Читать книгу Звезда по имени Стиг Ларссон - Барри Форшоу - Страница 2

В октябре 2008 года на престижной церемонии Ассоциации писателей детективов в лондонском отеле «Гросвенор-хаус», где наградами служат кинжалы, одну из этих наград так никто и не забрал. Писатель не появился на фотосъемке с другими номинантами, а время шло. Где Стиг Ларссон? Шведский писатель оказался в номинации благодаря своему невероятно успешному дебютному роману «Девушка с татуировкой дракона» и стал единственным, кого не смогли найти для фотосессии. Воспользоваться этой рекламной возможностью Стиг Ларссон попросту не мог. Он умер прежде, чем первый из его романов был опубликован на родине, в Швеции, и не увидел того, как стремительно они становятся бестселлерами, а их переводы издаются по всему миру, превращаясь в литературное событие. В ведущей британской организации, объединяющей писателей детективного жанра, не знали, что награда за дебют была посмертной, и это свидетельствовало о беспрецедентной скорости восхода его звезды. Кроме того, своей внезапной смертью до составления завещания он создал запутанную ситуацию, приведшую к горькому скандалу из-за немалого литературного и финансового наследия писателя.

Однако история Ларссона гораздо более впечатляющая: не стань он автором детективов-бестселлеров, Стига бы помнили как героя, бросившего вызов опасным противникам – неонацистам, и его преждевременная кончина вызвала пугающие слухи. Как он умер? Действительно ли от обширного инфаркта, как гласит официальное медицинское заключение? Или к его смерти приложили руку враги, нередко предупреждавшие, что дни журналиста сочтены?

Продажи «Девушки с татуировкой дракона» достигли в Швеции миллиона экземпляров, прежде чем на роман обратили внимание иностранные издательства, но на родине Ларссон уже был известен как отважный журналист, занимавшийся радикальными правыми группировками. Он боролся за права женщин, переживших насилие, и к своему впечатляющему политическому резюме мог добавить безупречную репутацию феминиста. Он являлся мировым специалистом по экстремистским организациям и часто оказывался в опасности из-за своих репортажей, хотя это, по всей видимости, его не беспокоило. В Великобритании о нем знали читатели британского международного журнала «Сёрчлайт», выступавшего против расизма и фашизма, а в Швеции он был основателем и редактором аналогичного шведского журнала «Экспо», который продолжает активно издаваться и после его смерти.

В чем же секрет беспрецедентного успеха первого романа трилогии «Миллениум»? Британское издательство «Quercus» выпустило книгу Стеф Пенни «Нежность волков», неожиданно ставшую бестселлером, и «Девушку с татуировкой дракона», издав ее в мягкой обложке тиражом 200 000 экземпляров. За короткое время продажи книги достигли рекордных уровней. Небольшое независимое издательство «Quercus» тратит на рекламу гораздо меньше, чем крупные издательские дома, и полагается на продуманный выбор лучших романов, информация о которых распространяется из уст в уста, что стало одним из главных факторов успеха книг Стига Ларссона.

Главные герои «Девушки с татуировкой дракона» представляют собой яркий дуэт: опальный журналист Микаэль Блумквист и молодой хакер Лисбет Саландер. Саландер – абсолютно новый персонаж в детективном жанре, обладательница отталкивающей внешности панка (пирсинг на лице, несочетающаяся одежда, вынесенная в заглавие татуировка дракона). Но, несмотря на враждебную по отношению к миру наружность, она невероятно уязвима и сражается с внутренними демонами. Читая о том, как Саландер вместе с коллегой-журналистом расследует исчезновение племянницы старого промышленника, мы начинаем сознавать, что перед нами целиком и полностью новаторский и необычный для детективного романа герой.

Карл Стиг-Эрланд Ларссон родился 15 августа 1954 года в Шеллефтехамне, маленьком городке на берегу Ботнического залива в округе Вастерботтен, что на северо-восточном побережье Швеции (400 миль к северу от Стокгольма). Он происходил из северной шведской семьи, но до девяти лет воспитывался не родителями, которые (по разным причинам, включая финансовые) полагали, что эту функцию лучше выполнят бабушка и дедушка. Важную роль в жизни будущего писателя сыграл дед Стига. Он был человеком с твердыми политическими взглядами, готовый пойти за них в тюрьму (так оно и произошло: во время Второй мировой войны он оказался в заключении за открытое сопротивление нацистам). Несложно увидеть здесь истоки отваги самого Стига Ларссона, противостоявшего не менее опасным противникам правых взглядов.

