Читать книгу Без+Дна - Белый Кит - Страница 7

Возвращаясь домой, Маша спускалась по ступенькам метро, упал мужчина, из сумки выпали два батона хлеба. И зрителей полон зал, идущих слева. Вестибюль, среди них Маша, она смотрит, там драма… кажется, это жизнь наша.

Хлеб из старой нейлоновой сумки в клетку падает вниз, мужчина в возрасте бедный – все катится вниз. Он почти уже нищий, судьба всех посчитала, он для нее оказался тут лишний. Он ударился коленом об угол каменной лестницы, там под штаниной уже идет кровь, зубы его крепко, в тиски. Сквозь зажатые зубы вырываются от криков только лишь писки.

Уезжают вагоны, десять секунд тишины.

Слышите?

Поднимаясь, он вскрикнул. Это колено, в нем нерв, как между дверей, прищемило, штанина намокла от крови. Прихрамывая, с лицом боли, за хлебом спускаясь, хромая, с лицом, будто поел он сейчас соли.

Хлеб укатился вниз, он спускается скорее к нему…

Он нагибается, с болью сгибая колено, правую ногу, хватает одну булку, кладет ее в сумку и тянется за второй.

Идет женщина, слушает плеер. И наступает на хлеб грязным ботинком, совершенно не зная о горе чужом.

Он дотянулся и его уже держал, и уже потянул второй белый хлеб на себя… к себе… хлеб уже не бел. Не успел… А она, и ее грязный ботинок… теперь стоят на нем, от подошвы останется след.

Смотрит на старика, он молчит, а в его глазах и на лице столько мыслей похожих на: «Нет!».

Женщина смотрит на то, на что наступила, и на мужчину, держащего хлеб, и с испуга отпрыгивает от него, как от жабы, оперевшись левой ногой на хрустящую корку, оставляя на память след от подошвы, памяти след. И быстро идет дальше… ступая дальше своей крепкой правой ногой.

Она, может быть, испугалась, торопилась, не знала, что делать, но она не стеснялась, наступив еще сильнее, и пошла дальше, ведь ее проблем здесь как бы и нет.

Мужчина остался, болит колено правой ноги, он взял хлеб, оттер грязь рукавом. Поднял авоську и, хромая, поковылял выше по ступенькам. Так больно бывает на старости лет.

Наша героиня замерла и очнулась. Мимо нее проходит старик, внутри что-то надломилось и екнуло, в ушах до сих пор слышно его крик от боли в колене.

Он ее разбудил…

Она огляделась: вокруг бедные, немощные, плохо одетые, голодные и злые люди.

Нет счастливых лиц, нет счастливых, нет.

Дома считает деньги, листает купюры. Чем ты их заработала и как? Если бы она умела считать только до десяти, ей бы пришлось сделать не один круг, ловко листает купюры, гляди! Она считает их, откладывая стопочку на институт, стопочку за квартиру на ерунду еду…

Как-то на душе неприятно, да, Маша?

Картинка в голове повторяется и повторяется… старик с разбитым коленом сбегает вниз по ступенькам за выпавшим хлебом, скатившимся вниз. С болью, и из колена идущую кровью, он наклоняется вниз, а на хлеб наступает нога.

Дома она разложила деньги по стопочкам, убрала в шкаф. Теперь на кухню, заварить крепкий чай, прогонять мысли, найти равновесие и успокоиться.

Все забыть и с новой страницы души поскорее начать.

Все забыть и с новой страницы поскорее завтра начать… каждый думает, кто все это видел.

Каждый тут подумает о своем. А конкретно у нее такое ощущение, что все те люди в вагоне метро знали, что она делала, и каждый, кто на нее смотрел, ее презирал.

«Они все хорошие, а я плохая… им всем плохо, а мне хорошо, почему мне хорошо, а им плохо?» «Успокойся, мне просто чуть больше повезло, чем им, вот и все», – успокаивает она себя. Это еще не совесть, это жалость к неимущим и бедным, к себе, ей всех жалко…

За жалостью она вспомнит вновь их взгляды и почувствует физически их тяжесть и грязь на себе. Совесть проснется потом, спящая в обычной спешке, в погоне за жизнью, она об этом всем не думает, не замечая, как живут и чем занимаются остальные, и чем занималась ночью она.

День Саши проходит скучно: звонки по работе, от друзей, приглашение сходить посмотреть футбол, пройтись поговорить от Лены…

Он звонит Маше, но телефонный робот ему говорит, что номер набран неверно, записал неправильно. Звонит в 911 и просит, чтобы к нему приехала… та, прошлая, как ее?

