Читать книгу Чего ждет Кейт - Бекки Алберталли - Страница 3

Учебный год начался пять минут назад, а мне уже надоело. Нет, правда. Можно просто спалить его дотла, пожалуйста.

Начнем с того, что я с трудом держу глаза открытыми. И это вряд ли сулит хороший день, учитывая, что я еще в школу не вошла. И с парковки не вышла. И даже ремень пока не отстегнула и сижу в машине.

Прошу винить в этом Андерсона.

Андерсон Уокер прекрасно знает, что мне нужно минимум семь часов сна, иначе я превращаюсь в зомби-демона, выживающего только благодаря ксанаксу[3]. И все же, все же! Это чудовище явилось сегодня в мой дом и мою комнату в пять тридцать утра и включило свет. Потому что ему нужна была моя помощь в выборе кардигана для первого учебного дня. Темно-синий с коричневыми пуговицами или темно-синий с синими?

– Просто реагируй инстинктивно, – потребовал он.

Моей инстинктивной реакцией было запустить в него подушкой.

Проходит почти три часа, и он – прямо как по расписанию – снова заводит ту же пластинку, пока мы кружим по парковке.

– Ты уверена, что темно-синий мне идет?

– Энди… да, идет.

– Просто идет?

– Больше чем «просто идет». Ты выглядишь идеально.

Это правда. Он всегда так выглядит. Андерсон слишком хорош для этого мира: гладкая темная кожа, ямочки на щеках, короткая стрижка. И это я еще не упомянула огромные карие глаза за стеклами очков в пластиковой оправе. К тому же Энди всегда одет строго в эстетике этакого образцового старшеклассника: свежие рубашки, кардиганы на пуговицах, подвернутые брюки.

Он потирает щеки.

– Не хочется плохо выглядеть в первый день…

Остаток фразы заглушает рев музыки, несущейся из притормозившего рядом джипа. Хип-хоп-трэп. Расступись, народ, прибыли местные пижоны.

Увы, школа «Розуэлл Хилл Хай» – рассадник таких парней. Чаще всего встречается подвид «пижон пригородный атлетичный», или «пижон обыкновенный». Я не шучу. Достаточно выйти в школьный коридор, протянуть руку – и через две секунды она упрется прямо в какого-нибудь выпендрежника в легких спортивных шортах. Куда ни глянь, вольно пасутся целые их стада, облаченные в костюмы с эмблемой школы. Пришлось даже дать всему этому феномену кодовое имя. Собственно, мы зовем их пижонами, а не кобелями, например, именно для того, чтобы не оскорблять нежный слух Брэнди. Смысл-то остается тот же.

Я бросаю быстрый взгляд в окно со стороны Энди. Водитель джипа то и дело прикладывает ко рту ладони, чтобы громче присвистнуть вслед идущим мимо девушкам. Брачный зов пижона, дамы и господа. А еще у него открыта дверь, поэтому мы с Энди не можем выйти.

Воплощенная наглость, присущая этому виду.

– Кейт. – Андерсон тычет в меня ключами от машины, но я перехватываю его руку. На них болтается брелок с Рапунцель от «Фанко Поп». Настолько классный, что мне тоже иногда хочется научиться водить машину. Ключевое слово – «иногда».

Его снова перебивают, на этот раз – оповещения о новом сообщении на обоих наших телефонах. Наверняка Рейна или Брэнди.

Энди косится на экран:

– Пойдем, они уже ждут.

Ладно, придется все-таки шевелиться. После лагеря мы уже успели несколько раз встретиться с Рейной, а вот Брэнди уехала в Мехико за день до нашего возвращения. Банда не собиралась вместе уже целых шесть недель!

Андерсон помогает мне перелезть через коробку передач, и мы срезаем дорогу через парковку, полностью игнорируя главный вход в школу. Наш путь лежит к боковой двери, ведущей прямиком в зал. Прямиком в кабинет мисс Джао, если точнее, где мы обычно встречаемся.

Если честно, нас, членов театральной труппы, так же легко узнать, как школьных пижонов. Не по одежде, нет. Скорее, по своеобразной атмосфере. Мой брат сказал как-то, что актеры всегда держат себя так, будто на каждого из них направлен персональный прожектор. И я уверена, это не был комплимент.

Но он прав. Первый день учебного года, а между нами уже нет той наигранной беспечности, которая сопровождает всех остальных. Маргарет Даскин и Эмма Маклеод стоят у лифта для инвалидов, ругая «Продавцов новостей», Линси Уорд опять вздыхает над телефоном, а Колин Накамура выстукивает мелодию на голове Пьерры Эмбри. И да, разумеется, Келли Мэттьюс никуда не деться от вдохновенной речи Ланы Беннет (как я понимаю, Келли вынуждена все это слушать потому, что случайно назвала школьный мюзикл пьесой). Лане только повод дай; она обожает подробно рассказывать, чем мюзикл отличается от пьесы, людям, которые… отлично знают, чем они таки отличаются.

На их фоне Брэнди и Рейна выглядят спокойными: стоят себе, прислонившись к дальней стене и уткнувшись в телефоны. Довольно очевидно, что из всей нашей банды только у них в жизни все более или менее в порядке. Когда-то я пыталась понять, которая из них для нас играет роль мамочки, но будем откровенны: обе они – наши мамочки. Просто проявляется это по-разному. Рейна – строгая мама, из тех, кто следит, чтобы все были здоровы, пили много воды и делали домашнюю работу. Брэнди более мягкая: в ее жилетку – точнее, кардиган – можно рыдать, когда твой краш ушел к очередной пижонке из волейбольной команды.

И сегодня они настолько поглощены своими делами, что мы подходим почти вплотную, прежде чем удостаиваемся взгляда.

– Бу!

