Читать книгу Змея - Бекс Хоган - Страница 5

Через две недели после нашей свадьбы в центральном мраморном зале дворца, где обычно проводятся летние балы, собирается суд.

Королю потребовалось гораздо больше времени, чем я ожидала, на то, чтобы организовать эту имитацию правосудия, и я теряюсь в догадках относительно того, что именно его настолько задержало. Возможно, у короля оказалось меньше поддержки, чем он предполагал, и ему пришлось прибегнуть к шантажу и другим угрозам, чтобы заручиться необходимыми показаниями. Как бы то ни было, я поняла, что дела у него идут неважно, когда в камеру стали приносить воду. Я нужна ему слабая, но не мертвая. Во всяком случае, не таким манером. Уж если смерть, то публичная. Официальная.

После нашей последней встречи с Шарпом я больше не получала от него никаких весточек и могла лишь предполагать, что он не в состоянии отойти от Торина, а потому выжидала, желая, чтобы все выглядело так, будто я сдалась. Выжидала, радуясь тому, что украденного мною ключа до сих пор не хватились. Как только мне станут известны планы короля, можно будет сбежать.

По его распоряжению меня волокут в зал рано утром. Отовсюду слышатся брезгливые восклицания. На мне та же окровавленная сорочка, в которой я была в ночь попытки убийства Торина. Я грязная и вонючая. Могу только представить, как я выгляжу, но наверняка не импозантной, не грозной и вообще не такой, какой должна выглядеть Гадюка.

Кажется, в зале сгрудилась половина Первого острова. Некогда ликующие свадебные гости превратились в глумливую толпу.

Меня заставляют ждать, посадив на стул, одиноко стоящий так, чтобы все могли поглазеть на подсудимую, чем все и занимаются, пока не появляется король. И начинается представление. Скоро становится ясно, что оно будет весьма зрелищным.

– Дамы и господа, мои дорогие островитяне, – берет слово король. – Благодарю вас за то, что пришли сегодня, хотя я глубоко сожалею о том, что ваше присутствие вообще понадобилось. Мой сын… – Он сбивается, в его голосе звучат фальшивые нотки. – Простите меня, – продолжает он, держась за грудь. Глаза его полны крокодиловых слез. – Принц Торин тяжело болен, борется за жизнь, и я хочу лишь одного – быть рядом с моим любимым чадом.

Ой, оставьте! Сомневаюсь, что король навестил Торина хотя бы раз. Как бы то ни было, меня охватывает страх. А что, если он говорит правду? Что, если состояние моего мужа настолько серьезно? Или король, как обычно, только разыгрывает роль? Может быть, мне просто встать, удрать из этого зала и пробиться в покои больного, оставляя за собой шлейф из разбросанных трупов?

Только осознание, что подобное действие поставит под удар все, за что мы сражались, – стабильность на Востоке, – мешает мне воплотить желание в жизнь. Вместо этого я сижу и заставляю себя слушать околесицу, которую несут королевские уста.

– У меня разрывается сердце от того, – говорит он, – что эта женщина, – и делает паузу, указывая на меня, – которую я принял как родную дочь, предала нас всех, и как предала! От того, что она замешана в возможной гибели моего мальчика.

Наши взгляды встречаются, и я не вижу ни толики грусти. Лишь непреклонную решимость уничтожить меня. Теперь уже неважно, собирался ли он той ночью меня убить. Он убивает меня сейчас.

Король отводит глаза и продолжает нападки на мою персону.

– Я бы не поверил в то, что она замешана в покушении на жизнь Торина, если бы не видел этого собственными глазами. Стоит мне вспомнить, как она наклонилась над его телом, а из его груди торчит ее нож… – Он снова замолкает, чтобы собраться с силами. – Что ж, теперь вы все видите его кровь на ее одеждах.

По толпе проносится шепот ужаса и отвращения, а я смотрю на присяжных, стараясь понять их реакцию. Для моего судилища король собрал тот еще консилиум – он целиком и полностью состоит из его советников и губернаторов остальных островов. Из людей, которые ему принадлежат. По выражению их физиономий я понимаю, что представление короля нравится им ничуть не меньше, чем ему самому.

– Мне грустно об этом говорить, – продолжает король без малейших признаков грусти в голосе, – но наша Гадюка далеко не та, за кого себя выдает. Она предала нас всех, и сегодня, увы, я вынужден показать вам ее истинную суть.

Заседание продолжает Брэйдон, чего следовало ожидать, поскольку он может засвидетельствовать ровно то, что требуется королю, чтобы ему поверил каждый из собравшихся.

Король ставит его напротив присяжных, то есть я теперь смотрю почти прямо на него, хотя Брэйдон избегает встречаться со мной взглядом.

