Читать книгу Король зимы - Бернард Корнуэлл - Страница 6

Через две недели после Высокого совета в христианском храме Абоны Норвенна и Гундлеус поженились. В тот же самый вечер Норвенна вернулась в Инис-Видрин. Никто из нас, живущих там, на церемонию не пошел, хотя принцессу сопровождал целый отряд монахов. Вернулась она к нам уже как королева Норвенна Силурская, но высокая честь эта не добавила ей служанок и не увеличила охраны.

Наша жизнь на Торе почти не изменилась от того, что среди нас была королева. Мы резали солому, стригли овец, замачивали лен в прудах. Все женщины, кроме королевы, Морганы и Нимуэ, сидели за веретенами и прялками. Друидан кастрировал свиней. Пеллинор командовал воображаемыми армиями, а управляющий Хьюэл строгал длинные палочки, чтобы считать летний оброк. Мерлин так и не вернулся и не прислал о себе никаких вестей. Утер оставался в своем дворце в Дурноварии, а его наследник Мордред рос под опекой Морганы и Гвендолен.

Артур оставался в Арморике, выполняя свои обязательства перед Баном, королем Беноика. Никто из Инис-Видрина никогда не переплывал моря, не бывал в этом королевстве, и потому оно было для нас тайной. Король Беноика и его жена, королева Элейна, по слухам, создали удивительное государство, где правосудие вершилось быстро и справедливо и где самый бедный человек был накормлен в зимнее голодное время из королевских складов. Все это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, хотя впоследствии, посетив островную крепость Инис-Требс, столицу Беноика, я обнаружил, что восторженные рассказы путешественников вовсе не были преувеличением.

Артур со своими воинами помогал Бану держать врага далеко от стен города, и потому король не желал отпускать его в Британию. Или, может быть, Артур и сам не желал появляться в Думнонии, пока Утер был жив.

В Думнонии то лето было блаженным. Сжатые рожь и ячмень стеганым одеялом укутывали поля между болотами Авалона и Кар-Кадарном. В восточных садах ветки яблонь ломились от плодов. Угорь и щука жирели в заливах. Не было ни чумы, ни волков, и саксы появлялись чрезвычайно редко. Даже соседний Повис был спокойным. Все говорили, что Артур просто умрет от скуки, если приведет своих славных всадников в Думнонию.

И все же этим летом, этим спокойным летом случилось самое страшное. Утер, верховный король и пендрагон Британии, умер. Мы знали, что он болен, что приготовился к смерти, и все же надеялись, что этот момент никогда не настанет. Утер был королем бесконечно долго, при нем Думнония расцвела, и все рухнуло разом, когда перед самым сбором урожая он умер. Бедвин предпочел бы устроить верховному королю христианские похороны, но остальная часть Совета воспротивилась такому кощунству. Разбухшее тело Утера предали огню на вершине Кар-Маэса. Его меч расплавили и струйкой вылили в озеро, чтобы Гофаннон, бог-кузнец иного мира, смог выковать новый меч для возрожденной души Утера.

Епископ Бедвин послал своих самых быстрых вестников на юг Арморики, чтобы призвать Артура, а медленных посланцев отправил на север, в Силурию, – рассказать Гундлеусу, что королевство его приемного сына нуждается в защитнике, и напомнить о данной Утеру клятве.

Костер Утера горел три ночи. И только после этого пламени позволили угаснуть. Но огненные языки еще долго лизали пепелище, потому что с Западного моря налетела мощная буря и ветер раздувал и раздувал костер. Густые облака заволокли небо. Молнии боронили землю, и сильные струи дождя косили едва возросшие колосья. Все мы в Инис-Видрине попрятались в хижины и со страхом слушали рычание грома и барабанную дробь дождя по тростниковым крышам.

Невзирая на ураганный ветер, бурю и ливень, в знак того, что Мордред стал теперь королем Думнонии, над его домом водрузили знамя королевства с драконом, вышитым красной шерстью по белому полотну. Квадратное знамя это было растянуто на ивовых прутьях и прикреплено к длинной палке из вяза. На самом деле Мордред не был еще настоящим королем и не мог стать им, пока его не отвезут в Кар-Кадарн, а там мечом и приветственными криками не коронуют над королевским камнем.

