Читать книгу Кризис самоопределения - Бен Элтон - Страница 8

Малика, пообедав с мамой, вернулась на работу и с удивлением обнаружила в конторе “Сэндвич-коммуникаций” Томми Черпа и Ксавье Аррона, двух самых шумных поборников кампании “Англия на выход”. Она знала, что “Англия на выход” – клиенты “Сэндвича”, более того – крупнейшие клиенты, но компанейскость, с какой ее начальник Джулиан водил их по конторе, намекала скорее на партнерские отношения.

Как-то странновато это.

Очевидного родства у этой троицы не отмечалось. Не то чтобы прямо-таки родились для этой дружбы. Черп и Аррон – громогласное “бычье с золотым сердцем”. Мультимиллионеры-самородки, чванные и нарочитые. Прямая противоположность сверхкрутому Джулиану Картеру, основателю и генеральному директору “Сэндвич-коммуникаций”. Про себя Малика дала Джулиану кличку “Телефонист-разводчик”, потому что ему нравилось описывать свою работу “прямо как в старые добрые времена у телефониста: разводишь штекеры из одного гнезда в другое – и получается совершенно новая парадигма торговли, миллион раз в секунду”.

Вкрадчив, непритязателен – и неброский хлыщ. Немножко тип Хью Гранта с легким налетом Билла Найи[19] – чуть растрепанно, однако по-своему очень притягателен. Оправа очков у него с виду походила на НСЗшные[20] черные пластиковые из 60-х, но, разумеется, на самом деле была до слез дорогой супермодной “келвин-кляйновской”. Стрижку он носил определенно слишком длинную для своих лет – ему было за пятьдесят, – но хоть бы что: он как-то ухитрялся смотреться так, будто просто забыл подстричься, а не потому что, с его точки зрения, это клево и сексуально (а Малика видела, что как раз такая у него точка зрения). Джулиан слегка косил под нескладеху-хлыща, но был вопиюще чересчур ушлым для этого образа. Имелось в нем и нечто анархическое – вроде как ему насрать. Такой вид бывает у ребят, которых вышвырнули из какого-нибудь второстепенного частного вуза. На самом же деле его вышвырнули из Итона.

Малике он нравился. Обаятельный, уверенный в себе и прикольный. И к тому же он предоставил ей великолепную работу, за которую платил гораздо больше необходимого. Конечно, щедрость ему по карману – со всей очевидностью, он был богат. Малике хватало честности с самой собой, чтобы понимать: ей это кажется притягательным. Росла она более-менее в бедности, наблюдая, как ее родители трудятся без передышки день-деньской ради того, чтобы обеспечить себе место в Британии и выстроить будущее для Малики и ее братьев. В Оксфорде она повидала достаточно богатых деток, которым не надо было тревожиться за громадные кредиты, какие брали люди, подобные Малике. Многие ее однокашники богатых деток недолюбливали. Но не Малика – она им завидовала.

Только-только выйдя на работу, Малика спросила Джулиана, почему фирма так называется – “Сэндвич-коммуникации”.

– Я не в том смысле, что название не классное.

– Незачем это двойное отрицание, Малика, – отозвался тот, – потому что название не классное. Это бессмысленная пост-ироническая дребедень, выдуманная на потребу инфантилизированному обществу, одержимо прикидывающемуся, что все на свете, включая многочасовую возню с одуряюще сложной математикой, четко и прикольно. Я лично виню во всем Стива Джобса. Это он первым стал носить футболки на работу и называть целую череду технологических нововведений, которым предстояло буквально перелицевать все человечество за одно десятилетие, “просто всякими крутыми штуками”. В смысле, да ну правда иди нахер, Стив. Есть разница между кротким хвастовством и чистой поебенью.

В этом весь Джулиан. Язва. Вроде как неистово откровенен. Возможно, чуточку поганец под всей этой шикарной жеваной поверхностью, но работать с ним прикольно. И к тому же по пятницам после обеда откупоривал прорву шампанского, а это для начальника очень значимая черта.

– Малика, – сказал Джулиан, когда эти трое проходили мимо нее, – разрешите познакомить вас с Томми и Ксавье – или Резаксом, как мы его зовем. Отличные ребята. Вы о них, наверное, слышали.