– Не расскажете ли вы суду, что случилось в ночь нападения? – просит король. Очевидно, что он совершенно уверен в том, что услышит.

– Обвиняемая покинула свадебные покои поздней ночью, желая вернуться в свою прежнюю комнату.

При этих словах по залу проходит ропот удивления: зачем невесте покидать мужа в брачную ночь? Это обстоятельство моментально вызывает подозрения.

– И она ушла одна?

Король выглядит слишком довольным для отца, жизнь сына которого висит на волоске.

– Нет, хотя она того хотела. Я настоял на том, чтобы ее проводить.

– Зачем?

Теперь Брэйдон смотрит на меня.

– Потому что я никогда не доверял ей. Она одна из Змей.

Собрание в унисон кивает, и я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, поскольку те же самые придворные не так давно дружно подхалимствовали передо мной.

– Это так, – соглашается король. – А что произошло потом?

– Я сопроводил Змею в ее старые покои, где она пожелала остаться, чтобы возвращением не потревожить принца. Я был против, однако задавать вопросы не мое дело, так что я пожелал ей доброй ночи.

– А когда вы увидели ее в следующий раз?

Король приближается к триумфальному финалу.

– Когда ворвался в комнату принца и обнаружил ее склонившейся над ним. Ее нож глубоко вошел ему в грудь, а окно, через которое она проникла внутрь, было широко распахнуто.

От крика возмущения, огласившего зал, губы короля расплываются в улыбке, а мое сердце сжимается. Они все совершенно уверены в моей виновности. На сей раз мне становится страшно за себя.

Когда воцаряется порядок, король снова обращается к присяжным:

– Одних этих показаний вполне достаточно, чтобы вынести ей обвинение, однако я призываю вас выслушать остальных свидетелей и таким образом в полной мере осознать, насколько далеко эта девица готова зайти, чтобы добиться власти.

Когда он говорит «девица», я свирепею. Я – Гадюка. Я сделала то, на что никто другой не отважился, – оказала капитану Адлеру сопротивление и победила. Король нарочно подбирает слова, которые подорвут мою репутацию, приуменьшат мои заслуги, так что даже страх не мешает мне вскипеть.

Брэйдон покидает трибуну, и король одного за другим выводит на его место людей, которые порочат мое имя. Начинает он со стражей, большую часть которых я никогда в жизни не видела, и которые приводят выдуманные примеры моего «превышения власти». Не думаю, что кто-нибудь из слушателей действительно верит в то, что я носилась по комнатам и удовольствия ради выплескивала вино из бокала в лица стражникам, но это не важно. Понятно, что король раззадоривает толпу.

Далее приглашаются горничные, которые одевали меня к свадьбе и которые теперь утверждают, будто я делилась с ними своими сомнениями относительно замужества. Будто я была самой безрадостной из всех невест, каких им только приходилось видеть. Будто я признавалась в том, что выхожу за Торина сугубо ради его трона. Они смотрят в пол и повторяют слова, которые им велено говорить. Мне их жалко. Я не верю, что они пришли сюда по собственному почину, и мне страшно думать, какими угрозами их вынудили это сделать. Причем, хотя я никогда ничего подобного не говорила, в их обвинениях есть доля истины. Я и в самом деле была невестой по принуждению. Вот только вовсе не из тех соображений, которые они могли бы вообразить.

Когда с горничными покончено, наступает черед старших советников. Первым на трибуну поднимается лорд Пьер, королевский попечитель шахт Шестого острова и кузен короля. Хотя я никогда с ним прежде не общалась – и даже не слышала о его существовании до свадьбы, – он умудряется взглянуть на меня с таким омерзением, будто мы заклятые враги.

– Я давно советовал принцу не жениться на этой женщине, – заявляет он, как будто был против свадьбы, на которой несколько дней назад смеялся и пил вместе с остальными. – Но она совершенно околдовала его.

Король глубокомысленно кивает, будто сам всегда придерживался того же мнения:

– Поясните, почему? Разве вы не хотели, чтобы у вашего племянника была сильная вторая половина?

– Моему племяннику я не желаю ничего, кроме счастья, и очень надеюсь, что он скоро пробудится от сна, в который его погрузила эта колдунья. Потому что он первым укажет обвиняющим перстом на эту дьяволицу.

Он не скупится на яд.

Король хмурится. Его наигранное удивление все так же увлекает толпу.

– Дьяволица? Это сильное слово, кузен. У вас есть основания так ее называть?

Лорд Пьер кивает:

– Отец не раз брал обвиняемую с собой на Скалистый остров. Она была его тайным оружием. Она шла сквозь толпу, как охотница, а когда замечала добычу, набрасывалась на нее. Богатыри размякали от ее медовых слов, мужья бросали жен. Одного ее поцелуя хватало, чтобы обречь на смерть. Адлер грабил этих людей, Шестой, корону, используя ее умение соблазнять, – и убивать.