Проверяют по базе, называют имя «Маша», он говорит что-то вроде: «Точно-точно»…

Маша сидит на маленькой кухне панельного дома, где она выросла, и где ругались ее родители, от этого места на окраине и так мурашки по коже. Кругом бетон, лужи, отстойники, заводы, заборы… так еще и эти мысли в голове.

Что виновата за всех, что она виновата перед тем стариком, что живет лучше, чем он, виновата перед каждым, кто сидел в вагоне метро. А в вагоне проходила девушка и собирала деньги на операцию, и Маша чувствовала, что виновата и в том, что дети болеют раком.

И вот она на кухне, спряталась от стыда в старом доме панельном.

«Я же не проститутка? Я не стою на панели, на автостраде, не обслуживаю грязных дальнобойщиков, мне просто нужны иногда деньги, забота, внимание, немного любви», – вот это уже совесть, и она ее и саму себя дурит.

Она делает глоток крепкого черного чая и продолжает: «И потом жизнь такая короткая и скучная, а так мне весело, новые знакомые…»

Звонок мобильного телефона прерывает ее самооправдание перед совестью. Он лежит на подоконнике, Маша встает, берет его и сразу кладет, перевернув, выключив звук.

«Нет! Нет! Нет!..» – это знакомый ей номер, видимо, пришел новый заказ… а заказы приходят редко, крайне редко, практически никогда… не трудно ей было догадаться, кто ее хочет снова увидеть.

Звонок умолкает, она садится опять, мыслей в голове нет ни о совести, ни о мужчине в метро, остались одни чувства. Все очистил треск телефона. Снова телефон звонит, и так три раза подряд. Все мысли впустую, все звонки вхолостую.

– Простите, мы не смогли до нее дозвониться… Саша молчит.

– Возможно, кто-то еще вас заинтересует?

Саша вздыхает, выдыхает, ему не хочется нового, ему хочется еще того, что еще не надоело.

– Я не тороплюсь, попробуйте еще раз с ней связаться…

Маша сидит на кухне и не поднимается со стула, снова звонит мобильник, снова и снова… Она на него смотрит и злится. Представляя, что его берет и разбивает о стену. Наконец, пять минут тишины, возможно, это конец, нет звонков, они устали звонить.

Гудит городской телефон, она откидывает голову, облокачивая ее о стену.

«О-о-о-о-о… Господи, как они узнали мой городской номер!»

Сразу начинает звонить вдогонку мобильник, она закрывает руками раковины ушей, чтобы не слышать это: треск телефонных аппаратов, симфония ужасающей какофонии со смыслом совести и стыда.

Через минуту они замолкли.

– Простите, мы не смогли до нее дозвониться, она не отвечает ни на один телефон, возможно, она в спортзале, – что-то нелепое соврал оператор. – Возможно, мы сможем вам помочь найти замену? Или временную замену?

Саша недоволен:

– Ладно, на ваш выбор… – и вешает трубку.

А наша девочка сидит, поджав ноги, на стуле на кухне, смотря в окно, на подоконнике лежит телефон. В голове нет мыслей, лишь что-то там крутится далеко в сознании, такое неприятное и едкое, как кислота. Хочется кричать, кричать на всех. Это тьма. Кричать от злобы и беспомощности себя.

А в голове трещат телефоны, продолжаются стоны… продолжая свою ужасную совести пьесу, слава Богу, замолкли, сойдет ведь с ума, не выдержав это.

Как понять, кто ты? Каждый камень многогранен… нет абсолютной плоскости без граней. Всегда есть за что зацепиться, всегда есть грани.

Иногда так сложно понять, кто ты…

Я хочу спросить, если в коктейле мартини, водка, лимонный сок, содовая, десять капель гренадина и вишенка, вы же его не просите у бармена: «Принесите бутылку мартини»?

Так и она состоит из неравных частей: иногда хороших, иногда плохих, в ней есть часть и учительницы, и часть проститутки, и даже сохранились десять капель любящей дочери… И этот коктейль называется «Маша».

К Саше приходит женщина, ее прислали из 911, он на нее сразу скептически смотрит. Она улыбается, говорит, он идет на кухню, наливает себе стакан воды, она идет следом, спрашивает, сама сразу отвечая, не слыша ответа.

Маша плачет, тьма поглотила ее, она вспоминает, как в детстве хотела стать учительницей, вспоминает, как тогда же уже попробовала слишком многое в жизни, первые взрослые друзья, алкоголь, подруги.

«До чего я скатилась?»

