подвязывать его черным поясом, чтобы оно не соскользнуло с нее в воде.

Сорелла сидела на трамплине. Рэндал подошел ближе. Неприбранные черные волосы свисали по спине девочки, которая внимательно смотрела в чистую, прозрачную воду бассейна.

– На что ты там смотришь? – спросил ее Рэндал.

– Я представила себе, каково было бы лежать на дне и смотреть вверх сквозь воду, – ответила девочка. – Наверное, рыбам мы кажемся странными созданиями. Думаю, они считают нас чудовищами, живущими на небе.

Рэндал присел на край бассейна и погрузил ступни в воду.

– Ты всегда думаешь о подобных вещах, когда ты одна? – спросил он. – Лично я считаю, что рыбам живется совсем неплохо. Им ничего не надо делать, кроме как плавать туда-сюда, беседовать с другими рыбами и искать себе еду. Но хватит нам говорить о рыбах. Давай поговорим о тебе. Почему ты не купишь себе приличный купальный костюм?

Сорелла покрепче затянула черную ленту у себя на поясе.

– Люди редко отдают купальные костюмы, – сказала она. – Они любят покупать миленькие платьица с кружавчиками для милых маленьких девочек, но не купальные костюмы, не белье и не зимние ботинки. Такие вещи люди никогда не отдают.

Девочка говорила обо всем этом с угрюмой обреченностью, которая действовала сильнее, чем если бы те же слова произносились с горечью.

– Тебе действительно так тяжело живется? – спросил Рэндал.

Сорелла подняла на него глаза цвета воды в бассейне. Она ничего не сказала, но ответ был очевиден, и Рэндал мысленно обругал себя за то, что задал такой нелепый вопрос.

– Как ты вообще живешь? – спросил он. – Как справляешься? У твоего отца нет работы. Он сам сказал мне об этом. Похоже, работы у него нет уже несколько лет. И все же вы приехали сюда, а недавно побывали в Риме. А прошлой зимой были в Париже. Как вам это удается?

– О, мы справляемся, – неопределенно ответила Сорелла. – А почему вас так волнуют наши дела? Вы ведь сами говорили сегодня утром, что ничто не имеет значения. Спорим, я быстрее вас проплыву туда и обратно.

Произнеся это, Сорелла нырнула, и Рэндал последовал за ней, моментально забыв, пока гнался за быстро плывущей девочкой, как ловко она щелкнула его по носу за любопытство.

Сорелла, несомненно, умела плавать. Почти как рыбки, над жизнью которых она недавно размышляла. Она обогнала Рэндала не один раз, а трижды. Затем, когда они, утомленные, сидели на теплых камнях, Сорелла откинула с лица мокрые волосы и Рэндал подумал, что впервые с тех пор, как познакомился с девочкой, видит на ее щеках румянец.

– Где ты научилась плавать? – спросил он.

– Меня научил официант в Антибе, когда мне было семь, – сообщила Сорелла.

– Официант?

– Да, официант из отеля. Он был шведом и любил спорт. Он пообещал, что, если мы когда-нибудь встретимся зимой, научит меня кататься на лыжах. Но мы больше так и не встретились.

В ее спокойном тихом голосе не было сожаления, только констатация факта.

– Так вы с отцом останавливались в Антибе, когда тебе было семь? – спросил Рэндал. – Вы жили там одни?

– Нет. В Антибе было тогда полно народу, – с улыбкой ответила Сорелла.

Рэндал понимал, что его слегка поддразнивают в ответ на проявленное любопытство.

– Почему ты сказала, что я глупый в первый вечер, когда вы с отцом приехали сюда? – неожиданно спросил Рэндал.

Он давно собирался задать этот вопрос, но все не было подходящего момента. То ли потому, что с ними всегда был Дарси Форест, то ли его смущало то обстоятельство, что он задает вопрос ребенку.

– Это было грубо с моей стороны, и я извиняюсь, – сказала в ответ Сорелла.

– Но я не хочу, чтобы ты извинялась, – сказал на это Рэндал. – Я хочу знать, почему ты так сказала.

Сорелла поглядела на него искоса.

– Почему я должна вам это объяснять?

– А почему бы тебе не объяснить? – парировал Рэндал. – Ты словно заняла оборону. Почему? Я не нравлюсь тебе или обидел чем-то?

– Ни то ни другое.