Первые дурные вести пришли с севера. Горфиддид Повисский, прослышав о смерти верховного короля, послал своих копьеносцев напасть на Гвент. Люди Повиса жгли, грабили и захватывали пленников в сердце земли Тевдрика. Агрикола по мере сил отражал атаки, но в союз с Горфиддидом вступили саксы и тоже привели свои военные отряды в Гвент. Овейн, который должен был сопровождать Норвенну и младенца на юг, в Дурноварию, вместо этого повел своих воинов на север помогать королю Тевдрику. А Лигессак, бывший начальник стражи Мордреда, настоял, чтобы Норвенна осталась на Торе, в защищенном земляным валом Инис-Видрине.

Гундлеус Силурский заявил, что берет сторону Тевдрика и придет на юг, чтобы защитить свою молодую жену и королевского сына. Мы ждали. День и ночь люди следили за дальними холмами, не зная, чьи сигнальные огни они увидят – спасителей или врагов? Норвенна, хотя и вынуждена была оставаться на языческом Торе, казалась спокойной и веселой: ее сын – король, и пока ему ничто не угрожает. Рыжеволосый малыш Мордред был мрачным, упрямым ребенком, но в те тихие летние дни тоже выглядел довольным и счастливым. Он ползал голышом на солнце, и все могли видеть, как искалечена его левая ступня, напоминавшая сжатый кулак. Но в остальном он был сильным и здоровым, взращиваемый на молоке кормилицы Раллы и любви своей матери.

Пришли известия, что Гундлеус Силурский уже на пути к нам и готов забрать свою молодую жену и ее драгоценного сына. Настало время, будто бы сказал Гундлеус, провозгласить Мордреда королем в Кар-Кадарне.

– Скажи Бедвину, – приказала гонцу обрадованная Норвенна, – что мы провозгласим Мордреда до сбора урожая. И пусть Бог ускорит бег твоего коня.

Она властно запретила Моргане и Нимуэ ехать в Кар-Кадарн, потому что, заявила королева, Думнония будет христианским королевством и языческих ведьм станут теперь держать вдали от трона и ее властительного сына. Обе женщины восприняли запрет на удивление спокойно. Моргана просто пожала плечами. Но этим же вечером на закате она принесла в комнату Мерлина бронзовый котел и там уединилась вместе с Нимуэ. Они не любили друг друга и все же теперь заперлись вместе. Я подозревал, что только дело страшной важности могло быть причиной такого примирения. А Норвенна была безмятежно счастливой. Мы никогда не видели ее столь радостной, эту христианку в сердце языческого дома Мерлина.

Но явились Моргана и Нимуэ. Они с надлежащей скромностью преклонили колени перед сидящей Норвенной. Потом Моргана заявила, что гонец Гундлеуса лгал. Она и Нимуэ, сказала Моргана, заглядывали в котел и видели правду, отраженную в водяном зеркале. Победы на севере не было, и все должны быть готовы покинуть Тор, как только начнет светать, – надо искать спасения на юге, в глубине Думнонии. Норвенна молча слушала мрачное пророчество и вдруг начала плакать, бурные слезы неожиданно вызвали взрыв гнева.

– Ты просто уродливая, изувеченная ведьма! – завопила она на Моргану. – Хочешь, чтобы твой брат-бастард, безродный Артур, был королем! Не будет этого! Мой ребенок – король!

– Высокородная леди… – попыталась вмешаться Нимуэ.

– Ты – никто! – дико вскричала Норвенна. – Уходите! Обе!

Она буквально выплескивала свою ненависть на Нимуэ и Моргану, истерически стуча по столу кулаком.

На следующее утро как бы подтвердилась правота Норвенны. На северных склонах не было никаких сигнальных огней, предупреждающих об опасности. И этот день был особенно красив. Земля была отяжелена рожденными ею плодами. Холмы затуманены дремотным теплом, а небо почти безоблачно. В зарослях колючих кустарников у подножия Тора цвели маки и васильки, а в теплых воздушных потоках парили белые бабочки.

Норвенна пела утренние молитвы с приходящими монахами, а потом объявила, что уезжает с Тора и будет ждать своего мужа в кельях пилигримов в храме священного терновника.

– Я слишком долго жила среди грешников, – заявила она.