Еще бы. Тем раздорным и раскольным летом о Томми Черпе и Ксавье “Резаксе” Арроне слышали все. Эти самые богатые и громогласные сторонники кампании “Англия на выход” почти никогда не пропадали из новостей.

Томми владел всеми обожаемой сетью пабов-ресторанов под названием “Черпаки”, где подавали целенаправленно старомодное английское меню из 1970-х, состоявшее из креветочного коктейля, отбивной с картошкой и торта “Черный лес”[21]. Резакс был застройщиком. “Гордый лондонец”, продававший лондонскую недвижимость иностранным инвесторам – обитавшим на яхтах кочевым сверхбогатеям, которым нужны целые кварталы, чтобы где-то прятать свои денежки.

Томми и Резакс, два прямолинейных английских патриота, – хватит с них “брюссельского сверхгосударства”, с которым Англия по-прежнему оставалась сильно связана, хотя Королевство вроде как уже наполовину выбыло. Хватит с них и “политической корректности”, которая, с их точки зрения, увечила то, чему полагалось быть английским.

– Добрый день, мистер Черп. Добрый день, мистер Аррон, – вежливо сказала Малика.

– Не ведитесь на ее юность и красоту, – предупредил Джулиан, – хотя я знаю, что так говорить нельзя, но скажу все равно, потому что это констатация факта. Малика – наша Королева Математики. Она попросту гений-числогрыз. Оксфордская отличница. Пришлось сбраконьерить из Магдален-колледжа – они пытались удержать ее, чтоб защищала у них докторскую. Немудрено, вы б тоже такую удерживали, а? Азиатка плюс женщина плюс с государственным образованием. Да тут сплошные галочки по списку! В смысле заявки на корпоративные добродетели это прям три в одном. Она же и причина, почему вы платите такие, блядь, деньжищи за мои услуги. Каждый голос в пользу “Англии на выход”, какой нам удается привести, впрямую связан с Маликой – через ее замечательные алгоритмы. Черт бы драл как впечатляюще для дочери иммигрантов, ну?

Малика видела, что Джулиан упивается собой. Ему нравилось немножко похулиганить, а говорить Томми Черпу и Ксавье Аррону, что своим нынешним успехом в опросах общественного мнения они обязаны темнокожему человеку, несомненное хулиганство. Оба-два совсем недавно позировали перед громадным рекламным щитом с изображением “орд” темнокожих, “прущих” в Англию, с недвусмысленным заголовком “Последняя капля”.

– Джулиан преувеличивает, – проговорила Малика. – У нас тут команда. Я ее часть.

Черп буркнул что-то приветственное. Аррон снизошел до кивка.

Джулиан повел их к лифту.

– Гениально, что вы заскочили, ребята, – донеслось до Малики. – Та-а-ак ценно ваше участие. Давайте в следующий раз займемся этим делом в пивосемь вечера, а? А еще лучше – за бухнись-ланчем, и вторую половину дня профукаем, а? А?

Малика услышала в лобби громкий смех – Томми с Резаксом сообщали всем окружающим, до чего они зашибись клевые парни.

– Конченые пиздюки, оба, – проговорил Джулиан, вернувшись, и все Маликины занятые программисты за мерцающими мониторами расплылись в широченных ухмылках.

– Вы с ними вроде бы вполне ладили, – заметила Малика.

– Поладить-то я могу с кем угодно, – отозвался Джулиан. – Это дар такой. Но вот правда – ой-ёй-ёюшки. Ну серьезно. Какие же пёзды. Мне известно, что это слово употреблять не стоит, но действительно – как тут еще скажешь? Пизданутые ебучие пиздюки, парочка эта. Короче. Ну их нахуй. Пёзды они. Но платят. Много. А дело нам буквально есть только до этого. Ка-ароч, Малика, фонарик, заскочите-ка вы ко мне в кабинет на пару слов?

Кабинет был только у Джулиана. Всем остальным выпадало работать посменно за “горячими” столами, постоянно мигрируя по всему бескрайнему открытому морю компьютеров. Даже Малике приходилось логиниться на каком достанется мониторе, чего она не выносила на дух. В Оксфорде у нее бы имелся свой кабинет, отделанный дубом.

Она двинулась за Джулианом в его великолепную приемную.

– Ну что же, профессор Раджпут. Как там наш #ГордыйМужинист и страшная угроза, что мужчин вычеркнут из истории? – спросил он.