Смерть деда Стиг воспринял крайне тяжело, и, когда переехал в родительский дом, к отцу Эрланду и своему брату Йоакиму, ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть. Оба мальчика жили в одной комнате, и Йоаким вспоминает, с каким удовольствием и желанием Стиг читал и рассказывал истории. Среди его детских предпочтений была Энид Блайтон (интересно, что в то время знаменитая детская писательница столкнулась со скрытым запретом на упоминание своего имени в средствах массовой информации, поскольку канал Би-би-си неодобрительно высказался о якобы низком качестве ее произведений). Кроме Блайтон, в число любимых книг входили приключения Пеппи Длинныйчулок Астрид Линдгрен, и, благодаря детскому увлечению, эта героиня оказала на творчество Ларссона значительное влияние. Распространено мнение, что его упрямая героиня Лисбет Саландер представляет собой радикально переработанную (и татуированную) версию персонажа Линдгрен, да еще и с разнообразной сексуальной жизнью.

Отец Ларссона Эрланд, которому скоро исполнится восемьдесят лет, – типичный моложавый швед-северянин, скромный и спокойный. Он вспоминает, как купил своему маленькому сыну пишущую машинку, но бесконечный стук клавиш настолько раздражал соседей, что ее пришлось отнести в подвал дома.

Отслужив в армии, Стиг начал свою тридцатилетнюю карьеру скандинавского корреспондента британского журнала «Сёрчлайт». Он решил посвятить свою жизнь борьбе с фашизмом, религиозной и расовой нетерпимостью, в 1980-90-х годах работая над книгами о жертвах нацизма и шведских ультраправых группировках. Для Ларссона и подобных ему писателей это было опасное время: однажды заложенная в машину бомба убила журналиста, занимавшегося аналогичными расследованиями. Однако Стига поддерживала подруга, Ева Габриэльссон, историк архитектуры, разделявшая его политические убеждения. Любая женщина, решившая жить с мужчиной, ведущим столь напряженный образ жизни, должна обладать внутренней силой, и пара немало думала о том, как им обеспечить собственную безопасность. Приходя в ресторан или бар, они садились так, чтобы держать в поле зрения противоположные выходы. По иронии судьбы, реальная опасность подстерегала Ларссона в совершенно иной области, находившейся буквально под боком.

Ларссон был активным членом Коммунистической рабочей лиги (Kommunistika Arbetareförbundet). В то же время он работал фотографом и, поддерживая троцкистов, редактировал газету «Четвертый Интернационал» (Fjärde Internationalen). Однако его жизнь состояла не только из политики – Ларссон глубоко интересовался научной фантастикой и великолепно знал жанр (его познания выходили далеко за пределы любительского интереса: он разбирался в этой области на уровне специалиста и мог со знанием дела рассуждать о ее лучших представителях). Внимание к деталям, помогавшее добывать информацию без особых усилий, стало характерной чертой его подхода к жизни и работе: если Ларссон интересовался темой, то получал полное представление обо всех ее составляющих (погружаясь в нее с головой). Используя полученные знания, он работал редактором или соредактором в разнообразных научно-фантастических любительских изданиях, в том числе Fijagh![1] и «Сферен» (Sfären). Кроме того, он являлся президентом Общества любителей научной фантастики, самой престижной шведской организации такого рода. Унаследовав талант отца к изобразительному искусству, с 1977 по 1999 год Ларссон работал графическим дизайнером во влиятельном шведском агентстве «Бюро срочных новостей» (Tidningarnas Telegrambyra).

Его глубокие политические убеждения, организационные способности и журналистская проницательность должны были однажды свести воедино весь накопленный опыт, послужив созданию того, чем он мог бы гордиться. Он решил основать шведский фонд «Экспо» (на основе аналогичной британской организации «Сёрчлайт») для «противодействия росту правого экстремизма и нацизма в школах и среди молодежи». Вполне естественно, что Ларссон стал редактором журнала «Экспо», вдохновившего его на создание журнала «Миллениум», в котором работал Микаэль Блумквист.

