Читать книгу Крестоносец - Бен Кейн - Страница 4

Лондон

Ричард посмотрел поверх кипы пергаментов на столе. Обладатель могучего телосложения, он был плохо приспособлен к тому, чтобы сидеть на стуле, но все равно выглядел по-королевски, облаченный в малиновую тунику, штаны тонкой работы и кожаные сапоги. Он нахмурился:

– Божьи ноги, Руфус! Скверно выглядишь! Ты заболел?

Я замялся. По правде, после смерти Генри меня заедало чувство вины. Исполнив в Саутгемптоне королевское поручение – передав важные послания Ричарда капитанам стоявших там судов, – мы с Рисом вернулись ко двору. Теперь все устремили взгляды на меня: король, Уильям Маршал, его доверенный советник, юстициар Уильям Лоншан, мой враг Фиц-Алдельм и несколько писцов. Таращились даже пажи, застывшие на месте с кувшинами вина.

– Я вполне здоров, сир, спасибо. Погода не самая благоприятная для путешествий, так что я немного простыл.

И я кашлянул – достаточно убедительно, как мне показалось.

Удовлетворившись таким ответом, Ричард спросил:

– Письма передал?

– Да, сир. И доставил ответы капитанов.

Я вручил скатанные в свиток пергаменты пажу, а тот бегом отнес их королю.

– В таком случае ляг лучше в кровать. Я не могу допустить, чтобы один из лучших моих рыцарей разболелся.

Письмоводитель Ричарда взломал первую печать и уже разворачивал свиток, готовясь зачитать его королю.

Со времени коронации в сентябре Ричард полностью сосредоточился на сборе средств и подготовке к давно задуманному походу в Святую землю. Родилась шутка, что все в его королевстве пошло на продажу: власть, чины, графства и шерифства, замки, города и маноры. Ни дня не проходило без того, чтобы дворец не осаждали лорды и епископы, стремившиеся сохранить свои титулы или земли и разжиться новыми.

Радуясь, что король переключил свое внимание на другие дела, я пробормотал слова благодарности и удалился.

Фиц-Алдельм, ранее посланный к новому шотландскому королю Вильгельму и только что вернувшийся, обжег меня полным злобы взглядом. Ненависть всколыхнулась во мне, но не так, как прежде. Следом нахлынула вина. «Убийца, – думал я. – Я – убийца». Я был проклят вдвойне, потому что, если бы понадобилось убить Генри снова, я бы сделал это. Теперь Фиц-Алдельм лишился оснований обвинять меня в гибели брата.

Ричард крикнул мне вслед, чтобы я отдыхал столько, сколько понадобится.

«Мне нужен священник, а не лекарь», – подумал я. Но грех мой был так тяжек, что я не решался исповедаться. То была моя личная вина, заслуженная кара за содеянное. Так или иначе, мне придется нести ее молча.

Что до Риса, то его наш поступок не тяготил, но он видел, в каком я настроении. Он проводил меня в таверну на окраине города и начал ставить передо мной один кувшин вина за другим. О Саутгемптоне не упоминалось. Вместо этого мы говорили про Утремер, Святую землю, и про победы, ждущие нас там. Еще мы пели – исполняли похабные песенки под треньканье менестреля на гитерне[3]. Мое настроение несколько улучшилось. Поддерживаемый твердой рукой Риса, я пошел, шатаясь, обратно во дворец. Не помню, как он уложил меня в постель, но как-то уложил: на следующее утро я проснулся с трещащей головой в своей кровати. Чтобы не показываться королю – ведь тот велел поправляться, а мне стало только хуже, – я остался под одеялом и жалел себя. В итоге терпение Риса иссякло. Поставив рядом с кроватью горшок и кувшин с водой, он бросил меня наедине с моими страданиями. Мне не хватило сил и духу позвать его назад, не говоря уж о том, чтобы сделать ему внушение.

Я провалился в сон, где меня без конца терзали последние слова Генри: «Они для меня – все. Не причиняйте им вреда, умоляю!» Снова и снова я видел, как Рис крепко держит его, а мой кинжал рассекает ему горло. Вздрогнув, я пробудился. В желудке ощущалась тяжесть, я потянулся за горшком и изверг выпитую незадолго перед тем воду. Лицо мое покрывала холодная испарина, с губы стекала слюна. Так я и лежал, свисая с кровати, слишком разбитый, чтобы пошевелиться.