Обе они вздрагивают и поднимают головы. Рейна первым делом обращает внимание на ключи от машины Андерсона, которые я до сих пор держу в руке.

– Ого, Кейт, ты села за руль?

– Да уж конечно, – смеюсь я, бросая ключи Энди.

– Но ты же вроде говорила?..

– Да-да. И я соберусь.

Рейна щурится.

– Честно! Скоро соберусь.

Экзамен на права я могла бы сдать и завтра: у меня уже полтора года как есть разрешение. Просто я пока им не воспользовалась. И особенно не рвусь.

Если подумать, я все равно предпочитаю пассажирское сиденье.

– Укладка отличная! – говорит Брэнди, обнимая меня.

Похоже, ранний подъем не прошел даром. Обычно у меня на голове не укладка, а восхитительное гнездо. Волосы у меня того цвета, который находится ровно посередине между каштановым и блондом, – предоставленные сами себе, они прямо-таки безудержно вьются. Но сегодня мне удалось придать своим кудрям тот же вид, который часто можно встретить у девчонок на ютьюбе. По-моему, иногда оно того стоит: я из тех людей, чья привлекательность определяется состоянием прически. Правда, сейчас у меня такое ощущение, будто весь мир узнал, чего мне это стоило.

– Как Мехико? – Я касаюсь присборенного рукава платья Брэнди. – Какое красивое.

– Было здорово, – улыбается она. – Но там очень жарко. А как лагерь?

– Никто не умер.

– Уже неплохо, – кивает Рейна.

– И Мэтт знает, как нас зовут. – Я прикладываю руку к сердцу.

– Мэтт-с-плаката? – ухмыляется Рейна.

– Какое кощунственное описание. – Я морщу нос. – Серьезно тебе говорю, этот парень – голубая мечта любой девушки прошлого века…

– Мы бы смогли оценить, если бы кое-кто не обрезал ему половину головы при попытке сделать совместное селфи.

– Я не виновата, что в нем почти два метра роста. Я уже говорила, что в нем почти два метра роста?

– Раз десять, и я не преувеличиваю, – говорит Рейна.

– А я говорил вам, что он знал, как произносится имя Эсхила? И сразу правильно поставил ударение? – вмешивается Андерсон.

– Прямо идеальный парень, – улыбается Брэнди.

– О да, – кивает Андерсон. – Неужели вам не захотелось бы… например, украсть его школьную куртку и позволить ему…

– Пригвоздить себя к кровати? – заканчивает за него Рейна.

Андерсон прячет улыбку и быстро качает головой.

– Ладно. – Он косится на дверь мисс Джао. – Новости есть?

– Никаких, – отвечает Рейна. – Ни одной зацепочки. Гарольд думает, мы будем ставить «Кордебалет».

Андерсон оборачивается к ней лицом:

– Но почему?

– Нутром чует? Или у рыжих просто интуиция хорошая.

– У рыжих какая-то особая интуиция?

– Если верить Гарольду, да.

Гарольд Маккаллум: самая сладкая булочка. Самое сиятельное солнце. Парень Рейны. Они познакомились примерно год назад: она ведет в интернете группу поддержки для трансгендерных людей. Сам Гарольд – цисгендер, но его близнец – небинарная персона. А еще он очень скромный и восхитительно странный. Когда Рейна говорит о нем, в ее голосе всегда слышится улыбка.

– Тогда у меня тоже есть теория, – заявляет Андерсон. – Будет что-то средневековое.

– Что-о?

– Нет, послушай. В прошлом году мы ставили «Вестсайдскую историю», а у девятого класса был мюзикл «Чем дальше в лес». Наш восьмой класс – это «Пока, Пташка».

– Все равно не понимаю, – качает головой Брэнди.

– Сейчас поймешь. В среднем эти постановки были дешевы, верно? Мы просто переключаемся между двумя наборами: пятидесятыми и Средневековьем. И их постоянно чередуют, чтобы никто не заметил. Вот увидишь. Сейчас к нам придет Джао с листом записи. – Энди явно наслаждается моментом, возможностью выдать информацию, и я снова вижу ямочки на его щеках. – И станет ясно: в этом году у нас Средневековье. Так и знайте. «Золушка», «Камелот»…

– Или «Кордебалет». И ты будешь чувствовать себя ну очень глупо, – прерываю его я.

– Да, но «Кордебалет» в средневековых костюмах. – Он поднимает вверх палец. – Всегда думай о деньгах, Гарфилд. Всегда – о деньгах.

Мы с Рейной хором фыркаем. А вот ответить на его слова чем-то остроумным уже не успеваем: дверь кабинета мисс Джао со скрипом открывается, и болтовня в коридоре тут же стихает.

Андерсон хватает меня за руку. Мое сердце колотится где-то в горле. Довольно глупо, потому что никакой интриги нет. Каждый год все проходит одинаково. В первый учебный день мисс Джао объявляет, какой мюзикл мы будем ставить этой осенью. Потом я пару недель психую и слушаю саундтрек к нему на повторе, позволяя себе помечтать. Каждый раз у меня в голове крутится одна и та же абсурдная мысль. Может, в этом году будет иначе? Может, сейчас что-то изменится? Но в глубине души я точно знаю, где моя фамилия окажется, когда появится список ролей.

В самом низу. В ансамбле. Роль без имени. Я просто звезда в номинации «Роль без имени в ансамбле».

И все равно меня каждый раз охватывает трепет за секунду до того, как будет объявлено название нашего мюзикла. От того, как все замирают, когда мисс Джао выходит из зала. От того, как безучастно ее лицо и опущен взгляд, пока подписной лист не будет прикреплен к двери.

Обычно все происходит именно так.

Вот только когда дверь наконец открывается, за ней стоит вовсе не мисс Джао.