Из-за серии громких, тщательно подготовленных статей Ларссон оказывался мишенью (в буквальном смысле слова) шведских ультраправых организаций, выступавших за расовую чистоту. Решительно и открыто выражая свои взгляды, он был на линии огня и слышал в свой адрес смертельные угрозы, которые серьезно повлияли на образ его жизни, продолжавшейся столь недолго.

До создания в 1995 году фонда «Экспо» в Швеции возникло удивительное и противоречивое явление, которое можно назвать песчинкой в устрице, позже превратившейся в жемчужину. Несмотря на распространенное представление о Швеции как о толерантной и либеральной стране, в ней начало господствовать музыкальное течение, связанное с белым национализмом, куда вливалось удивительно много людей, особенно молодежи. Это было язвительное, тенденциозное слияние панк-рока и жесткой лирики о превосходстве белой расы, если слово «лирика» здесь уместно, поскольку речь идет об откровенном поношении: исполнители выкрикивали тексты с тем же агрессивным рычанием, что и Джонни Роттен,[2] некогда потрясший Великобританию. Как ни странно, Швеция оказалась наиболее эффективным производителем подобного экстремистского творчества; даже зарождавшееся в Германии неонацистское движение не могло заявить о себе столь громко.

В сфере расовых взаимоотношений 1995 год стал для Швеции очень важным: на него пришлось семь убийств, связанных с ультраправым экстремизмом. В планы подобных организаций входили целенаправленные провокации крайне левых, и в определенном смысле обе группы нуждались друг в друге как в источнике угрозы, чтобы мотивировать последователей. Фонд «Экспо» создавался для противодействия растущему влиянию ультраправых, особенно в школах и среди молодежи. Помимо Стига Ларссона, его организаторами были журналисты-единомышленники, преподаватели и множество энергичных молодых людей, обеспокоенных ростом фашистских настроений среди ровесников. Понимая, как это может быть воспринято, в «Экспо» пытались сохранять строгую дистанцию с конкретными политическими группами и партиями, а заявленной целью фонда было уберечь «демократию и свободу слова от расизма, антисемитизма и тоталитарных тенденций, пронизывающих все общество».

Когда в свет вышел первый номер журнала «Экспо», он сразу достиг одной из главных своих целей, став раздражающим фактором для ультраправых групп, считавшихся его жесткими оппонентами. Журнал быстро превратился в рупор мощной кампании, направленной против неонацистских организаций, и те, кто в нем публиковался, должны были предпринимать дополнительные меры, поскольку их личная безопасность, которую они считали само собой разумеющейся, больше не была гарантирована. На типографию, издававшую «Экспо», совершались нападения, и к 1996 году о конфликтах, раздирающих шведское общество, начали писать даже такие крупные национальные газеты, как «Афтонбладет».

Журнал, финансировавшийся за счет средств, получаемых от чтения лекций, подписки и рекламы, смог выжить и сохраниться на непростом рынке СМИ. Некоторые члены первой редакторской команды ушли со своих постов в 1998 году, устав жить так, как Стиг Ларссон (то есть всесторонне изучая антинацистскую проблематику и работая в напряженнейшем графике). От первоначального коллектива осталось три человека, решивших полностью перестроить журнал, сохранив при этом его воинственный дух. Спустя шесть лет после смерти Стига Ларссона «Экспо» пребывает в добром здравии, и его журналисты до сих пор трудятся преимущественно на добровольной основе (сейчас главным редактором журнала является Даниэль Пул).

Помимо журнала, Ларссон мог бы гордиться архивом «Экспо», крупнейшим частным источником информации об ультраправых организациях Скандинавских стран. «Экспо» поддерживает связь с норвежским журналом «Монитор» и британским «Сёрчлайт» (оба работают в одном политическом поле, борясь с экстремистскими группировками). Однако влияние журнала простирается гораздо шире: у него есть корреспонденты и связи с Россией, Польшей и США (наиболее влиятельная организация – Центр нового общества). Ларссон и его коллеги-единомышленники оставили наследство, которое сохранилось, несмотря ни на какие трудности.