Даже звук шагов на входе в комнату не заставил меня поднять голову. Это Рис, мелькнула неясная мысль, а быть может, жандарм Ришар де Дрюн, еще один мой приятель и товарищ по оружию. Сейчас начнет меня подначивать, как поступил бы и Филип, если бы вошел. Оруженосец Ричарда – некогда в этом звании состоял и я, – Филип был самым близким из моих друзей, с которым я делился почти всем. Я подумал, не рассказать ли про Саутгемптон, но, представив его ужас и отвращение, решил, что не стоит. Убийство Генри останется мрачной тайной, моей и Риса.

– Снова выпил лишнего, да?

Раздался тихий смех.

Удивленный – Беатриса нечасто заглядывала одна в мою комнату, ибо показаться здесь без компаньонки значило поставить под удар свою репутацию, – я вскинул голову:

– Госпожа. – Я утер губы и попытался улыбнуться. – Всего один кубок сверх меры, быть может.

Обладательница каштановых волос, пышной фигуры и очаровательной улыбки, Беатриса была служанкой одной из придворных дам Алиеноры. Я начал ухаживать за ней двумя годами раньше. Вопреки долгим разлукам, так как она неотлучно состояла при своей госпоже, а я – при короле, наша страсть каждый раз вспыхивала заново в миг встречи. Во время тайных свиданий в конюшнях или съемных комнатах над тавернами мы занимались всем, только не возлежали друг с другом как мужчина и женщина. Эту последнюю преграду Беатриса отказывалась переступить.

– Вот когда мы поженимся, Руфус… – взяла в привычку говорить она.

Она старалась встретиться со мной взглядом, и я, да простит меня Господь, нашептывал ей на ушко, что вот мы станем мужем и женой и тогда…

– Руфус?

Погрузившись в свои мысли, я не слышал ни слова.

– Госпожа?

– Руфус! – Она притопнула ножкой. Обычно я находил это ее телодвижение привлекательным, но сейчас оно казалось капризом. – Ты не в том состоянии, чтобы разговаривать о серьезных вещах.

Ее тон напомнил о том, что в последние месяцы мы частенько ссорились. Беатриса становилась одержима замужеством, я же, осознав то печальное обстоятельство, что она – не женщина моей мечты, под любым удобным предлогом уклонялся от брачных уз.

Я сел и придал лицу серьезное выражение.

– В состоянии, госпожа. Прошу простить меня.

– Я говорила, что ты скоро уезжаешь, – сказала она, смягчившись. – В Святую землю.

К моему облегчению, тошнота отступала.

– Самое позднее – весной, а может, и раньше.

Король утверждал, что намерен встретиться с Филиппом Французским в конце года, обсудить с ним будущее путешествие в Утремер и многое другое. Как только мы доберемся до Нормандии, назад в Англию пути не будет. И было крайне маловероятно, что королева Алиенора поедет с нами.

– Я не увижу тебя по меньшей мере год, а то и больше.

В голосе ее звучала печаль, отозвавшаяся в моем сердце.

– Это верно, госпожа.

– У нас есть еще время для помолвки и свадьбы, – продолжила она лукаво. – Став мужем и женой, мы сможем наконец познать друг друга.

– Мы сможем… – проговорил я заплетающимся языком и глядел осоловелыми глазами. Смотреть на нее было приятно, но властная нотка в ее голосе мне не понравилась.

– Как думаешь, король придет? – спросила она.

– Придет? – Я до сих пор туго соображал. – Куда?

– На нашу свадьбу!

Господи Иисусе, подумал я. Мне и раньше приходила мысль, что она больше ценит мою близость к королю и положение при дворе, чем наши отношения. Вот и доказательство. Неизбежный отъезд в Утремер становился удобным случаем, чтобы порвать связь. Сердце у меня сжалось, но не от грусти, а при воспоминании об Алиеноре, первой моей любви. Вот ей бы я, не задумываясь, предложил руку и женился бы по возвращении из Святой земли. Увы, рассчитывать на это не приходилось. Несколько лет назад она вместе со своей госпожой Матильдой, сестрой Ричарда, уехала в Германию, а смерть Матильды, приключившаяся в начале этого года, делала надежды на ее возвращение почти призрачными.

