Читать книгу Тайная жизнь супермаркетов. О чем вам никогда не расскажут - Бенджамин Лорр - Страница 5

Практически для всех, кто работает в этой отрасли, продукты – просто еще один вид товаров повседневного спроса. Это одинаково для всех них независимо от того, попали ли они в эту сферу в качестве шеф-повара, выпускника Гарвардской школы бизнеса или врача-вегана, пришедшего сюда с намерением сменить профессию после победы над раком. Это не зависит от красноречивых обещаний, украшающих упаковки, или процента прибыли, пожертвованного на благотворительность. Это так, потому что это означает войти в систему. Это необходимое условие действия в соответствии с ее правилами. Если вы хотите открыть на рынке, скажем, фруктовую лавку, вы будете иметь дело с товаром, который будет проходить через ваши руки, который был приобретен и теперь будет либо продан, либо выброшен, при этом вы будете руководствоваться его экономическими характеристиками, а также питательными, эстетическими или этическими свойствами. Когда вы расширитесь до масштаба хотя бы небольшой продуктовой сети, экономические факторы уже не смогут не влиять на все остальные. Такие качества, как этика и эстетика, поглощаются рынком и сводятся к цене. В среднем магазине имеется 32 000 отдельных товаров, занесенных в компьютер как складские учетные единицы, или SKU[17]. Самые крупные магазины обладают более чем 120 000 наименований[18]. Соответственно, те мужчины и женщины, которые работают с этим объемом, видят продукты иначе, чем вы или я. А именно: для них продукт – это строчка в электронной таблице со множеством характеристик, выстроенных в столбцы, напротив которых вдобавок значатся различные коэффициенты в соответствии с принятой в компании моделью измерений, благодаря которой появляется одна или две цифры, указывающие на ценность продукта. Тот же самый продукт, который они могли съесть на завтрак, превращается во что-то совершенно невещественное, когда они направляются на работу, малоотличимое от канцелярских кнопок или бумажных полотенец, хотя, возможно, с немного более строгими условиями хранения.

Это то, что остро осознают те, кто находится внутри этой системы. Однажды, разговаривая с владельцем скотобойни[19], человеком, который с гордостью заявил, что он присутствовал при «казни» 800 миллионов кур, я услышал, как он едва сдерживает слезы, описывая мгновения сразу после забоя. Мужчина подробно излагал последовательность событий, а именно: после того как появляются ловцы кур в комбинезонах, хватают руками птиц, запихивают их в горизонтальные клетки для транспортировки с налипшими на них ватными шариками и увозят за много миль от фермы, их выгружают с помощью вильчатого погрузчика, а затем вытаскивают птиц – снова вручную – и подвешивают вниз головой за желтые чешуйчатые лапки. Конвейерная лента приближает их к машине, которая перережет им сонную артерию – 140 птицам в минуту[20]? – в то время как за этим наблюдает человек в забрызганной кровью одежде с ножом наготове – на тот случай, если машина промахнется и ему придется сделать шаг вперед, чтобы «доделать работу»; после того как удар придется на шею, птицы, все еще дергающиеся, теплые, истекающие кровью, короче говоря, все еще живые птицы, хотя и умирающие, попадают в темный металлический туннель. Вот то самое место. Место, где осекается голос начальника бойни. Туннель тянется, переходя в другое помещение, но внутри, в отсеке, не видимом нигде, кроме как на чертежах и планах, происходит следующее: птица ошпаривается горячей водой, обрабатывается резиновыми палками, так что перья отваливаются от нее рваными комками; она минимально омывается, а затем выезжает с другой стороны туннеля в следующее помещение, теперь это обезглавленная, обескровленная, бледная, рябая тушка, которая быстро продвигается дальше по конвейеру. Пришло время нового этапа. На полу больше нет кровавых пятен, мужчины и женщины в белых халатах стоят у зеленых пластиковых стоек, и все пространство наполняется резкими, одурманивающими нотками хлора.

– Сейчас тот самый момент, когда они превращаются из живого организма в пищу. И вы видите, как это происходит, – говорит он, его голос обрывается, как будто он готов расплакаться, но не из чувства раскаяния или вины; а словно благословляя меня на то, чтобы я стал свидетелем чуда: «Они выходят с конвейера, и теперь это уже не животные. Это еда».