– Отлично, – ответила Малика. – Прет как лесной пожар. Столько настоящих перепостов, что нам уже через час-другой почти не понадобилось толкать это все при помощи ботов. Я сама себя лишаю работы.

– Нисколько. Если все получается как надо, это исключительно благодаря чрезвычайной точности вашей адресации.

– Ну, моя часть работы довольно простая на самом деле. Если в математике соображать.

– В том-то вообще-то и дело, дорогая моя. Если соображать в математике.

Повисла пауза. Малика выжидала. Она догадывалась, что к себе в кабинет Джулиан вызвал ее не для того, чтобы спросить, как поживает один из их особых хештегов. Для этого достаточно глянуть на монитор.

– Малика? – произнес он в конце концов. – Вы никогда не задумывались, откуда мы берем наши исходные данные? Реальную, так сказать, информацию, которую далее ваши алгоритмы перемешивают и сопоставляют, чтобы отыскать благодатную почву для наших клевых постов и твитов?

– Возможно, это проскакивало у меня в мыслях, кажется, – осторожно ответила Малика. – Следовало задуматься?

Джулиан расплылся в улыбке, которая подразумевала непроницаемость.

– Ладно. Давайте сформулирую иначе. Допустим, я бы вам сообщил, что получена та информация не целиком вбелую. Вы бы что на это сказали?

Смахивало на некое испытание. И испытание это Малика намеревалась выдержать. Она двадцатидвухлетний математик, получающий шестизначную зарплату в сверхсовременной, сверхкрутой передовой компании в самом сердце Сити. Жизнь – приключение, и Малика не собиралась запороть шабашку, какие выпадают раз в жизни, из-за мелочной нравственности. Да какая нравственность вообще в пост-Трамповы времена. Главное не вляпываться ни во что самой, а в остальном Малика вполне готова не лезть с вопросами.

– Я бы сказала “нуачо”. Очевидно, что не вбелую, мы же с личными сведениями возимся. Намек в само€м обозначении.

Джулиан одобрительно хохотнул.

– Именно! Молодчина, фонарик. Годный ответ.

– И, уж раз на то пошло, я почти уверена, что знаю и то, как вы их добываете, – сказала она, пользуясь добытым преимуществом в разговоре.

– Правда? Ну-ка, ну-ка.

– Надо полагать, используете разновидность трюка, разработанного “Кембридж Аналитикой”[22] за первое голосование по Брекзиту сколько-то лет назад. Исходную выборку набираете законно – думаю, каким-нибудь онлайн-опросом во всплывающем окне.

– Стофунтовенько! Дайте девушке пирожок. Больше четверти миллиона таких, вообще-то. В среднем по цене от пяти до десяти американских долларов за штуку. Недешево.

– А, предложили заплатить, значит. Я так и думала.

– Вы знали? – Джулиан провел рукой по своим клевым волосам. – И с чего же вы взяли?

– С того, что для получения этих денег человеку нужно щелкнуть по вашему приложению и получить код платежа. Бинго! Вот вы и в компьютере у этого человека! Внезапно четверть миллиона тех анонимных анкет привязана к конкретным личностям. Вы знаете, кто они и где живут.

Джулиан не ответил. Все так же улыбался, приглашая ее продолжать.

– И вдобавок вы у них в профилях на Фейсбуке, – добавила Малика.

– Да. – Кивнул.

– Это означает, что вы можете соотнести подробности, сообщенные в анкете того или иного человека, со всей онлайн-жизнью этого человека. С каждым лайком, постом, поисковым запросом. Вы составляете невероятно сложные портреты настоящих физических людей. Людей, которые понятия не имеют, что какая-то занятная маленькая компания с довольно нелепым названием знает о них буквально столько же, сколько знают они сами.

– Вы у нас умная девочка, да?

– Но что еще круче, – продолжила Малика, – гораздо, гораздо круче: благодаря этому щелчку по приложению с оплатой у нас есть прямой доступ ко всем профилям их френдов в Фейсбуке.

– У нас?

Малика так выразилась сознательно и порадовалась, что он уцепился за это.