– Скажи что-нибудь!

– Беатриса, я…

– Ты не хочешь на мне жениться?

Я понурил голову, и именно этого, разумеется, не следовало делать.

– Ну?

Вопрос был ядовитым, как осиное жало.

Даже в лучшие времена мне было трудно общаться с Беатрисой или любой другой женщиной, когда она расчувствуется. Голова гудела как барабан, и я не мог найти слов. Скажу правду – разобью ей сердце. Пусть я и убийца, но такого допустить не могу.

– Об ином я и не мечтаю, любимая, – слукавил я. – Но весьма вероятно, что я погибну в бою.

– Не говори так! – Беатриса села рядом на кровать и взяла меня за руку. На глаза у нее навернулись слезы.

– Это так, моя госпожа. – Говоря правду, я укреплял в себе решимость покончить нашу связь, и избранный путь казался многообещающим. – Я не могу оставить тебя вдовой всего через несколько месяцев после свадьбы.

– Другие рыцари женятся перед отъездом!

Она была права. Я с ходу мог назвать двоих. «Лишь бы она согласилась», – подумал я.

– А они так же близки к королю? Тебе ведь известно, Беатриса, что в бою он как лев. Ричард там, где идет самая жестокая схватка, а я – рядом с ним. Мы и смерть будем ходить по Утремеру рука об руку.

Она побледнела:

– Ты пугаешь меня, Руфус. Ты ищешь смерти?

Как странно: иногда кто-нибудь, не ведая того, указывает на правду, какой бы суровой та ни была.

– Если Смерть найдет меня, госпожа, я встречу ее лицом к лицу, – сказал я, а про себя добавил: «Именно этого я и заслуживаю».

– Руфус!

Хлынули слезы.

– Лучше каждому из нас идти своей дорогой. – Она зашлась в рыданиях, и я погладил ее по плечу. Стыдясь своего вранья, я несказанно обрадовался приходу де Дрюна.

Беатриса отпрянула. Взяв себя в руки, она бросила на меня сердитый взгляд, пробормотала, что понапрасну тратила на меня время, и выпорхнула за дверь.

Де Дрюн с ангельским видом насвистывал мелодию.

– Я вам помешал?

– Некоторым образом.

Я чувствовал себя измотанным, опустошенным.

– На, похмелись.

Он сунул мне флягу.

Я отхлебнул добрую четверть, прежде чем он меня остановил.

– Такое не один пенни стоит, – возмутился де Дрюн. – Это тебе не английская кислятина, которую человек способен пить, только зажмурив глаза и стиснув зубы.

– За то, что ты так бесцеремонно ворвался, надо было отпить еще больше, – буркнул я в притворном гневе.

– Откуда я мог знать, что ты надеешься разыграть тут зверя с двумя спинами?

Подобно Филипу, де Дрюн знал о моих нежных отношениях с Беатрисой и о неудаче в преодолении последнего рубежа.

Я фыркнул.

– Этому не суждено было случиться. – Я вздохнул. – Увы.

– Жаль, – сказал он, скроив сочувственную мину.

– Не о чем жалеть.

Порыв страсти отступал под напором головной боли, и здравый смысл брал свое.

– Как так?

– Если я возлягу с ней, она глубоко запустит в меня коготки.

Де Дрюн вопросительно посмотрел на меня.

– Беатриса хочет, чтобы мы поженились до нашего отъезда в Утремер, – пояснил я.

– А это не совпадает с твоими намерениями?

Я мотнул головой настолько резко, насколько позволяла боль.

– Именно это я пытался втолковать ей, когда ты ввалился.

– Разумно. Бог весть, как долго мы будем отсутствовать.

– Если вообще вернемся. – Я вспомнил о Генри и об избавлении, которое даст мне смерть.