И тогда-то с восточной стены раздался предупреждающий крик стражника:

– Всадники!

Норвенна побежала к забору – там уже собралась толпа, глазевшая на отряд всадников, скакавших по земляному мосту, который вел с римской дороги к зеленеющим холмам Инис-Видрина. Лигессак, начальник стражи Мордреда, казалось, заранее знал, кто приближается к нашим стенам, и потому не раздумывая приказал своим людям пропустить подъезжавший отряд. Всадники пришпорили коней. Они приближались к нам под знаменем с ярко-алой мордой лисы. Это был сам Гундлеус, и Норвенна, увидев своего мужа, радостно засмеялась.

– Ты видишь? – обернулась она к Моргане. – Твой котел лгал.

Мордред, взбудораженный этой суматохой, начал плакать, и Норвенна резко приказала Ралле взять его на руки. Затем она потребовала, чтобы принесли ее лучший плащ, а на голову надели золотой обруч. Теперь, принаряженная, королева ждала своего короля перед дверьми дома Мерлина.

Лигессак открыл ворота в земляном валу Тора. Слабосильная стража Друидана кое-как выстроилась в неровную линию, а бедный безумный Пеллинор пронзительно кричал и метался в своей клетке. Нимуэ побежала к комнатам Мерлина, а я отправился за Хьюэлом, управляющим Мерлина, который спешил поприветствовать короля. Этот одноногий старик с огромным мечом на боку всматривался в приближавшихся всадников и вдруг нахмурился, увидав в их рядах друида Танабурса.

– Я думал, Гундлеус отказался от старой веры, – пробурчал он.

– А я думал, он отказался от Лэдвис! – хихикнул писец Гудован. Он кивнул в сторону силуров, карабкавшихся по крутой узкой тропе Тора. – Видите?

Я действительно разглядел среди мужчин в кожаных доспехах женщину. Она была в мужском наряде и даже с мечом в руке, но на ветру свободно развевались ее длинные черные волосы. Гудован снова хихикнул:

– Нашей маленькой королеве придется как следует постараться, чтобы перебороть это отродье сатаны.

– Кто сатана? – наивно спросил я и тут же получил здоровенный пинок от Гудована.

Хьюэл все еще хмурился, глядя на силурских воинов, преодолевавших последние каменные ступени, и рука его сжимала рукоять меча. Вдруг, будто какая-то неведомая сила толкнула его, он подался вперед и закричал:

– Лигессак! Закрой ворота! Закрой! Сейчас же!

Лигессак приложил руку к уху, будто не расслышал слова Хьюэла, и вопросительно взглянул на Норвенну.

– Это мой муж, – проговорила королева. – Муж, а не враг. Оставь ворота открытыми, – властно приказала она Лигессаку.

Тот почтительно поклонился.

Хьюэл с проклятиями, постукивая костылем, заковылял к хижине Морганы, а я остался на месте и с любопытством глазел на эти залитые солнцем ворота. Хьюэл исчез в хижине Морганы, а оттуда выбежала Себила с завернутым в золотое покрывало Мордредом на руках и встала рядом с Норвенной. Молодая королева была озадачена тем, что ребенка держит сакская рабыня, а не Ралла, но времени выспрашивать у нее не было. Король уже находился рядом.

Гундлеус, взбиравшийся на крутой Тор в тяжелых военных доспехах, вспотел и слегка задыхался. На нем были кожаная нагрудная пластина, подбитые мягкой материей брюки, высокие башмаки, железный шлем, увенчанный лисьим хвостом, и плотный красный плащ с закинутой на плечи длинной полой. Щит его, украшенный гербом с изображением лисицы, висел на левом боку, меч был у правого бедра, а в руке сверкало наконечником тяжелое боевое копье. Норвенна подняла полные руки, чтобы встретить и обнять своего повелителя, и Гундлеус шагнул вперед.

– Я вручаю тебе мой меч, дорогая королева, – сказал он звенящим голосом, и лицо Норвенны озарилось улыбкой.

Гундлеус отшвырнул копье и вытащил меч, но вместо того, чтобы протянуть его Норвенне рукоятью, направил острие к ее лицу.

– Я радуюсь твоему возвращению, мой дорогой повелитель, – произнесла она обязательное приветствие и опустилась перед ним на колени, как того требовал обычай.

