Читать книгу Гребаная история - Бернар Миньер - Страница 7

Я смотрел на «Скорую». Паника, будто цемент, заливала все части моего тела и быстро густела там, пока кто-то – Джонни или Чарли – не положил мне руку на плечо, что встряхнуло меня и помогло собраться с силами. Я чувствовал барабанящие по черепу капли воды – крупные, как монеты. Внутри его нарастало гудение на низкой частоте, между сорока и сотней герц.

Я пересек дорогу вслепую по направлению к тропинке, спускающейся к пляжу. Эта тропинка идет вдоль лестницы для подъема рыбы[22] и образует северную границу Криппен-парка. Ее длина метров триста. Вначале заасфальтированная, она затем переходит в земляную дорогу, которая оканчивается пятидесятиметровой песчаной тропинкой.

Под промокшими деревьями основание тропинки кишело зеваками, зонтиками, заместителями шерифа в дождевиках, а также агентами вашингтонской патрульной службы в форме и в штатском, среди которых, без сомнения, был атторни[23] и, может быть, коронер[24] или медицинский эксперт, прибывший из соседнего округа Снохомиш. Вот так здесь это происходит: на островах нет ни морга, ни отделения судебно-медицинской экспертизы.

Еще здесь было много журналистов, сразу узнаваемых по камерам и микрофонам, которые те совали всем в лицо. Мое появление осталось незамеченным; Чарли и Джонни следовали у меня в кильватере, будто мы очутились на праздничной ярмарке.

Чуть ниже была протянута лента, означающая, что проход запрещен, – как раз в том месте, где узкая асфальтированная дорога становится тропинкой. Перед ней столпились любопытные зрители. За ними присматривал Доминик Сильвестри – один из заместителей Бернда Крюгера, шерифа Гласс-Айленд. Я оказался прямо перед ним. Должно быть, белый как мел, промокший, дрожащий и пошатывающийся. Но Сильвестри едва обратил на это внимание – у него было полно других забот, помимо шестнадцатилетнего подростка. Ему приходилось следить за толпой зевак, особенно за журналистами.

– Заместитель, заместитель! – выкрикнул я, убирая с глаз прядь волос, приклеенную дождем. – Кто это? Кого там нашли?

Наконец он на меня посмотрел. Его лицо словно разом посерело.

– Мм… э… привет, Генри… Мне очень жаль, но я… не имею права говорить, понимаешь? Пожалуйста, не загораживай дорогу…

– Это Наоми? – спросил я. – Это она?

Мне в рот словно насыпали толченого стекла. Сильвестри и сам выглядел так, будто только что получил в нос. Пару секунд он смотрел на меня из-под козырька, с которого капала вода.

– Я не имею права говорить, извини, – сказал он с искренним раскаянием в голосе.

Голос у него был печальный, это я хорошо слышал. Даже слишком печальный. Как я уже говорил, здесь все друг друга знают. Я понял, что Сильвестри намеренно не замечал меня, когда я пытался привлечь его внимание, – он предвидел мои вопросы, отвечать на которые не имел никакого желания. В голове у меня помутилось. Работая локтями, я оттолкнул одного за другим несколько человек, стоящих вдоль ленты. Краем глаза я наблюдал за Сильвестри, который также следил за мной. Когда он слегка отвлекся, я согнулся вдвое и скользнул под ленту. На этот раз движение не прошло незамеченным.

– Эй, Генри! Ты куда? ВЕРНИСЬ!

Но было уже поздно.

– Стой!

Я мчался по тропинке, выдвинув вперед опущенную голову и плечи, словно футболист, петляющий между игроками команды соперника, которые выскочили навстречу, на перехват. Я со всех ног бежал вниз по тропинке, затем направился к лесу. Крики за спиной становились все громче – крики стаи, бросившейся по моим следам.