– Поменьше бы таких разговоров. – Жандарм нахмурился. – Я, например, твердо рассчитываю вернуться из Святой земли. К тому времени, даст бог, я стану богатым человеком.

– И чем же ты займешься? – полюбопытствовал я, с радостью отвлекаясь от своих мрачных мыслей.

– Говорят, время никого не ждет. – Ришар глянул на меня. – Я подумываю обзавестись хозяйством, открыть таверну, быть может.

Я ухмыльнулся:

– С бесплатным элем для старых приятелей?

– Этого я не говорил.

Мы рассмеялись, и де Дрюн не возразил, когда я снова потянулся к фляге.

Эх, если бы отношения с женщинами были такими же простыми, как с товарищами по оружию!

Приближалось Рождество. Приготовления Ричарда шли полным ходом. Меня не уставало удивлять его внимание к подробностям. Он помнил, сколько подков заказал в том или ином городе – «пятьдесят тысяч в кузницах Динского леса», например, – или сколько колес для возов обещал поставить какой-нибудь сеньор. Бесконечно деятельный, он расхаживал взад-вперед, выпаливая перечни цифр, названия кораблей, сведения о размере их команд и необходимом запасе провизии, а писцы и служители отчаянно заносили все это в свитки и пергаментные книги.

По разным отрывкам я мог составить общее представление о предполагаемом походе. Сто тысяч гвоздей здесь. Двадцать раз по двадцать бочек солонины там. Две верховые и две вьючные лошади с каждого города в Англии, и половина этого – с каждого поместья. Дюжина рыцарей и двести лучников с оружием и запасом стрел от одного барона; десять рыцарей и сто пятьдесят жандармов – от другого. Одна цифра засела у меня в уме прочнее остальных. Четырнадцать тысяч фунтов, более чем полугодовой объем податных сборов Англии, предназначались для того, чтобы нанять флот в сто кораблей. Эти невообразимые деньги позволяли представить размах предприятия, участником которого я был. Кроме того, услышав об этом, я еще больше проникся верой в наш успех.

Снабжение войска было далеко не единственной заботой Ричарда. Во время его отсутствия королевством нужно было управлять. Матери Ричарда, королеве Алиеноре, предстояло присматривать за делами. Король часто с ней встречался, она участвовала во многих совещаниях с его лордами и советниками. При необходимости Алиенора вмешивалась непосредственно – например, незадолго до того она помешала папскому легату отплыть из Дувра без разрешения короля – и укрепляла тылы. Однако основная работа легла на плечи двух юстициаров Ричарда. Сместив многолетнего главного министра своего отца, Ричард утвердил собственную власть, назначив юстициарами Гуго де Пюизе, долго возглавлявшего Даремскую епархию, и Уильяма Лоншана, епископа Илийского.

Однажды ветреным утром, за несколько дней до отплытия в Нормандию, я находился при короле, когда он вызвал тех двоих. Прибыли они почти одновременно и столкнулись в дверях. Де Пюизе, высокий и подвижный, норовил первым переступить порог, но Лоншан, коренастый и плотный, хотел того же самого. На миг оба застряли в проходе, бросая друг на друга враждебные косые взгляды, потом Лоншан протиснулся вперед, а де Пюизе принялся злобно пялиться ему в спину.

– Только посмотри на них. Прямо как дети, – заметил Ричард.

– Мне на ум пришли мои братья, сир.

Сердце екнуло при воспоминании о давно умерших родичах. То, что виновный в их гибели Гай Фиц-Алдельм, убитый мной в Саутгемптоне, тоже гнил в могиле, утешало слабо. Не время горевать, сказал я себе, и стал наблюдать за двумя юстициарами. Де Пюизе спешил нагнать Лоншана, чтобы тот не подошел к королю первым.

– Приязни между ними явно нет, – сказал я.

Ричард вздохнул:

– Тем не менее этим двоим предстоит совместно управлять государством, пока я буду в Святой земле.

Я не ответил. Не мне было судить о людях, которых король ценил выше меня.

Ричард кивнул в ответ на поклон этой парочки и указал на стулья, стоявшие напротив него.

– К делу, господа, – сказал он.