В 2000 году Ларссон написал статью для «Сёрчлайт», названную «Радикальные консерваторы переходят к антисемитизму», резко осудив новый шведский журнал «Салт». Статья начиналась в типичном воинственном стиле Ларссона: «Рано или поздно в Швеции должен был появиться цветной, глянцевый, престижный, выходящий раз в два месяца, почти интеллектуальный [особо резкий выпад!] радикально-консервативный журнал. Впервые выпущенный в прошлом октябре, „журнал консервативных идей“ „Салт“ готовит уже шестой номер». Ларссон препарирует журнал, к которому относится с нескрываемой неприязнью, отмечая, что (согласно кредо издания) «это не консервативный журнал, подражающий слабосильным, либеральным идеям левых, а средство для критического обстрела господствующей идеологии, под которой подразумеваются феминистки, геи, представления о культурном разнообразии и так далее».

Он отмечал, что новый журнал использовал материалы высокопрофессиональных и уважаемых консервативных писателей, включая влиятельного британского философа правого толка Роджера Скрутона – с которым Ларссону вряд ли было бы приятно беседовать, – однако большинство шведских интеллектуалов не обратили на журнал внимания, за исключением крошечного числа ультраконсервативных правых, с торжеством заявлявших, что «Швеция наконец получила возможность осадить феминизм и другие якобы разрушительные силы современного общества».

Критика идеологии, которую Ларссон ненавидел и разоблачал во многих политических статьях, четко отражает мировоззрение автора трилогии «Миллениум». Он замечал, что «Салт» позволяет высказываться людям, чьи взгляды можно отнести к антисемитским. Позицию Ларссона нельзя было назвать тщательно аргументированной, сдержанной атакой на предрассудки правых: такой подход был не в его стиле. Ларссоном, как и его татуированной героиней, двигали гнев и презрение. Он заканчивал статью в типичном для себя жестком стиле: «Не сомневаюсь, „Салт“ найдет подходящих читателей среди культурной элиты, которая спит и видит, как бы реабилитировать антисемитизм „старого доброго прошлого“».

Конечно, это не единственный пример презрения и насмешки, которыми Ларссон награждал своих оппонентов. В 2004 году в статье «Швеция: национальные демократы разбиты» Ларссон, объясняя полномасштабный раскол организации, утверждал, что некоторые элементы идеологии национальных демократов были, как ему представляется, расистскими. С заметным удовольствием он писал, что партия, возникшая в 2001 году как «единое националистическое движение», просуществовала всего три года, после чего пала жертвой свар вздорных националистических неформальных движений Швеции. Основной тезис Ларссона заключался в том, что партия с имиджем скинхедов («давшая пристанище бестолковым и жестоким психам») не могла выиграть популистское голосование, необходимое для серьезных электоральных заявок. Ей пришлось привлечь (как он выразился) «псевдоуважаемых расистов в костюмах и галстуках» – тактика, которая используется и за пределами Швеции.

Когда в 2004 году Ларссон умер, Грэм Аткинсон из «Сёрчлайт» перечислил добродетели своего покойного коллеги в статье «Преданный антифашист и верный друг: Стиг Ларссон, 1954–2004». Аткинсон рассказывает о бедном детстве писателя в лесах Северной Швеции, о его (в чем-то парадоксальном) рвении на военной службе и поездках по Африке, где он стал свидетелем кровавой гражданской войны в Эритрее. По мнению Аткинсона, наиболее похвальным достижением Ларссона можно назвать то, что он поставил на службу антифашистскому движению весь свой талант писателя, художника, а самое главное – исследователя, чье знание шведских и международных ультраправых организаций можно было назвать энциклопедическим.

В некрологе отмечалось и чувство юмора Ларссона: Стиг («олицетворение интернационализма») никогда не позволял серьезности работы влиять на его способность улыбаться и не скрывал свое чувство юмора, собирая обширную коллекцию уморительных историй и анекдотов. Аткинсон упоминает скромность Ларссона, говоря о том, что писатель тратил много денег и собственных сил на достижение антифашистских целей, которым «отдавал все и ничего не просил взамен. С точки зрения Ларссона, это помогало делать мир лучше, и его жертва не пропала зря».