Король смотрит на меня и морщит нос.

– Уверен, что многие из вас, как и я, с трудом верят, что подобная женщина в состоянии хоть кого-нибудь соблазнить.

По залу пробегают смешки, потому что да, я далеко не в лучшей форме. Я смотрю на короля с особым отвращением. Он однажды пытался сам соблазнить меня, и еще неизвестно, сколько из того, чему он сейчас меня подвергает, делается в наказание за то, что я его отвергла.

– Можете ли вы привести пример ее безнравственности?

При этом вопросе короля лорд Пьер раздувается от важности.

– Разумеется. Капитан Адлер надеялся, что с уменьшением поставок хрусталя стоимость его собственных запасов увеличится. Так получилось, что я знаю наверняка о задании по саботажу шахт на моем острове, которое она получила от Адлера. Ее действия – непосредственная причина бедствий на Востоке.

Слышны вздохи удивления, один из которых – мой. Он только что обвинил меня во всем – всем, – что пришлось пережить Островам. Как он смеет? Я отчаянно хочу защищаться, но держу рот на замке. Все, что я скажу, будет использовано против меня. Если я рассержусь, это воспримут как доказательство моей жестокой натуры, если заплачу, это подтвердит мою слабость. Так что пока мое лучшее оружие – молчание.

Теперь король качает головой, как бы с недоверием, хотя видно, что он доволен подобным заявлением.

– Так она и есть причина всех мучений, которым якобы хочет положить конец? Выходит, нет пределов ее низости.

Никто не спрашивает Пьера, откуда он что-то знает «наверняка», и не просит предъявить хоть какое-нибудь доказательство в подтверждение сказанного. Его просто отпускают.

У короля в запасе еще множество свидетелей вроде него. Люди, обремененные властью, которые врут о том, какие безнравственные делишки я им предлагала после того, как стала Гадюкой: дополнительный хрусталь в обмен на их преданность, убийство врагов за обещание поддержки. Взятки, которые они запросто могли принимать от Адлера, но на которые никогда не согласилась бы я. Чем больше я их слушала, тем вернее убеждалась в том, что эти люди виновны во всех вышеуказанных преступлениях против короны, так что король просто заставил их таким образом признаться, пригрозив иначе засадить в тюрьму. Очень похоже на то, что он сам решил расправиться со мной вместо того, чтобы воспользоваться бесконечными предложениями оскорбленных сторон прикончить меня.

Но когда на меня начинает жаловаться посол Четвертого острова, мне становится труднее его выслушивать, потому что я ощущаю свою ответственность. С тех пор как Адлер спалил остров, чтобы наказать меня, там больше ничего не растет. Все волшебство, теплившееся в земле, полностью испарилось, и остров умер. Это правда, которую мне тяжело выносить, поскольку один уголок острова я любила так сильно, что не пожалела бы ничего, лишь бы восстановить весь островок в его прежней красе.

Посол обвиняет меня. Обвиняет в том, что пожар на остров принесла моя вражда с отцом, мол, я мечтала захватить власть Гадюки. Я прокляла эту землю и убила сотни невинных.

Король, конечно же, решил не замечать тот факт, что Адлер предал его, поэтому в итоге меня рисуют злой дочерью, которая настолько охвачена жаждой власти, что убила человека, по-прежнему считающегося моим отцом.

Настоящая дьяволица.

В этот момент король объявляет перерыв, чтобы предложить присяжным роскошное застолье. Меня возвращают в камеру, где мне не остается ничего, кроме как оценивать ход событий.

Один из вопросов, который я хотела прояснить для себя во время суда: кто мои враги? Легко предположить, что сегодня их еще прибавилось, и можно сделать вывод, что все присяжные охотно подпишут мой смертный приговор. Они все у короля в кармане. Но я подозреваю, что большинство из тех, кто давал показания, не имеют ничего против меня – они просто спасают собственные шкуры.

Если бы Торин очнулся и снял с меня все эти обвинения, я уверена, что мнение в поддержку смертной казни было бы не таким единодушным. Расправиться со мной подобным образом – смелый ход, и потому я боюсь, что король пойдет на все, лишь бы Торин не пришел в себя.

О, лишь бы он проснулся, лишь бы выжил!

К тому моменту, как тюремщик со стражниками возвращаются, чтобы препроводить меня обратно в импровизированный зал суда, я готова к любому новому выпаду короля. Я могу противостоять лжи. День и так уже кошмарнее некуда. Разве может быть хуже?