– Да, у нас, Джулиан. У нас есть четверть миллиона ни о чем не подозревающих людей, о которых мы знаем все, плюс сотни их сетевых друзей, о которых мы в силах предположить едва ли не столько же, таким образом получаем копилку из примерно двадцати пяти миллионов человек, чьи имена и адреса нам известны и к чьим страницам в Фейсбуке у нас есть доступ. Это позволяет адресовать любой продукт, какой наши клиенты пожелают продать людям, так, чтобы с наибольшей вероятностью склонить их к покупке. – Она примолкла на миг. – В данном случае – английскую независимость.

Джулиан выдал широченную зловещую улыбку.

– Очень хорошо, – произнес он. – Вы во всем разобрались. Я подозревал, что, скорее всего, у вас получится.

Конечно, подозревал. Он ее проверяет. Изобрази она невинность, он бы, возможно, решил, что ей нельзя доверять. А так он ее привязывает к себе. Превращает в сообщницу. Юристом она не была и не понимала, противозаконны ли подобные поступки, однако все это, несомненно, безнравственно и против всех и всяческих норм делового поведения. Отныне, если ей когда-нибудь придет в голову на него стучать, предстоит крепко подумать, не лучше ли сперва обсудить условия мировой.

– Да, – сказала Малика. – Я в этом разобралась, возможно, в первый же рабочий день. Любой поисковый результат, который я вам добываю, впрямую опирается на краденые данные. И, что еще больше все усложняет, – на затратные краденые данные. И затраты эти в бухгалтерии “Англии на выход” явно не числятся как статья расходов кампании.

– И вас это не беспокоит?

– Возможно, беспокоит. Но за те деньги, которые вы мне платите, я готова мириться много с чем.

– Молодец. Хороший ответ. Заслуживает двадцатипятипроцентной надбавки к зарплате, по-моему. С сего же момента.

– Спасибо, приму. Хотя вам и незачем давать мне взятки, Джулиан. Мне нравится моя работа. Кроме того, это же не настоящее преступление, верно? Интернет – совершеннейшее решето. Все это знают. И все воруют данные.

– Конечно, воруют. Это не взятка, Малика, – сказал Джулиан. – Это вознаграждение. Вы его заслужили. И вот еще что: будьте умничкой, прогоните это через свой числогрыз, ага? Наройте мне миллион людей, которым это можно послать.

Джулиан извлек свой прелестный перьевой “Монблан” – аксессуар, которым, как Малике представлялось, никто лично не владеет. Она такой видела всего один раз – в огромных витринах беспошлинной лавки в аэропорту Дубая, его зажимал в своих татуированных пальцах Джонни Депп. Джулиан на миг замер, явно наслаждаясь тяжестью и общим ощущением этого роскошного предмета, а затем, прижимая литой золотой кончик к толстой кремовой бумаге, вывел: #НеСтолбиНочлегУМракобеса.

– Печальная история, – продолжил он. – У милейшей гей-парочки испортился отпуск из-за парочки религиозных нациков. Думаю, их история должна быть услышана.

– Ух ты, – сказала Малика. – Люди по-прежнему отказывают во вписке ребятам-геям? Я о таких случаях уже несколько лет не слыхала.

– Да, оно менее распространено – в наши дни, когда все мы подпираем радугу. Вот поэтому очень важно, чтобы люди об этой истории узнали.

– Как удачно, что пансионами редко заправляют мусульмане. Никто из тех, с кем знакомы мои родители, не стал бы сдавать комнату гей-паре.

– Хм-м. Интересный вышел бы кризис у либеральных левых, а? По бедняжечкам христианским мракобесам они шарашат запросто, а вот на муллах, что-то мне подсказывает, оттягиваться так резво не рванули бы, а? Гей-отпускники против исламских отельеров? Как бы и впрямь выкручивались зайки либералы? В узлы б вязались небось. Какая жалость, пока придется обойтись христианскими фанатиками, на которых можно срать по всеобщему согласию. Ладно, бегите и изобразите мне симпатичное длинное уравнение, чтобы этот хештег долетел до тех людей, кого он очень, очень разозлит.

– Ну, это ж про обе стороны речь, верно? И про гей-сообщество, и про христиан.

– Именно, дорогая моя. Именно.

– Вы хотите, чтобы я заслала его обеим сторонам?

– Да, совершенно верно. Должна же быть справедливость.

– Есть ли какая-то конкретная причина, почему вы хотите, чтобы я этим занималась, Джулиан?

– Я вам сказал. Чтобы всех их очень, очень разозлить.