«Не то», – в голове у Саши, он берет ее за руку и ведет в комнату, на ней рубашка и юбка, худая талия, широкие бедра, он толкает, бросает ее на диван, она продолжает, лепечет: «Не надо так со мной…»

«Не надо? НАДО!» Он берет края рубашки, ее воротник и рвет, пуговицы, как шрапнель, летят в разные стороны. Мерлин Монро лежит совсем голая.

Я просто проститутка… неуверенно, доведя саму себя, говорит Маша, сквозь текущие сопли и новую волну страстного самозабвенного рева…

А я склонен до сих пор думать, что она не проститутка, а коктейль «Маша», или вы все-таки назвали тот коктейль «просто бутылку мартини для Саши?»

«Принесите мне полстаканчика Маши!»

Саша смотрит на распластавшуюся полуголую блондинку: завиты крупными кудрями волосы, боится голая женщина, ее белая блузка разодрана, юбка-карандаш чуть ниже пупа тесно облегает бедра, подчеркивая талию, нежно-голубой лифчик под цвет юбки на бледной коже приятно оголяет грудь третьего с половиной размера, а то и больше. Это много для худенькой дамы. И за что ей так? Просто она не Маша, это не то, что он хотел. Он стягивает силой юбку, она не поддается так легко, молния сзади… Он лезет к ней, она отталкивает его, не ожидая такого напора… Вот она, молния.

«Все плохо… как же я так опустилась», – держится она за голову. Вспоминая всех любовников, то, как преподавала в школе, детей, учеников, как лишилась девственности с тем лысым мужчиной. Все это сейчас крутится ураганом, входящей спиралью штопора в ее голову… откуда вечно все это в нас всплывает?

Пастельно-голубые трусики лежат на полу. На ней уже нет белья, Саша расстегивает и приснимает штаны, грубо сжимает и целует ее грудь, шею. Она до сих пор сопротивляется… вот уже почти не сопротивляется… Все, уже сопротивляется только для вида.

Маша собирается и успокаивается, ее руки холодные и влажные, лицо красное и зареванное. Она смотрит в окно, привстает и берет пачку сигарет, закуривает. Мне жаль ее сейчас, думая о том, что ее даже мать не успокоит – мать в монастыре занимается тем, что оправдывает себя. Эх, безнадега.

Саша уже на кухне и уже потерял к ней всякий интерес, а она еще там лежит и испуганно собирает вещи.

Он закуривает, стоя рядом с окном.

– Что мне теперь делать?

– Уходи, деньги на тумбочке…

– Ты же даже не знаешь, сколько денег…

– Плевать, там достаточно.

Он продолжает курить, щурясь от дыма.

Она дает себе обещание больше не ходить по клубам, никаких взрослых мужчин, теперь буду жить скучно, как все, стану учительницей, начну готовить, рожу пару детей, все будет хорошо, я стану такая, как все…

В квартире Саши захлопнулась дверь.

Она вышла, поправила юбку, придерживая порванную местами блузку, висящую на одной оставшейся пуговичке. Она идет вдоль дома, и, дойдя до проезжей части, поймает такси.

Где-то далеко, в том же городе, ребенок ревет, орет, пускает сопли пузырями, у него день рождения, он хотел машинку, красную спортивную, как стояла неделю назад на прилавке в магазине игрушек, когда он показывал на нее пальцем своим родителям. А ему купили паршивый квадратный Минивен. Он ждал этого дня ни один месяц, игрушки тут дарят совсем не каждый день… И на тебе, получи, квадратный уродливый Минивен.

Ребенок плачет, стучит ногами по полу… родители успокаивают его. Возможно, некоторые дети обойдутся и заткнутся, но не этот малыш. Дорогая спрашивает дорогого.

– Почему ты купил эту машинку, он же хотел другую?

– Другой не было… была только эта… – он врет, все там было, просто он забыл.

– Поехал бы в другой магазин… – и матушка продолжает, уже смотря на дите. – Не плачь, купим потом тебе ту, которую ты хотел…

Ага, конечно, купите, знаем мы вас, за вами только глаз до глаз.

Ребенок стерпел, успокоился, но осадок остался. Через неделю машинка превратится в металлолом. Ребенок ее ненавидит за то, что она не та красная машинка, а чертов квадратный уродливый Минивен. Если ребенок не вырастит полным избалованным сопляком, то, возможно, он будет получать то, что хочет в жизни, работая и зарабатывая. А те дети, кто подобное легко стерпят, так и будут терпилами всю жизнь…

Еще правда есть гении, кто сохранят и эту машинку, а потом каким-то чудом еще получат красную, выменяв ее, скажем, на Минивен у друзей, обнеся тайком магазин или захватив целую страну ради красной машинки…

Каждый решает проблемы по-своему. Но это уже скорее детали… детали….

Мы, как дети, все сами.