Однако тюремщик не один. Рядом с ним, явно изнывая от мерзкого окружения, идет король. В столь грязном месте он выглядит неестественно чистым, кожа у него бронзовая от солнца, волосы умаслены. И вместе с тем он не в состоянии скрыть победоносного выражения. У меня сжимается сердце.

– Оставь нас, – обращается король к тюремщику.

У того разочарованно вытягивается лицо, но он с поклоном удаляется.

Король и я смотрим друг на друга через решетку с одинаковой ненавистью.

– Знаешь, – говорит король, намереваясь дотронуться до решетки, но вовремя передумывает, – а ведь я бы сдержал слово.

Я невесело усмехаюсь:

– Вы бы отреклись?

Он улыбается и качает головой:

– Нет, этому не бывать никогда. Я про то, что женился бы на тебе. Помнишь, как ты приходила ко мне за помощью? Я бы сделал тебя своей королевой, и всех этих неприятностей можно было бы избежать.

– Тогда бы Адлер до сих пор терроризировал Острова и пришел бы по вашу душу.

Король бросает на меня недобрый взгляд:

– Вместо него пришла ты. И за моим сыном.

Я нерешительно пытаюсь найти в его лице намеки на правду.

– Что вы имеете в виду? Я же вам уже сказала, что не имею к тому, что случилось с Торином, никакого отношения.

– Ты такая же лгунья, как и твой папаша. Как только ты заручилась королевским союзом, который был тебе так нужен, ты попыталась убить принца, и я нисколько не сомневаюсь, что следующим на очереди был бы я, если бы тебя не схватили.

Мысли пускаются галопом. Он искренне верит в то, что я виновна. Он не подставляет меня. Он меня наказывает. Если это так, то я тоже ошибалась. Убийцу подослал не он. А значит, я понятия не имею, откуда он взялся.

Я делаю шаг вперед, так что теперь нас с королем разделяет лишь холодная сталь.

– Повторяю, что я этого не делала. Что бы вы обо мне ни думали, как бы ни хотели сохранить трон, вы должны спасти Торина.

На мгновение мне кажется, будто он мне верит, но его губы уже кривятся в жестокой усмешке.

– Твои фокусы на меня не действуют, – говорит он. – Твоя отчаянная попытка захватить престол провалилась. И я благодарен тебе за нее, правда. Ты упростила мне жизнь. Я скажу тебе, что произойдет дальше. Завтра тебя казнят за измену. Торин в полной безопасности. Рана его заживает, а настой, который дает ему целитель, вполне питателен и, что еще важнее, не позволяет прийти в сознание. Однажды я разрешу сыну проснуться, но не раньше, чем удостоверюсь, что он не может украсть то, что ему не принадлежит. А я буду королем еще долго после того, как твое имя развеется по ветру.

Пытаюсь схватить короля, но кандалы ударяются в решетку, так что я лишь едва дотрагиваюсь до его пальцев. Он победоносно отступает.

– Вы тут единственный изменник, – кричу я ему вслед. – Я заставлю вас за это расплатиться. Прольется ваша кровь, не моя!

Ко мне с улыбочкой подходит тюремщик, и наши взгляды скрещиваются. Он держит в руке ключ. Надежда покидает меня.

– Думаешь, я не знал, что ты его сперла? – говорит он. – Я хотел сразу забрать, однако король решил, будет забавнее, если ты поверишь, что можешь улизнуть. И он был прав.

По мере того, как его ухмылка становится шире, мое сердцебиение учащается. Он отпирает дверь, и дюжина стражей хватают меня. Затем тюремщик вешает ключ на крючок так далеко, что мне не дотянуться.

– У тебя остался только один выход отсюда – через виселицу.

Впервые за все время моего заключения я испытываю приступ паники, волна жара пробегает по коже, просачивается в самое нутро. Без ключа из этой камеры не выбраться. Я проверила каждый закуток. И меня теперь слишком строго охраняют, чтобы успешно прорваться силой.

Стражи выталкивают меня из камеры, и мы снова идем темными туннелями в сторону спиральной лестницы, ведущей в основную часть замка. С каждой ступенькой отчаяние становится все сильнее и отчетливее – я была так уверена, что смогу перехитрить короля, что суд происходит лишь потому, что я этому не препятствую. Какой же я была дурой! Я позволила ему выполнить задуманное и теперь совершенно не знаю, что предпринять.

Король благодарит и присяжных, и всех присутствующих за внимание с гораздо большим энтузиазмом, чем во время своей свадебной речи.

– Полагаю, что за сегодняшнее утро вы все узнали нашу Гадюку получше, – говорит он так, будто разоблачения ранили его самого. – Но я боюсь, что худшее еще впереди: о натуре обвиняемой расскажут те, кто знает ее лучше кого бы то ни было.

Он хлопает в ладоши, и двойные двери распахиваются.

