Читать книгу Кризис самоопределения - Бен Элтон - Страница 15

У производственной группы “Острова любви” утро выдалось трудное. Беды начались в разгар ежедневной планерки, посвященной ближайшим выпускам программы. Редакторы, помрежи и помощники постановщиков – целая небольшая армия – делились результатами и впечатлениями от улова, принесенного прослушиваниями. Обменивались фотоснимками, отсматривали записи, делали маленькие ставки на то, сколько в этот раз наберется девушек, описывающих себя как “веселых и общительных, но при этом сильных и неистовых”, и сколько молодых людей, заявляющих, что они “крутые с девчонками”.

Все уже собрались подступиться к щекотливой задаче определения характеров в эпоху повсеместной косметической хирургии. Программа целиком зависела от пристального внимания аудитории к сюжетным линиям каждого участника, однако исследования показывали, что зрителям все труднее давалось распознавать лица, в особенности – участниц программы.

– Попросту говоря, среди этих блондинистых девах с набухшими губами, с грудями во все стороны и с бровями в кучку разобрать, кто есть кто, жуть как трудно, – громко посетовала исполнительный продюсер и шефиня Хейли Бернстин. – Может, как-то выкрутимся с украшениями. Какой-нибудь одной нацепим тиару? А еще кому-нибудь – громадные серьги? Что угодно, лишь бы различать их между собой.

Возможности обсуждать это дальше не выпало, поскольку тут все узнали новость, что Команда Ко присвоила исковерканное название программы для своей кампании продвижения недискриминирующе-радостной сути Королевства в грядущем референдуме по вопросу английской независимости.

Первой у себя в новостной ленте углядела эту весть нервная младшая редакторша по имени Дейзи. Дейзи было всего восемнадцать – самая юная участница команды. В поколенческом цикле социальных медиа счет шел на месяцы, и Дейзи всегда все узнавала первой – и всегда оставалась подключенной к самым сообразным мобильным приложениям. Фейсбук – это для бабушек, Инстаграм – для мам, по ее мнению. Поэтому она лучше всего улавливала молниеносные сдвиги моды и фокуса в интернет-настроениях. На проектах типа “Острова любви”, существовавших полностью в моменте, Дейзи была канарейкой в угольной шахте – или же, если в сетевых понятиях, “коктейльной утей”[41] в Вотсапп. Вот почему именно Дейзи всякий раз первой заглядывала в ту новостную ленту, какую предпочитала публика ее поколенческой прослойки толщиной с облатку, и докладывала остальной команде веяния того, какова в данную секунду “общенациональная повестка”.

– Они назвали свою Команду Ко “ЛюбОстров”, – выдохнула Дейзи, читая с телефона. – А это наше название. Очевидно.

– Ну, не выйдет, – рявкнула Хейли. – Засудим.

– Там не как у нас.

– Не как у нас?

– Л-Ю-Б-Остров.

– Господи, какой же это вонючий отстой. Ну короче, плевать мне, как оно там у них. Мы первые.

– Первые, кто произнес “любовь”?

– В контексте “острова” – они же с этого передирают. Можем судиться, Дейв?

Дейв имелся, как полагается, – то есть отвечал за юридические дела и подобную муть.

– Вряд ли, – сказал он. – Любовь – это типа всеобщее достояние, как ни напиши.

– Может, оно и к лучшему, – вставила Дейзи. – У этой новости куча “сердечек”, “смайликов” и воздушных шариков.

Хейли это не убедило.

– Это политика. Мы в политику не лезем. Ну, кроме Дремучей Телки.

Все многозначительно закивали. Дремучая Телка – одна из самых популярных штучек всей программы. Убойно шикарная секс-бомба с таким провинциальным выговором, что аж все гласные в труху: на нее можно было полагаться в том, что она нет-нет да и ляпнет что-нибудь уморительно невежественное – типа “А Россия у нас в Нью-Йорке?”.

Но дело не в Дремучей Телке – Хейли беспокоило, что ассоциация с каким-то конкретным лагерем в общенациональной полемике может сработать против интересов программы и бросить тень на их торговую марку.

– Любой потенциальный голосующий из лагеря “Англии на выход”, – проговорила Хейли, – услышав “ЛюбОстров”, подумает не о солнце, сексе и сангрии, а о самодовольных, спесивых, градоцентричных из среднего класса неолиберальных любителях латте, не имеющих ни малейшего понятия о том, что происходит в “реальной” Англии.

– Вы считаете, Хейли, что сохранение Королевства в целости – вопрос из категории “латте”? – спросил Дейв-по-юридическим-делам-и-подобной-мути.

– Конечно же, это из категории “латте”! – гаркнула Хейли, попивая свой латте. – Латтелюбивая либеральная элита и их медийные дружки не имеют ни малейшего понятия, до чего глубоко “реальный” народ, которому приходится разгребать “реальные” проблемы, не выносит Лондон, Брюссель и блядские долбаные понты скоттов! Без-обид-Хэмиш-это-все-прикола-для-ты-ж-понимаешь-я-на-самом-деле-не-такая.

Хейли выдала последнюю часть своего пассажа быстро, осознав на середине слова “скоттов” (а это очень короткое слово), что ей не на шутку угрожает #бытовойрасизм в Твиттере – и отправка на соответствующие воспитательные занятия. Пять лет назад, возрази Хэмиш, она бы этого мелкого рыжего поганца уволила, и все. Но мир изменился.