В своей статье Аткинсон высказывает мысль о том, что совет Стига своим товарищам вполне может повторять слова другого знаменитого шведа, Джо Хилла:[3] «Не скорбите – организуйтесь!», с практичным добавлением: «Но делайте это с юмором!»

Аткинсон писал, что думает о Стиге Ларссоне едва ли не каждый день. По его мнению, обеспокоенность писателя темами расизма и экстремизма можно проследить с самого детства, которое тот провел с дедушкой и бабушкой в Шеллефтехамне. Из своих разговоров со Стигом Аткинсон понял, насколько сильно его дед Северин Бостром (с которым у мальчика были очень близкие отношения) повлиял на мировоззрение Ларссона. В 1930-е годы Северин открыто критиковал подъем германского нацизма и его основателя Адольфа Гитлера; Аткинсон замечает, что страстное желание Стига улучшить общество явилось в том числе следствием его тесных отношений с дедом. Интересно, что Аткинсон не знал о брате Стига – тот никогда не упоминал, что у него есть брат, и это согласуется с распространенным мнением о натянутых отношениях Ларссона с собственной семьей.

Насколько отличались друг от друга воинственный Ларссон-журналист и Ларссон-писатель? В статье, представленной на парижской конференции ОБСЕ в июне 2004 года, он приводит многозначительную фразу о том, что ксенофобские группы использовали клевету, инсинуации и слухи для «узаконивания» своих последующих действий, то есть ответного насилия. Из этого утверждения можно вывести метафору всех трех романов, хотя самому Ларссону такая точка зрения могла бы и не понравиться.

Анализируя структуру произведений Ларссона, мы видим, что читатель сталкивается с той же «клеветой, инсинуацией и слухами» (которые используются против Лисбет Саландер) и чрезмерным насилием (в том числе сексуальным), оправдывающим ответное насилие, то есть то, как Лисбет прибегает к своим впечатляющим умениям и возможностям для поиска и уничтожения врагов. Такое оправдание нужно не только Саландер, но и нам, читателям, соучастникам событий: отвратительные методы противников убеждают, что яростная реакция морально оправдана, выступая как криминальный вариант действия и противодействия ньютоновских законов движения.

В статье «Природа и степень отношений между расистской, ксенофобской и антисемитской пропагандой в Интернете и преступлениями на почве национальной ненависти» Ларссон (в качестве участника «Экспо») цитирует «Сёрчлайт» (который был его зарубежным светилом), а именно редакционную статью, утверждавшую, что расистское насилие следует за расистской агитацией, «как ночь следует за днем».

Ларссон пишет, что ему хотелось бы уточнить «одну мелочь»: «Судя по всему, считается, что за пропагандой ненависти следует насилие». Соглашаясь с этим, он в то же время предлагает более выверенную точку зрения.

«Мы видели это на протяжении всей документированной истории, – продолжает он. – Когда нация, клан или полувоенная группа – кто угодно – собирается сделать что-то фундаментально отрицательное по отношению к другим людям, этому предшествует период клеветы, инсинуаций и распространения слухов, цель которого – оправдать то, что за этим последует. Самый известный в мировой истории случай пропаганды ненависти, приведшей к насилию, – „Майн Кампф“ Адольфа Гитлера, описавшего в своей книге суть политической философии, согласно которой евреи – абсолютное зло и должны быть истреблены. Все мы знаем, к чему это привело».

Ларссон указывает, что во время подготовки статьи и исследований на эту тему его поразило то, что, хотя множество сайтов по всему миру разоблачают пропаганду ненависти, они приводят очень мало цитат из подлинных научных исследований.

«Разбираясь во взаимосвязях между агитацией и последующими действиями, я не смог найти ни единой научной статьи, – жаловался Ларссон. – В то же время совершенно очевидно, что пропаганда – инструмент любой лоббирующей или политической группы как правого, так и левого толка, и хорошей, и дурной. Сомневаюсь, что кто-то стал бы тратить время, силы и деньги на пропаганду, если б она не имела реального эффекта».