Толпа в едином порыве делает глубокий вдох, когда в залу входит Бронн, и я ее за это не виню. Он представляет собой гораздо более впечатляющую фигуру, чем моя. Каждый мускул, каждая линия тела говорит о силе. Окружающую его таинственную ауру только подчеркивают темные волосы, спадающие на лицо. Он красив. Он смертельно опасен. Он зачаровывает всех, кто видит его.

Пока он идет к королю и становится лицом ко мне, мое сердце в растерянности: замереть или помчаться галопом. Я понятия не имею, что он тут делает, однако ничем не выдаю своих чувств, как бы мне ни хотелось подбежать и спрятаться в его объятиях.

Глядя на меня, Бронн откидывает со лба волосы и чуть прищуривается при виде моих лохмотьев. Заметив в его взгляде искорки гнева, я понимаю, что, хотя и отослала его, но все же еще не потеряла окончательно.

– Прошу вас, – обращается к Бронну король, – расскажите достопочтенному собранию, кто вы такой.

– Я Бронн, первый помощник капитана на борту «Мести девы».

– И вы подтверждаете, что эта девица… – С презрением выговаривает король, указывая на меня. – Вы подтверждаете, что она и есть ваш капитан?

Он говорит так, словно это самое нелепое заявление на свете. Бронн смотрит на меня, и всем присутствующим наверняка кажется, что он меня ненавидит.

– Нет.

Это заявление вызывает потрясенное перешептывание, а я вдруг замечаю, что не дышу. Я понятия не имею, что сейчас произойдет. Король, однако, упивается каждым мгновением. Публика ведет себя именно так, как он надеялся.

– Нет? – Король изображает удивление. – Почему же?

– Потому что она ничем не заслужила звание капитана. Вообще-то она даже не Змея. Она провалила посвящение.

Король наклоняет голову так, будто услышанное опечалило его.

– Провалила. Посвящение. – На случай, если кто-то упустил столь незначительное обстоятельство. – Именно по этой причине собственный отец отрекся от нее и изгнал, не так ли?

– Да, – отвечает Бронн. – Она не смогла сделать то, что от нее требовалось.

– И тогда эта девица, которая официально даже не состоит у меня на службе, убила своего отца, украла его должность и теперь выдает себя за Гадюку?

– Вообще-то она не убивала Адлера.

– Что вы сказали? – Король лишь изображает потрясение, тогда как я потрясена на самом деле.

– Марианна не убивала Адлера. Он упал. Поскользнулся на снастях и погиб от удара о палубу.

Что ж, стратегия интересная.

Король пытается это скрыть, однако я не могу не видеть, как он рад тому, что сумел заставить Бронна согласиться на подобное вранье.

– Хотите сказать, что ее притязания незаконны? Как же она сумела обмануть команду корабля?

Бронн вздыхает:

– Я помог. Команда принимает ее исключительно потому, что таково мое распоряжение. Люди верны мне.

– А зачем же вы так распорядились?

Бронн отвечает непосредственно присяжным:

– Потому что она мне заплатила.

Король выражает отвращение:

– Заплатила? И это в наши тяжелые времена?

– Да, она обещала, что, став королевой, отдаст мне всю власть и все богатства, о которых я только могу мечтать. Я согласился.

– Став королевой. – Король с удовольствием повторяет любимые фразы из этой чертовой байки. – То есть вы считаете, что она уже давно метила на трон?

– Да. Она обманом заставила вашего сына на себе жениться, хотя не любит его, и намеревалась свергнуть вас, как только он окажется в могиле.

– Вы не знаете наверняка. – Король поднимает брови.

Бронн смотрит прямо на меня с такой свирепостью, что мне становится жарко.

– Знаю. Она мне сама говорила.

По залу проносится ропот негодования, и взгляд короля горит удовлетворением. Бронн проделал серьезную работу по дискредитации меня. С его слов я предстаю настоящим врагом короны. Пытаюсь уловить в его лице хоть малейшие признаки истинных намерений, но не могу. Остается только ему доверять.

Когда порядок в зале восстанавливается, король снова обращается к Бронну:

– Вы только что признались в том, что согласились на подкуп во вред короне, и я уверен, вы понимаете, насколько это серьезное преступление. Так почему бы мне не посадить вас под замок как изменника?

– Потому что я раскаиваюсь в содеянном и вернул вам все деньги. Надеюсь, что мои сегодняшние показания в какой-то степени искупят мою вину.

Король первоклассно разыгрывает снисхождение. Прощение.

– Я должен задать вам еще вопрос. Кому вы присягаете на верность?

Бронн смотрит ему глаза в глаза.

– Вам, ваше величество. Я всегда служил и всегда буду служить Восточным островам. Я приносил клятву королю и остаюсь ей верен.