Я прислушивался к разговору внимательнее обычного. Речь шла не о бочках с гвоздями или подковах, а о сводном брате короля Жоффруа и родном брате Джоне, известном прежде под обидным прозвищем Безземельный, но после коронации получившем графство Мортен в Нормандии.

Жоффруа, пятью годами старше Ричарда, до конца оставался верен их отцу Генриху. Будучи незаконнорожденным, он не мог претендовать на трон, но я бы не удивился, узнав, что Жоффруа метит выше, чем ему предназначено. Разве Вильгельм Завоеватель не начал свой жизненный путь как Вильгельм Бастард?

С Джоном дело обстояло иначе. Единственный оставшийся в живых родной брат Ричарда, он был следующим в очереди на трон. Этот злобный и гадкий человек постоянно строил козни и наушничал. Я невзлюбил его с первого взгляда, и, к несчастью, это чувство было взаимным.

Но все было не так просто, как я себе представлял. Ричард был не женат и законных детей не имел. Было разумно примириться со сладкоречивым Джоном, но, как и в случае с Жоффруа, доверие короля – и, определенно, мое – не простиралось так далеко.

Мое внимание вновь обратилось к разговору.

– Жоффруа, может, и не хотел становиться священником, сир, но позволил себя рукоположить, – сказал Лоншан.

– Но громко возмущался при этом, – добавил де Пюизе. – Помнится, он заявил, что предпочитает лошадей и собак книгам и священникам.

Это меня позабавило: я придерживался того же мнения.

– Ты говоришь правду, – сказал Ричард, в чьих глазах появился опасный блеск. – Еще он однажды положил на голову крышку от золотого котла и спрашивал у друзей, идет ли ему корона. Хорошо, что Жоффруа теперь священник и архиепископ в придачу.

– Тем не менее стоит подумать о том, чтобы удалить его из Англии на время вашего отсутствия, сир, – сказал Лоншан.

– А Джон? Правильно ли поступить так и с ним? – спросил Ричард.

Юстициары переглянулись. Я понимал, почему они осторожничают. Ричард много говорил о том, что надо бы изгнать и Джона, однако, судя по вопросу, у него оставались сомнения. Но мало кто посмеет спорить с королем.

– Так что? – рявкнул Ричард, переводя взгляд с одного на другого.

– Червь сомнения точит ваш ум, сир? – спросил Лоншан, ловко обращая вопрос к самому государю. – Полагаю, вы говорили об этом вчера с вашей госпожой матерью.

– Говорил, – признался Ричард.

Де Пюизе не уступал коллеге в сообразительности.

– Не удивлюсь, сир, если она, движимая материнской любовью, посоветовала дать ему попытаться снова.

Ричард фыркнул:

– Не иначе, ты подслушивал?

– О нет, сир!

Де Пюизе вежливо хихикнул, но выглядел польщенным.

Лоншан поспешил завладеть разговором:

– Может статься, сир, королева тревожится, так как с вами может случиться что-нибудь в Утремере – боже упаси! – а Джон будет томиться в Нормандии или в Анжу вместо Англии. Пустой трон – соблазн для любого.

Ричард хмыкнул:

– Божьи ноги, ты, видно, тоже слушал! Говорю вам: ничего со мной не случится во время этого похода.

Уверенность его была заразительной, но впереди нас поджидали мириады тягот и опасностей: морские бури, болезни, раны, плен, даже смерть. Про себя я молил Бога, чтобы он простер свою длань над моим господином и королем.

– Тем не менее, сир, лучше быть готовым к любым неожиданностям, – сказал де Пюизе. Лоншан забормотал, соглашаясь. Де Пюизе продолжил: – А если случится несчастье, вашим наследником, скорее всего, станет Джон.

– Верно. – Ричард нахмурился. – Однако он еще не заслужил моего доверия. Впрочем, я могу понять тех, кто считает, что после моего отъезда ему стоит вернуться в Англию.

Де Пюизе кивнул, но у Лоншана вид был далеко не радостный.

«Переживает, что ему достанется меньше власти», – подумал я.

– Я… мы выполним любое ваше желание, сир, – сказал Лоншан. – Что бы вы ни решили, не опасайтесь – ваше королевство в надежных руках.

– Рад слышать это.