Отношение Ларссона к ежедневной окружающей нас пропаганде было довольно благожелательным: он отмечал ее приемлемый законный статус. После Второй мировой войны, писал он, расовая биология и явные антисемитские настроения не оказывали на повседневную жизнь европейцев сильного влияния. «Тогда существовало множество групп, насаждавших пропаганду ненависти, но обычному человеку было сложно найти нацистский журнал или листовку. Вы должны были очень постараться, чтобы достать одно из тех невзрачных, напечатанных на мимеографе изданий, ходивших по рукам в политическом подполье.

Интернет все изменил. По правде говоря, мы, то есть те, кто следит за такими вещами, оказались не слишком сообразительны. Для расистских групп киберпространство – настоящая мечта. Неслучайно первым пунктом повестки дня любой расистской или ультранационалистической группировки является создание домашней странички в Интернете. Нацисты были одними из первых, кто осознал его потенциал. Все это четко сформулировано в их внутренней стратегии».

Ларссон, всегда следивший за делами в сфере распространения информации, утверждал, что по сравнению с изданием книг и журналов Интернет гораздо дешевле и его проще использовать.

«Домашняя страничка самой незначительной группы расистов из трех-четырех человек имеет то же распространение и доступность, что и „Шпигель“ или трансляции Си-эн-эн. Она в компьютере каждого – только кликни мышкой. Но самое главное, Интернет предлагает совершенно новый способ организации, торговли, сбора средств и общения».

В заключении, вполне согласующимся с темами будущих романов, Ларссон указывает, что в Интернете можно найти все, что только пожелаешь.

«Специалисты по терроризму, – продолжал он, – скажут вам, что каждая группа, когда-либо предпринимавшая агрессивные действия, совершала их после активной пропаганды, иногда длившейся годами. В определенном смысле эту стадию можно назвать процессом дегуманизации цели: сперва вы шутите о холокосте, а потом начинаете утверждать, что это фальшивка и его никогда не было».

Ларссон стремился расширить дискуссию, выходя за рамки нападок на этнические меньшинства, и указывал, что пропаганда часто имеет другую, глубинную цель (создававшую значительный резонанс в США с их движениями за выживание): усиление подозрений в отношении демократического общества, демократических политиков и самой демократии.

«По моему мнению, – говорил он, – с которым одни мои партнеры и союзники согласятся, а другие – нет, только законодательным образом проблему пропаганды ненависти в Интернете не решить. Я бы вообще посоветовал не слишком полагаться на подобные законодательные инициативы. Поймите меня правильно. У нас есть законы, отделяющие правое от неправого на основе социальных стандартов. Если существует закон против возбуждения расовой ненависти, давайте использовать его как инструмент преследования нарушителей.

Но реальность такова, что мы видим сотни, тысячи расистских сайтов, создающихся по всему миру. У нас нет столько полицейских, чтобы расследовать все эти случаи, и нет такого количества обвинителей, чтобы предпринять какие-то действия. Поэтому судебный процесс в любой стране лишь снимет верхний слой и сделает героев из нескольких громких преступников, позволив большинству незаконных материалов ускользнуть».

Наиболее впечатляющие выводы Ларссон приберег для завершения обращения, отметив, что ультраправые превратились в заметное политическое движение, возникнув много лет назад из небольшого числа людей, способных набрать на выборах в лучшем случае горстку голосов.

«Сегодня эти группы вышли из подполья, где скрывались в 60-е и 70-е годы. В некоторых странах они набирают от десяти до пятнадцати процентов голосов. Политический вектор изменился, и образ мыслей, считавшийся табу тридцать лет назад, становится ныне реальной политикой. Интернет стал одним из самых важных инструментов возрождения расовой ненависти. Это вызов, брошенный расизмом демократии».

Его выводы были разумными, но, возможно, чересчур оптимистичными, учитывая ограниченные бюджеты большинства правительств и подъем религиозного экстремизма со времени кончины Ларссона: «Мы не можем мечтать, что они уйдут. Мы не можем запретить проблему на законодательном уровне. Мы можем победить их, только если все демократическое общество примет этот вызов. А потому, реагируя на эти движения, мы обязаны больше исследовать, больше знать, больше вкладывать и организовывать больше демократических групп».