Король согласно кивает:

– А могли бы вы для тех, кто не знает, подтвердить, что сами прошли свое посвящение?

Бронн играет желваками.

– Да, прошел. Без колебаний и сомнений.

Он завоевал сердца всех присутствующих в зале. Они любят его. Они им восхищаются. И тогда король наконец-то произносит те слова, к которым все это время подводил:

– Думаю, мы все можем согласиться с тем, что обвиняемая не просто незаконный узурпатор. – Король выдерживает паузу, чтобы согласие выразилось неизбежным гулом одобрения. – Поэтому я повелеваю незамедлительно лишить ее титула и передать его этому человеку, который продемонстрировал несгибаемую верность своему королю и народу. – Он подходит пожать Бронну руку. – Поздравляю, теперь вы мой Гадюка. Можете приступать к вашим обязанностям немедленно.

– Благодарю, ваше величество.

И он уходит не оглядываясь, оставляя меня наедине с чувством, что я никогда больше не увижу его. Что мне никогда не представится возможность раскаяться в том, что я оттолкнула его в тот день. Что никогда не смогу сказать, как признательна за то, что он только что сделал, зная, чего ему это стоило.

Потому что Бронн – мастер скрывать правду, заставлять людей думать так, как ему хочется. Я уверена, что он сейчас прилюдно предал меня, чтобы сохранить жизни всех, кто находится на борту «Девы». Он не хуже меня знает, что, если король и Гадюка станут врагами, все наши труды по возрождению островов моментально пропадут даром, так что заодно он спасает и народ. Кроме того, он верит мне – верит, что у меня есть план действий после суда.

И все же…

Между нами всегда была невысказанная правда. Бронн считался наследником Адлера. И хотя он никогда об этом не заикался, я знаю, что Бронн всегда мечтал капитанить на «Деве». Быть Гадюкой.

Теперь он им стал. А мои собственные сомнения подняли свои гадкие головки.

Сейчас о них нет времени размышлять, потому что король объявляет выступление последнего свидетеля. Последний нож мне в спину. Я не знаю, кто может ударить меня больнее, чем Бронн…

…пока не вводят Шарпа.

Мне сразу делается понятно, почему я не получала от него вестей с тех пор, как он навестил меня: его пытали.

Увечья надежно скрыты, так что для всех присутствующих в зале следы насилия незаметны, но я-то знаю их признаки. По тому, как он плетется, понятно, что у него переломаны пальцы на ногах, многочисленные синяки, возможно, треснутые ребра. Он морщится, когда стражник трогает его за спину, и я могу лишь представить себе глубину ран, оставленных на коже плетью.

Я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на короля и не свернуть его трусливую шею. Вместо этого я сдерживаю ненависть, чувствуя, как она отравляет все мое существо.

Как же мне не терпится заставить их расплатиться за это. Чем они будут расплачиваться?

– Представьтесь, пожалуйста, уважаемому собранию, – обращается король к Шарпу так, будто они близкие друзья.

– Я бывший телохранитель принца Торина.

Голос у него настолько хриплый, будто он много дней только и делал, что кричал.

– Вы ведь знали друг друга с детства, не так ли?

– Да, с детства. Его защита была для меня не просто работой. Принц был моей семьей.

– А не могли бы вы пояснить, почему, при всей вашей преданности, вы больше не являетесь его телохранителем?

Шарп робко поднимает руку, чтобы указать на закрывающую глаза ткань, и от ощущения его боли, сопровождающей это движение, у меня ноет сердце.

– Я потерял зрение.

Королю уже не терпится, чтобы Шарп побыстрее закончил со своим рассказом.

– И как же вы потеряли зрение? По долгу службы?

– Нет. Из-за Марианны.

Я сглатываю. Сейчас будет совсем гадко.

Король приближается к Шарпу и кладет руку ему на плечо. Большинству это представляется жестом успокоения. Я же читаю в нем явную угрозу Шарпу – подчиняйся.

– Я понимаю, что вам тяжело, – говорит король, – но, пожалуйста, расскажите нам в точности, как это произошло.

Шарп задумывается, и, чем дольше он молчит, тем понятнее становится, что ему предстоит.

– Я никогда не любил Марианну, – начинает он наконец. – Когда она обвенчалась с принцем Торином, я попытался поднять голос и предупредить его о той опасности, которая кроется в союзе с Гадюкой. Но у принца щедрое сердце, и он не хотел ничего слышать. Она же понимала, что я представляю собой угрозу ее замужеству, ее планам. Поэтому она убрала меня с глаз долой.

– Она с вами это сделала? – Король в ужасе.

– Да. Она обманным путем осталась со мной наедине и лишила меня зрения.