Это основополагающий обряд нашей цивилизации, момент, когда промышленность пытается занять место Бога, но вместо того, чтобы вдыхать новую жизнь, в ходе совершенно иного акта – акта жертвоприношения – высасывает ее, не только оправдывая убийство, но и исключая всякую возможность спасения.

Нечто похожее происходит в розничном магазине. Охлажденные куриные грудки без костей – или яблоки «Гренни Смит», или длинное филе замороженного лосося, или что угодно еще, что вы пожелаете себе представить, – доставляются в магазины в картонных коробках, запечатанные под вакуумом и обильно упакованные в пластик, но, когда вы разрезаете ножом коробку и тянетесь за ними, чтобы вытащить, они перестают быть едой. Происходит еще одна трансформация; теперь это продукты. Товары. Единицы. Послушайте, как разговаривают между собой менеджеры розничной торговли и их помощники: слово «еда» не употребляется; это неуместный, бесполезный и даже нелогичный термин для обсуждения работы продуктового магазина. Для этих людей это всегда продукт. И так же, как пронзительно визжащая птица перестает быть животным и становится пищей, наименование в продуктовой матрице перестает восприниматься как еда и становится продуктом. Она освобождена; ее трансформация не менее важна для развития проекта цивилизации. Теперь она определяется кубическими дюймами упаковки, ценой за единицу и скоростью продажи. Лишь много позже, когда покупатель будет толкать тележку по проходу и потянется за пенопластовым лотком, наша курица вновь станет едой. В ней нет ничего необычного, но внезапно у нее появится новый владелец, и она приобретет новое значение; теперь она будет съедена, и все с ней связанное изменится, чтобы отразить этот факт.

Подробное описание этих «опорных точек» – не просто странное упражнение в логике или красноречии. Эти стадии имеют материальные последствия для нашей жизни. В быту мы, как правило, проделываем громадную, даже излишнюю работу, размышляя о еде, прокручиваем в голове крайне противоречивые мысли о том, каким живым существом она когда-то являлась в дикой природе, и почти не задумываемся о своих покупках как о торговой единице. Это просто ускользает от нашего мозга, не является предметом наших суждений и не учитывается нами как посредник в системе. Мужчины и женщины, работающие в продуктовой индустрии, на самом деле говорят не на другом языке, когда обсуждают еду, но слова, которые они используют, относятся к параллельно существующим характеристикам того же продукта.

И когда вы начинаете разбираться в том, чем руководствуются люди в продуктовом магазине, вы обнаруживаете, что в центре находится только одно: рот. Эта ненасытная, всепоглощающая дыра, которую мы кормим от трех до тридцати раз в день, проглатываем, выделяя слюну, и набиваем; дыра, которая требует добавки до тех пор, пока мы не оказываемся на больничной койке со временно подключенной к нему полиуретановой трубкой. Для меня рот – не просто часть тела. Так же, как солнце, что не только светит у нас над головой, но и постоянно взаимодействует с хлоропластами под листком, это священный орган, он сочетает в себе одновременно разрушение и творчество, он служит нашим потребностям. Это то, что позволяет пробовать жизнь на вкус. Получать нейронный заряд, в котором мы нуждаемся. Те диковинки, блага, капризы, которые, как мы убеждаем себя, нам необходимы. Подобно ведической концепции высшего и низшего «я», проявляющегося как во вселенском, так и в личном аспекте, каждый рот – всего лишь врата, ведущие к некому более великому энергетическому вихрю, являющемуся сущностью такого проекта, как человек. И именно его зов больше, чем что-либо, воодушевляет дотошных сотрудников в подсобке продуктового магазина, когда они, сосредоточившись, сидят над своими электронными таблицами, решают, чем заполнить полки. Продуктовый магазин – это больше, чем жадность, здоровье, альтруизм, его назначение – служить. Тот факт, что мы так усложняем удовлетворением этой его потребности, тот факт, что это заканчивается таким парадоксальным явлением, как рыбный прилавок в Whole Foods, прекрасный и отвратительный одновременно, должен стать не поводом к презрению к системе или к самим себе, а основанием для самоанализа и, возможно, даже пространством для роста. А в конечном итоге это должно перевернуть наше восприятие продуктового магазина, чтобы напомнить нам о том, что продукт – это не про еду, ведь еда – это про возможность ее принимать. Продукт, как мы увидим, – это совершенно про другое; это вопрос желания.