Голос Ричарда сочился ехидством.

Лоншан угодливо улыбнулся. Лицо де Пюизе осталось невозмутимым, но при этом унижении коллеги глаза его радостно блеснули.

Повисла тишина, которую не решался нарушить ни один из юстициаров.

– Я продолжу размышлять над этим, – объявил наконец Ричард. – Время у нас пока есть. Ступайте. – Он бросил взгляд через плечо. – Руфус, давай проедемся вместе. Голова моя забита этими хитросплетениями. Только свежий воздух способен их развеять.

– Конечно, сир.

Я был рад.

Внимания короля дожидалась целая гора пергаментов, у дверей в палаты толпилась очередь из баронов и чиновников, человек двадцать по меньшей мере. Это предвещало часы утомительной работы.

Попрощавшись с юстициарами, мы с королем направились к конюшням. Ехали мы без доспехов, поэтому не нуждались в дестрие, то есть в боевых скакунах, однако их требовалось время от времени разминать. Зима, проведенная в стойле, не идет на пользу ни одной лошади, не говоря уже о тех великолепных животных, которым предстояло нести нас в сражение. Я взял Поммерса, король выбрал того, на котором обычно ездил после гибели своего любимца Дьябло. Этот могучий, горячий гнедой с мохнатыми копытами по кличке Ураган норовил укусить любого, будь то человек или конь, кто оказывался поблизости.

Накинув капюшоны плащей, испуская облачка пара, мы выехали с покрытого ледяной коркой двора и направились вниз, к реке. Нас сопровождали Рис и Филип: первый – на Бычеглаве, моем запасном боевом коне, второй – на еще одном королевском скакуне. Пешеходы бросались прочь с нашего пути, вслед нам неслось не одно проклятие. Я надеялся, что Ричард не слышит их – мне не хотелось наказывать попадавшихся нам навстречу невежд. Но король только рассмеялся, и я понял, что он наслаждается редчайшей возможностью побыть неузнанным.

Путешествовали мы молча: я не испытывал нужды в беседе, раз король не хотел говорить, он же пребывал в задумчивости. Мы проехали близ реки, направляясь к городским стенам, и вскоре оказались на открытой местности. Над головой мчались облака, проблески синевы напоминали о том, что где-то за ними прячется солнце. Ветер подхватывал и уносил дым, выходивший из крыши крестьянского дома. Хотя деревья стояли голые и черные, зелень живых изгородей потемнела, а дорога сделалась грязевым морем, в обжигающе-морозном зимнем воздухе ощущалась свежесть. Вдалеке залаяла собака. Галки болтали и переругивались друг с другом на ближайшем стогу, яркоглазый дрозд подглядывал за нами из усыпанного ягодами куста падуба. Заяц скакал через оставшуюся на поле стерню. Двое краснощеких мальчишек, собирающих хворост, помахали нам.

– Как хорошо оказаться вдали от всех, Руфус, – сказал Ричард. – Дни, подобные этому, – пир для души.

Я удивленно уставился на него – на короля нечасто находила чувствительность.

– Легко любить природу весной и летом, когда все зеленое и в цвету, – продолжил он. – Но в зиме есть своя прелесть.

– Это так, сир. Морозный день вроде этого заставляет дождливую пору казаться более сносной.

– Хорошенько это запомни. В следующий раз настоящую зиму мы увидим бог весть когда. – Ричард вновь стал деловитым. – Прогулка наша, увы, не может длиться долго. Давай заглянем в лес, а потом повернем обратно.

Мы поехали дальше. Я вновь посмотрел на зайца, еще не добежавшего до края поля.

– Если бы ветер немного успокоился, неплохой был бы денек, чтобы спустить сокола на вон того приятеля.

Улыбка.

– Ты становишься одним из нас, Руфус.

Он не собирался смутить меня, но я поежился в седле. Больше десяти лет минуло с моего насильственного отъезда из Ирландии. Мечты о возвращении посещали меня все реже. Да, я хотел стать лордом Кайрлинна, нашего родового владения, но это желание было не таким горячим, как прежде. Меня угнетала другая вина. Поступая так, я пятнал доброе имя отца и матери, подло убитых.