Вот он, последний гвоздь в крышку моего гроба. Люди вскакивают на ноги, призывают к моей немедленной смерти, требуют казни. Я сдерживаю слезы. Неужели это конец? После всего, через что я прошла, что потеряла, неужели все теперь обернется полным провалом?

– Почему вы не рассказали принцу? – интересуется король, когда порядок восстановлен. – Не показали ему ее истинной сути до того, как они поженились?

– Я пытался, – отвечает Шарп. – Но любовь – могучая сила. Люди готовы пойти на все ради любимых. Защищать их любой ценой.

Последняя фраза адресована исключительно мне. Шарп говорит, что проделал все это ради спасения Торина, и я понимаю. Король всегда был против любви между своим сыном и его помощником, и воспользовался ею, чтобы шантажировать Шарпа. Между пытками и угрозами король не оставил Шарпу другой возможности, кроме как произнести эту ложь, и я нисколько не виню его за это. Он поступил правильно.

Настало время королю заканчивать этот фарс, пока публика жаждет крови. Он поспешно призывает присяжных вынести вердикт, на который у них уходят считанные мгновения.

Я признана виновной в измене. В попытке убить своего мужа. В заговоре с целью свержения короля. С первыми лучами солнца меня повесят.

Из зала суда под усиленной охраной меня выводят в состоянии шока. Проклятия, летящие из рядов зрителей, почти не доходят до моего сознания, поскольку в голове гудит одно – что теперь?

Я могла бы заявить о своей невиновности, указать на то, что, если я и в самом деле настолько бессердечная убийца, как меня тут изобразили, Торин едва ли сейчас дышал бы, но кто станет слушать? Король полностью меня растоптал. Если я не найду выхода, через несколько часов меня не станет.

Думай, Марианна.

Окажись в подобном положении Бронн, у него был бы план. Он бы знал все закоулки, все выходы из дворца. Я провела тут перед свадьбой не один день, однако не догадалась продумать план побега. Убийца из меня и впрямь никудышный.

Возможно, окажись при мне всего один или два стражника, я бы побилась с ними и ускользнула. Но, приняв во внимание то, что произошло в прошлый раз, когда меня недооценили, они больше ничего не пускают на самотек. Ко мне приставлена дюжина охранников. Будь я даже в лучшей своей форме, это стало бы серьезным испытанием. При моей нынешней слабости это просто нереально.

Когда меня бросают в мою сырую темницу, все вообще становится неважно. Без ключа я тут в ловушке до тех пор, пока они ни придут снова, чтобы отвести меня на виселицу.

Я соскальзываю по стене, борясь с отчаянием. Судилище научило меня лишь тому, что король ставит власть превыше всего, включая сына.

Торин. Всякий раз, когда я о нем думаю, мое сердце сжимается от страха самого худшего. Какая участь его ждет? Не заставит ли отец его заснуть вечным сном? Или хотя бы на долгие годы? Сможет ли его тело выжить в таком неестественном сне, будучи уже ослабленным раной?

Поток мыслей сворачивает к моей собственной судьбе. Я ощущаю кожей веревку, грубую, царапающую, ощущаю, как она затягивается и выдавливает из меня жизнь. Какое-то мгновение мне представляется, что Бронн прорывается на место казни, спасает меня и сжигает дворец дотла. Но я тут же улыбаюсь собственной глупости. Он не станет рисковать командой ради такого бессмысленного предприятия. Что толку, если мы погибнем оба? А может, он придет посмотреть, и тогда его лицо станет последним, что я увижу перед тем, как меня поглотит темнота?

Нет. Я больше никогда его не увижу. Мой всхлип отдается в ночи одиноким эхом.

Но если мне суждено умереть, я не покажу своих страданий. Я Гадюка, нравится это королю или нет, я выстою до конца. Я молча вспоминаю имена всех присяжных, подписавших мой смертный приговор. Они еще пожалеют, что встали на сторону короля. Даже если мне не удастся прийти за ними с того света, я уверена, что Бронн найдет способ расквитаться с ними за мою смерть.

При звуке приближающихся шагов я вскакиваю на ноги. До рассвета еще далеко, и я не могу взять в толк, с какой целью меня кто-то решил проведать. К моей камере направляется незнакомый стражник с блюдом в руке.

– Последний ужин, – говорит он хриплым и резким голосом.

Я хмурюсь, но подхожу, чтобы рассмотреть содержимое блюда.

– Зачем королю разбазаривать еду на покойников?

– Не уверен, что это можно назвать едой, – отвечает он с ухмылкой.

Я протягиваю руку к принесенной буханке хлеба, ударяю ею по железу решетки, и хлеб отзывается так, как если бы был из камня.

– Жду не дождусь, – говорю я, собираясь положить дары обратно на блюдо, но стражник уже отходит.

