Читать книгу Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис - Страница 14

– Не везите меня пока домой, пожалуйста. – Я вздыхаю, склоняя голову ему на плечо, когда мы выходим из театра. По моим подсчетам до рассвета оставалось часа два. Площадь Сан-Самуэль до сих пор жила своей жизнью в свете фонарей и факелов тех, кто посетил оперу, но совсем скоро под звездным небом останемся мы одни.

– Может быть, пойдем прогуляемся? – предложил он, целуя меня в висок.

Я засмеялась: еще никогда я не чувствовала себя такой игривой и довольной. Наверное, догадалась я, это и есть любовь.

– Я проведу для вас экскурсию, – заявил он, низко кланяясь, размахивая своим черным плащом. Он вновь нацепил маску с клювом. – Нечто похожее на Большой тур по Европе, только, возможно, не настолько большой. Это будет тайная экскурсия по этой части Венеции.

– Тайная? – Я была заинтригована.

– Тайная! – подтвердил он, беря меня за руку и увлекая в узкую улочку, ведущую с площади.

Обнадеживающий свет фонарей и шум толпы вскоре остались позади. В конце улицы он свернул в другой переулок, еще более темный и узкий. Все дома были заперты, окна закрыты ставнями. Джакомо продолжал быстро шагать по улице.

– Уже недалеко, – негромко бросил он через плечо.

Я оглянулась, боясь, что сзади на меня могут наброситься с ножом. Джакомо резко остановился, и я практически упала на него, засмеявшись от своей неловкости.

– Тсс, – он тоже засмеялся. – Мы всех в округе разбудим.

Он достал из кармана трутницу[14], опустился на колено. Я слышала резкий скрежет стали о кремень и вскоре увидела искры. Джакомо зажег маленькую свечку. Когда он встал и поднял свечу над нашими головами, я увидела, что мы стоим перед коваными железными воротами. Все пахло сыростью, как будто эту дверь уже давно никто не открывал.

– Где мы? – поинтересовалась я. Подняла голову и увидела простой оштукатуренный кирпичный дом. Совершенно не похожий на наш великолепный особняк, отделанный порфиром, розовым и зеленым мрамором, привезенным в Венецию из далекого Египта.

– Здесь я родился, – объявил Джакомо.

– Вот как! – Я постаралась изобразить восхищение.

Я услышала, как он глубоко вздохнул, видимо пытаясь взять себя в руки.

– Моя мать была единственным ребенком сапожника. Мой отец – актер – играл в труппе театра Сан-Самуэль. Он увидел ее здесь, шестнадцатилетнюю красавицу, и влюбился с первого взгляда. Девять месяцев спустя на свет появился я.

Он задул свечу, а я стояла очень тихо, прислушиваясь. Я все еще могла разглядеть его черный плащ и белую маску, которую он сейчас снял. Глаза его блестели – глаза истинного игрока. Он и теперь играл, уж меня-то ему не обмануть.

– Я прожил здесь до восьми лет, – продолжал он рассказ. – Я был болезненным ребенком, маялся неизвестной хворью. Носом постоянно шла кровь. Я был хилым мальчишкой. Плохо ел. Не был ни к чему приспособлен. И казался полным идиотом.

– Я в это никогда не поверю! – возразила я. – Совершенно на вас не похоже.

– Я говорю правду, – настаивал он, сохраняя свое обычное невозмутимое выражение лица. – А вылечила меня одна колдунья.

– Джакомо! – недоверчиво возразила я.

– Ну… в этом я не могу быть на сто процентов уверен. Может быть, это и выдумки. Одно мне известно: моя бабушка – которая меня воспитывала – отвела меня к колдунье, чтобы вылечить. Эта колдунья жила в лачуге на острове Мурано. Она заперла меня в сундук, произносила надо мною заговоры, пела, рыдала и стучала по крышке. Я понятия не имел, что происходит, но был слишком глуп, чтобы испугаться. Каким-то образом после этой встречи я излечился. Кровь стала идти все реже. Через несколько месяцев и мозги встали на место, и я наконец-то научился читать.

– Вы полагаете, что это было чудо? – спросила я, начиная испытывать восхищение.

– Я в чудеса не верю, ангел мой. Самый величайший дар Господа людям – это разум.