– Не беда, Хейли. – Хэмиш великодушно улыбнулся. – Мы хаваем говно от англичан уже тысячу лет. Привыкли. – Хэмиш был “гордым” шотландцем по полной программе, то есть катался домой из Лондона, где жил и работал с универа, на регулярные референдумы по независимости Шотландии, чтобы проголосовать “за” и повидаться с мамой.

Заговорил еще один юный член команды – Годни Рифмас, обиженного вида молодой человек в черном спортивном костюме, ноги, обутые в “найки”, уложены на стол.

– Ага. Вряд ли наши фэны – большие любители латте, неолиберальной херни и чё там еще, Хейли. Это ваще мимо.

Двадцатилетний Годни был у Хейли личным помощником. Ему не очень-то полагалось перечить начальнице, но он был единственным чернокожим за этим столом, а к тому же настоящим грайм-художником[42], – получалось у него гениально и довольно жутенько. У Годни имелся свой канал на Ютубе и звуковая дорожка на Ай-Тюнз. Подобное жизненное досье – мощный культурный капитал, если сидеть в кабинете, забитом белой публикой из среднего класса в постоянных корчах от выпавших на их долю привилегий. Даже Хэмишу, который при случае с восторгом разыгрывал карту сердитого-обиженного-скотта со всеми положенными “бунтарскими” коннотациями, приходилось склонять голову перед дворовой крутизной Годни Рифмаса. Правда, стоит отметить, что сам Годни свою крутизну “дворовой” не назвал бы. На языке грайма Годни канал за полноценного районного пацика.

– Вряд ли наша база потянет выстричь Англию из Королевства, Хейлз. А ну как Вест-Кантри следом? Чтоб на “Гластонбери”[43] сыграть, паспорт понадобится. Кажись, нам надо прибрать это к рукам. Вякнуть, типа нам отлично зашло, что они у нас подрезали торговую марку для своей кампании, и мы типа надеемся, что референдум у них будет хоть вполовину такой же классный, как наше потрясное шоу.

Хейли к Годни относилась хорошо и считала его суперкрутым, а вот то, что ее лич-пом перечит ей на виду у всей команды, ей не понравилось. Она понимала, что обязана за себя постоять.

– Я просто говорю, – отозвалась она, – что мы в первую очередь инклюзивный сериал. Объединитель нации, торговая марка, заново стянувшая всю Британию к телевизору. Этот народ столько не сплетничал об одной и той же компашке чарующих посредственностей со времен последней королевской свадьбы. Во многих смыслах мы и есть Британия. Вся Британия. В том числе и та ее часть, которая желает растащить Британию на части. Дейв, подготовь заявление: “Остров любви” выше мелочной политики и всякой херни, потому что мы служим высшему идеалу. Так, а теперь давайте-ка, пожалуйста, все же попытаемся нарыть восемь огненных телок, которые смотрятся достаточно по-разному, чтобы можно было различить их на телеэкране.

Но не судьба.

Потому что в тот самый миг Дейзи опять посмотрела на экран своего телефона и тихонько пискнула от ужаса.

– О боже мой, Хейли, – выдохнула она. – О гос-по-ди. Бля. Нет, правда. Бля!

Хейли в бешенстве вытаращилась на младшую участницу команды.

– Ну что еще?

– Джемайма-Вечная-Драма говорит, что когда Кёрт поцеловал ее у костра, тот поцелуй был не по согласию.

Повисла ошеломленная тишина.

Малютка-восемнадцатилетка Дейзи сроду не притягивала к себе столько внимания разом. На нее смотрели все.

– Извините, – нервно проговорила она, до ужаса боясь судьбы гонца, злую весть приносящего, – но глядите сами.

Она вскинула телефон – громадный, почти как планшет, – чтобы все смогли прочитать уничтожающий пост.

“#бомбит!!!! Похоже, Джемайме все же было про что гнать драму! Презираемая всеми изгнанница с виллы включает на полную катушку #ЯТоже против здоровенной загорелой задницы «Острова любви»”.

Никто нисколько не усомнился в серьезности подобных обвинений. Все понимали, на какой планете живут.

– Говорит, что когда Кёрт ее поцеловал, ей стало некомфортно, – продолжила Дейзи тихо, как бы оправдываясь, – а потому она недостаточно внятно обозначила свою добрую волю, и, значит… получилось не по согласию.

– “Некомфортно”! – взревела Хейли. – Опять это долбаное слово. С каких пор стало темой, что человеку по праву полагается “комфорт”?

Тут уже телефоны у всех присутствовавших наверстали упущенное и принялись пищать, жужжать и тарахтеть на столе – новостные ленты запели свою переворотную песнь.

Телефон Годни переорал всех, завопив сэмплированную басовую партию из ретроклассики 90-х “Гангстерский рай”[44].

Уже через несколько секунд зазвонили все телефоны в комнате, репортеры просили прокомментировать.

А следом на них накатил тайфун разъяренных твитов.

И все это – в пределах минуты после первого “пинь” у Дейзи.

Хейли и команда “Острова любви” понимали, что у них неприятности, по сравнению с которыми референдум по вопросу английской независимости – завиральная и невежественная заварушка из-за внутренних дел какой-нибудь незначительной мелкой страны на краю Европы.

“Остров любви” рисковал войти в историю не с той ноги.

Все это запросто могло стать токсичным. Все серьезно.

Херня сделалась нешуточной.