Вверху шумел дождь – очень тихо, почти успокаивающе, во все более густеющей листве, напитывающейся чистой водой. Влажный лес сверкал – каждая верхушка дерева, каждая ветка, каждый лист и шип – шелковистым отблеском, несмотря на недостаток света. Этот лес был не совсем обычный – это палеотропический лес. Гигантские деревья, которые местами достигали пятидесяти метров в высоту, лишали света нижнее царство. Под такой кроной все было в тени и тишине. В этом зеленом океане жизнь и смерть, рождение и разложение неразделимы. Молодые папоротники усеивали мертвые пни, здоровые сочные кустарники росли на скелетах деревьев, поваленных грозой. Это ощущение гармонии, на миг охватившее меня во время бега, оказалось недолгим: оно было разбито на куски потоком, пузырящимся вдоль деревянных перегородок и лестницы для подъема рыбы.

Я все так же шел по прямой, погрузившись по колено в папоротники, скользя по скалам, покрытым мхом, и по влажной пористой земле, обдирая икры об острые сучья поваленных стволов. В кедах хлюпала вода, по лицу хлестали лапы напитавшихся дождем елей, пахнущих смолой. Кто-то уже выследил меня и бросился наперерез справа, но в последний момент я избежал встречи, перепрыгнув лестницу для рыбы и скатившись вниз по склону прямо по направлению к пляжу, к силуэтам в белых комбинезонах, мелькавшим между деревьями. Раздался чей-то крик:

– Да остановите же его хоть кто-нибудь!

Наконец я вышел из леса, и кеды тотчас увязли в рыхлом, липком песке. Чуть дальше у воды лежал какой-то вытянутый предмет. Волны оседали у самой линии берега. Мне оставалось лишь несколько метров, когда передо мной возникли люди, перекрывшие проход. С криком ярости, отчаяния и боли я врезался в эту толпу. Почти преодолел это препятствие, когда их руки сомкнулись, заперев меня будто в клетке из плоти, но я был уже готов к тому, чтобы…

…увидеть…

…этот предмет…

Вокруг туда-сюда сновало множество крабов, чайки били крыльями у берега, ожидая, что их покормят. Она лежала, вытянувшись между двух лужиц, в которых я заметил морской салат, алые морские звезды и морского ежа-гиганта. Я узнал темные кудри, будто водоросли, рассыпавшиеся по песку, испещренному крохотными ямками от ливня, очертания плеч и… шрамы. Но остальное… Остальное представляло собой кадр, прямиком взятый из моих любимых фильмов. В свете портативных галогеновых ламп, которые используют для киносъемки, в центре образуемого их лучами белого пятна, резко контрастирующего с серым пляжем, – сияло ее лицо, распухшее и покрытое кровоподтеками. Ее глаза… ее глаза, без сомнения, уже послужили лакомством для чаек, в нетерпении толпившихся на берегу; от них остались лишь две пустые глазницы. Рот был втянут внутрь. Струи дождя омывали тело, разбивались о лужи и дымились, попадая на галогеновые лампы. Их свет ярко освещал ее мокрые бедра, изрезанные во многих местах.

Однако она не была полностью голой.

На самом деле она была одета в рыболовную сеть, напоминающую грубоватый модный аксессуар. Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а рот наполнился вязкой слюной. Лоб покрылся испариной, ноги сделались ватными. Оказавшиеся между ячейками сети маленькие груди были выставлены всем напоказ, так же как и ее гениталии…

Вдруг ветер подул в мою сторону, и я почувствовал запах. Запах трупа. Я сказал себе: «Такого не может быть…»

О господи, нет-нет-нет…

Я отбивался. Я попытался оттолкнуть руки, которые вцепились в меня, пытаясь оттащить назад. На этот раз они не собирались ослаблять хватку. Внезапно сквозь пелену слез я заметил деталь, ставшую последней каплей. Едва заметное движение… что-то желтое и склизкое размером с палец спокойно выползло из ее открытого рта.

Banana slug – банановый слизень. Я вспомнил, чему Брискер учил нас на биологии: у банановых слизней на языке двадцать семь тысяч крохотных зубчиков, и их слюна настолько густая, что ее можно положить на лезвие ножа и она не разрежется.

Когда полицейские, судмедэксперты и еще бог знает кто уводили меня отсюда, меня вытошнило прямо на него…