– Да, – согласилась я, ощущая разочарование. – Не знаю… чудо это или нет, che consolazione, все закончилось хорошо.

– Ну… почти, – произнес он, поднес мою ладонь тыльной стороной к своим губам и поцеловал. – Через шесть недель умер отец. Неожиданно гной пошел в мозг.

– Ох, Джакомо! – Я бросаюсь ему на шею.

Он наклоняет ко мне голову, я целую его щеки. Я ловлю себя на том, что плачу из-за него, мои слезы в конечном итоге смешиваются с его слезами. Я познала, что такое горе, мне приходилось успокаивать свою мать.

– А ваша матушка… ей пришлось второй раз выходить замуж? – поинтересовалась я, когда он взял себя в руки.

– Моя мама в двадцать пять лет осталась вдовой с шестью детьми. Ей пришлось зарабатывать нам на жизнь. – В словах его звучала горечь, только я не могла понять: он злится то ли на нее, то ли на сложившиеся обстоятельства. – Она стала актрисой и – все еще будучи достаточно молодой и невероятно красивой – пользовалась большим успехом. Через год она уехала в Санкт-Петербург, а потом приняла пожизненный ангажемент в Дрезден.

– И кто же тогда вас воспитал? – спросила я, ощущая за него тревогу.

– Моя бабушка, Марция. Каждые несколько лет мама возвращалась в Венецию, ослепляя своим появлением, но именно бабушка заботилась обо мне. Она умерла десять лет назад. Когда это произошло, мама продала дом со всей мебелью и вещами. Тогда мне было восемнадцать – уже взрослый мужчина, но я болезненно переживал эту утрату. Я вылетел в трубу. Я не был готов потерять свой дом и отправиться жить в меблированные комнаты.

– Господи Боже! – вздохнула я, понимая, на какие несчастья – по крайней мере некоторые из них – Джакомо намекал мне в кабинете моего отца.

Мы медленно побрели назад на площадь в полном молчании. Джакомо хотел показать мне свой дом, но при этом он стал задумчив и печален. Я взяла его за руку, чтобы поддержать.

Через пару минут мы миновали восточную сторону церкви Сан Самуэль.

– А здесь… – Джакомо широким жестом обвел окрестности, вновь становясь, как прежде, веселым, – прошла моя яркая – хотя и короткая – карьера священника!

– Нет! – не поверила я.

– Да, мой ангел, – ответил он, театрально осеняя меня знамением. – Моя судьба – быть величайшим проповедником столетия. Так полагали мои мама и бабушка, когда – в пятнадцатилетнем возрасте я изучал богословие в Падуе – мне выпала честь произнести проповедь прямо здесь на кафедре.

Он увидел кучу пустых овощных ящиков у закрытой лавки, схватил один из них, поставил наземь и театрально на него взгромоздился. Ящик не мог выдержать его вес больше секунды, и Джакомо поспешно спрыгнул. Я весело засмеялась: какой же он потешный.

– К сожалению, перед этим самым важным дебютом я от пуза наелся и напился вина. Я встал перед присутствующими в церкви, побледнел и… то ли от испуга, то ли чтобы избавиться от последующих унижений… лишился чувств.

– О боже! – только и смогла выдавить я, давясь от смеха. – Я бы и сама сразу могла вам сказать, что вам не подходит карьера священника!

– Вы очень умны, Катерина, – ответил он. – Жаль, что я и наполовину не такой наблюдательный, как вы. Еще четыре года я потерял, подыскивая себе место в церкви. Но это не соответствовало моему темпераменту.

И с этими словами он схватил меня и ущипнул сзади. Я сделала вид, что гневно шлепнула его. В ответ он перехватил мою руку и поцеловал ладонь. И мы могли заняться любовью прямо здесь, когда он прижал меня к резным апсидам церковных стен. На небе сгустились тучи, и над головой остались поблескивать всего пара звезд. Он стал покрывать мою шею и грудь поцелуями, со сладким стоном я сдалась под его натиском.

– Разве вы не рады, что распрощались с жизнью священника? – поддразнила я, притягивая его ближе за верх бриджей.

– Чрезвычайно! – выдохнул он, со вздохом прижимаясь ко мне. – Человек не может изменить свою природу.