– Не подавись, – говорит он и поворачивается, собираясь удалиться, – а то испортишь завтрашнее представление.

Он уходит раньше, чем я успеваю задать ему наболевшие вопросы. Есть что-то странное в том, как он предупредил меня, что-то неестественное, что вызывает во мне подозрения, почти рождает надежду… и, если к этим ощущениям вообще стоит прислушаться, сейчас самое время.

Я впиваюсь в черствый хлеб ногтями, что непросто, и расковыриваю до тех пор, пока не укалываю палец обо что-то, прячущееся внутри. Игла.

Шарп. Должно быть, он нашел способ передать ее мне, вот почему я не видела этого стражника раньше. Я молча благодарю его. Он дал мне шанс, и я не упущу его.

Тюремщик и двое других охранников сидят в дальнем конце тюрьмы за столом и во что-то играют. Они уже наелись и напились, пытаясь не заснуть, и теперь не обращают никакого внимания на то, что творится в камерах, которые, как им кажется, надежно заперты.

Присев на корточки, я тянусь пальцами, пока не нащупываю замок на решетке, и между делом вспоминаю Грейс, которая вот так же спаслась из королевской темницы. В тот день она открыла замок шпилькой для волос, но игла тоже сгодится, а ощущение присутствия моей подруги настолько сильно, будто она сама стоит рядом и смотрит, как движется защелка. Я медленно и беззвучно перетягиваю цепь через прутья и собираю в ком. Это оружие лучше, чем никакого.

Я подползаю к стражникам сзади и, застигнув их врасплох, обрушиваю цепь на затылок тюремщика. Он заваливается вперед. Двое других вскакивают на ноги, но они пьяны и плохо соображают. Я хлещу цепью по пальцам того, кто ближе, и он кричит, а его меч звякает об пол. Не давая ему времени на размышления, я снова взмахиваю цепью, удар приходится в лицо и валит его с ног. Третий только наблюдает, застыв от страха, и теперь смотрит на меня умоляюще. Я могу позволить ему убежать, но тогда он поднимет тревогу. Жалость неуместна. Я подбираю упавший меч, готовая к поединку, но он жалобно поднимает руки и сдается. Я упираю лезвие ему в грудь.

– Ключи есть? – спрашиваю, указывая на железяки, все еще стесняющие мои запястья.

Он кивает.

– Тогда открывай.

Он трясущимися руками ищет нужный ключ, наконец находит, вставляет в замок, и кандалы падают. Резкий удар рукояткой меча в висок, и он больше не проблема. Смотрю на всю троицу, с которой оказалось так легко справиться, и качаю головой. Сколько же они выпили?

Правда, их недееспособность пошла мне на пользу. Меняя меч на кинжал, что висел у тюремщика на поясе, я обдумываю свои дальнейшие шаги.

Прежде всего, мне нужно найти Торина, увидеться с ним, по возможности помочь. Замок спит, так что легко двигаться через тени незамеченной. По коридорам в недрах замка ходят редко даже в оживленные часы. У меня появляется обманчивое чувство безнаказанности, и я представляю себя единственным привидением, которое бродит по ночным залам. Но стоит мне добраться до крутой винтовой лестницы, соединяющей главную часть замка с подземельем, как я слышу голоса. Множество голосов. Приникнув к полу, я заглядываю за угол, и мое сердце обрывается. Самоуверенно оставив всего троих стражей у камер, король определенно не поленился обезопасить остальной замок. Никакие средства предосторожности не позволят мне пробраться мимо целого полка, расквартированного в этом проходе, а если я вздумаю предпринять попытку прорваться силой, то встречу смерть раньше времени. Ругая себя последними словами, я спешу обратно вниз по лестнице. Должен же быть другой выход. Я бегу тем же путем, каким попала сюда, но все двери оказываются запертыми, так что возвращение в камеру неизбежно. И тут только я замечаю его. Прямо перед входом в темницу – узкий проход, уводящий влево. На стене с этой стороны нет факелов, однако далеко впереди я вижу маячок серебристого света и бегу к нему. И только в самом конце прохода я понимаю, почему король не позаботился о дополнительной охране. Лунный свет пробивается через крохотное окошко с западной стороны замка. За ним отвесная горная пропасть. Это не выход. Это верная гибель.

– Заключенная сбежала!

Крик мчит ко мне, отскакивая от каменных стен, и я шепчу проклятие. Нужно было укокошить этих стражей, а не просто отрубить. Они знают, что я где-то здесь, как зверек в западне. Снова смотрю на окно. Если я не хочу оказаться пойманной, это мой единственный шанс.

Я и так уже покойница. Так уж лучше смерть на воле. А потому я подтягиваюсь на каменном уступе и распахиваю окошко.