– Я говорю тебе это не в укор, Фердия, а в похвалу.

– Да, сир.

Это еще не все, подумалось мне. Он называл меня настоящим именем, лишь когда бывал настроен серьезно.

– Ты поклялся мне в верности, Фердия, а также принял крест. Если ты человек честный, а я знаю, что это так, ты должен понимать, что пути обратно в Ирландию пока нет.

Удивляясь его проницательности, я посмотрел ему в глаза:

– Вы знали, что я думаю о Кайрлинне, сир.

– Лицо твое по большей части как открытая книга.

Он издал тот заразительный низкий смех, какой вырывался у него в минуты истинного веселья.

Я почувствовал, что щеки мои заливаются румянцем, как у незрелого юноши. Я всегда старался подражать Ричарду, искусно скрывавшему свои чувства, но покуда не слишком преуспел.

– Бог создал тебя таким, Фердия. Это не так уж плохо.

Вот почему Беатриса с такой легкостью читает мои мысли, уныло подумал я.

– А мой братец Джон слеплен из другого теста. – В голосе Ричарда послышалась усталая нотка. – Как и ты, он присягнул мне на верность. Тебе, к примеру, я не задумываясь доверю жизнь, а вот ему…

Он не договорил. Я был целиком согласен с ним – брат Джон всегда казался мне змеей.

Король бросил на меня пытливый взгляд.

Я колебался, раздираемый надвое, но принимать решение приходилось быстро, поэтому я отодвинул в сторону свое мнение. Моя неприязнь к Джону – личное дело, сказал я себе. Собственно говоря, никакого вреда он мне не причинил.

– Если ваша госпожа матушка доверяет ему, сир, то почему вам не стоит?

– Ха! Не знаю, доверяет ли она Джону, однако полагает, что парень заслуживает второй попытки. Материнская любовь, Фердия. По временам нет чувства более сильного и более слепого.

Будь у короля дети, подумалось мне, Джон не так сильно заботил бы его. Предмет был деликатным: Ричард давно обручился с Алисой, сестрой Филиппа Капета, но, похоже, не собирался доводить дело до свадьбы.

– Как только вы женитесь, сир, и у вас родятся собственные дети…

– Божьи ноги, ты такой же зануда, как моя мать! – вскричал Ричард, но улыбнулся. – Однако все верно, королю нужна жена и, что важнее, наследник. К счастью, здесь я питаю большие надежды. Союз с одним королевством в Северной Испании позволяет убить двух птиц одним камнем: я получаю жену и союзника на юге против графа Тулузского. Мне сказали, что у Санчо Наваррского есть дочь подходящего возраста. Вскоре мы поедем на юг, чтобы с ним встретиться. Бог даст, еще до окончания встречи я буду помолвлен с его дочерью.

– А как же Филипп, сир?

Мне не было нужды упоминать имя Алисы.

Король бросил на меня острый взгляд:

– Я улажу дела с ним, когда поход будет в самом разгаре, и у него не будет возможности нарушить слово и вернуться домой.

– Он не обрадуется, сир.

– Нет. Но каждый человек имеет свою цену. Мне предстоит выяснить, сколько стоит Филипп.

Я решил, что мои неурядицы с Беатрисой – пустяк по сравнению с королевскими.

– Вот и лес, – объявил Ричард. – Пора возвращаться.

– Книги и счета, – устало промолвил я, жалея, что мы еще тут, а не в Утремере.

Король хмыкнул:

– Чистое проклятие, это верно. Как хотел бы я отшвырнуть их прочь и отплыть в Святую землю на следующий день после коронации. Но тщательное продумывание жизненно важно для войны, как и для всего прочего.

– Я предпочел бы в одиночку сразиться с целым отрядом сарацин, сир, чем иметь дело с горами пергамента на вашем столе.

– Я тоже, – сказал он, и я широко улыбнулся. – Когда придет день сразиться с турками, а он непременно наступит, мы поскачем на врага вместе.

Наслаждаясь расположением государя, ослепленный видениями славных битв, я позабыл про Беатрису, Фиц-Алдельма и Генри.

Единственным, что имело для меня значение, была война с сарацинами.