– Тогда расскажи, что ты имела в виду в тот вечер, когда назвала меня глупым.

Сорелла разомкнула руки, обнимавшие колени, и, откинувшись, легла у бассейна. Глаза ее были закрыты, руки и ноги оставили мокрые следы на белом мраморе.

Под плохо подогнанным купальным платьицем Рэндал различал едва заметные выпуклости ее грудей. Сорелла росла и созревала, подумал он, но все еще во многом оставалась ребенком – растерянным ребенком, похожим на брошенных беззащитных детей, которых ему приходилось видеть на нейтральной полосе неподалеку от поля боя.

Вот кого напоминает Сорелла, вдруг понял он. Бездомных плачущих сирот, которые стояли вдоль дороги в Бирме или сидели в дымящихся руинах того, что было когда-то их домом.

– Скажи же мне, – настаивал он.

– Я подумала, что вы глупый, – сказала она наконец, – потому что вы позволили нам прийти сюда и нарушить ваш покой. Вы были один, и вам это нравилось. Вам очень не нравилось, что мы пришли. Я видела выражение вашего лица, когда вы лежали и загорали, а потом вошли мы. Вы были милы и вежливы, но вы все время ненавидели нас. Если бы мы вдруг упали и умерли, вы бы только обрадовались. А потом, когда надо было уходить, вы вдруг позволили нам остаться. Я тогда думала, что вы очень глупы, а теперь я не уверена. Папа заставил вас смеяться. Вы стали лучше есть и спать. И выглядите совсем по-другому.

Рэндал чуть не задохнулся от удивления. Он понятия не имел, что эта девчушка столько всего видит и так вдумчиво анализирует увиденное.

– Сначала мне действительно не понравилось, что вы пришли, – признался он. – Человек не всегда понимает, что для него хорошо. И у этой истории безусловно есть мораль: «Не стоит делать поспешных выводов». Или лучше сказать: «Добрые дела приносят свои плоды»?

– А когда вы уезжаете? – спросила Сорелла.

– Я не знаю, – ответил Рэндал.

Произнося эти слова, он уже знал, что говорит неправду. В последней строчке письма Хоппи было четкое указание: «В следующую среду начинаются репетиции «Сегодня и завтра». С таким же успехом она могла бы написать: «Мы ждем вас ко вторнику».

Намек был весьма прозрачный, и Рэндал это понимал.

Но Рэндал не собирался говорить об этом Сорелле. Вместо этого он спросил:

– А почему тебя так волнуют мои планы?

– Потому что нам тоже надо строить свои.

– Но вы, должно быть, представляете, что станете делать. В конце концов, когда твой отец сказал, что все отели заполнены из-за регаты, он…

Рэндал вдруг осекся.

Какой смысл говорить ерунду? Вся эта чушь Дарси Фореста про отсутствие мест в отелях никого ведь не обманула. Ему надо было к чему-то пристроиться, потому что у него не было денег, – это очевидно. И Дарси ничего не делал с тех пор, как поселился на Лазурной вилле. Нескольких сотен франков, выигранных у Рэндала в нарды, могло ему хватить разве что на сигареты.

Конечно, существовала вероятность, что Дарси попробует на прощание растрогать приютившего его Рэндала и выудить у него пару фунтов, но Рэндал был твердо намерен отделаться именно парой фунтов и ни пенсом больше. Он не любил давать деньги в долг. Может, это издержки воспитания были виноваты в его упрямом нежелании выписывать чеки нуждающимся друзьям, как бы сильно он ни был к ним привязан.

– Но у вас, должно быть, уже есть планы, – произнес Рэндал с недовольными нотками в голосе.

– Мы редко строим планы надолго вперед, – тихо ответила Сорелла.

– Но вы должны знать, возвращаетесь ли вы в Париж или будете жить где-то в другом месте. Мне нужно вернуться в Англию на следующей неделе.

Увидев выражение глаз Сореллы, Рэндал поспешил отвернуться и стал смотреть на море. Гоночная яхта с красными парусами скользила по волнам.

– На следующей неделе?

Слова были произнесены почти шепотом, но Рэндал сумел их расслышать.

– Да, – сказал он с напускной легкостью. – Поэтому я и спросил о ваших планах.

Сорелла не произнесла больше ни слова. Рэндал наблюдал за яхтой с красными парусами, пока она не скрылась из виду.