– Поцелуй меч, который будет защищать королевство твоего сына, – приказал Гундлеус.

Норвенна подалась вперед, чтобы дотронуться губами до сверкающей стали, как вдруг Гундлеус с силой вонзил ей в горло острие клинка. Он смеялся, убивая свою молодую жену, смеялся, когда широкое лезвие мягко вошло в ее горло, и продолжал смеяться, когда ее окровавленное тело корчилось на земле. Кровь сочилась с лезвия меча, кровь окропила траву, кровь проступила на голубом плаще королевы.

Себила, державшая на руках ребенка, уронила его и с криками умчалась прочь. Мордред заплакал, но меч Гундлеуса мгновенно вонзился в крохотное тельце, и золотая ткань окрасилась алым цветом.

Всадники Гундлеуса с копьями наперевес рассыпались по городу, и Лигессак неожиданно для всех присоединился к силурам и помогал копьеносцам убивать своих соотечественников. Силурские солдаты сделали кровавую работу быстро и ловко. Стражники Мордреда и несчастные воины Друидана были перебиты. Впервые в жизни я видел людей, умиравших на копьях, и слышал ужасные крики несчастных, чьи души отлетали в иной мир.

Норвенна и Мордред были мертвы. Враги устремились к башне Мерлина. Моргана, подскакивая, бежала в сторону морских ворот. Толпа женщин, детей и рабов устремилась следом за Морганой. Ралла, Себила и те из уродцев Друидана, что сумели увернуться от разящих мечей силуров, рассыпались по Тору. Пеллинор, голый, радостно и бессмысленно вопивший, подпрыгивал в своей клетке. Хромой Хьюэл храбро обнажил меч.

Я спрыгнул с крепостного вала и побежал к дому. Смелым я не был, но просто любил Нимуэ и хотел убедиться, что она в безопасности. Вдруг маленькая рука схватила меня и с поразительной силой потащила в укрытие за корзинами с праздничными нарядами.

– Ты не можешь помочь ей, дурень, – раздался у меня над ухом тоненький голосок Друидана. – Замри!

Гундлеус и Танабурс вошли в дом. Через распахнутые двери я видел, как король, его друид и еще трое мужчин в шлемах решительно шагали к дверям комнаты Мерлина. Танабурс ногой открыл небольшую дверцу, и они с копьеносцами исчезли внутри.

Я слышал, как смеялся Гундлеус, как силуры, раскидывая вещи, рылись в корзинах и коробах. И вдруг закричала Нимуэ. Это был дикий крик боли и тоски.

– Это отучит тебя плевать на мой щит, – послышался сквозь рыдания Нимуэ грубый голос Гундлеуса.

И новый вопль Нимуэ.

– Они ею попользовались, – хихикнул Друидан.

Только боги знали, что они сделали с Нимуэ, потому что она так никогда и не рассказала об этом. Но никаких рассказов и не требовалось. Они сделали то, что обычно творили солдаты с пленными женщинами, и оставили ее истекающей кровью и полупомешанной. А когда они обнаружили, что сокровищница Мерлина набита заплесневелой чепухой, а не золотом, ткнули головешку из костра в разоренные корзины. Из двери повалил дым. Я закутал голову полой куртки и ринулся сквозь удушающий дым в комнату Мерлина. Нимуэ лежала ничком, обхватив руками голову. Кровь заливала ее обнаженные ноги. Дым перехватывал дыхание, языки пламени плясали над коробками, пронзительно кричали кошки, со свистом хлопая крыльями, носились под потолком летучие мыши.

– Пойдем! – отчаянно вскричал я.

Нимуэ не двигалась.

Я подбежал к двери, ведущей в башню Мерлина, надеясь отыскать хоть какой-нибудь выход. Но, открыв дверь, обнаружил, что она ведет в замкнутую, без единого выхода, комнату. Мельком я успел заметить, что башня была совсем пуста, ничего, хоть отдаленно напоминающего таинственную сокровищницу. Голый земляной пол, четыре деревянные стены и дыра в кровле. Это была комната, открытая небесам, однако сквозь сгущающуюся пелену дыма я увидел на полпути к дымовому отверстию деревянную площадку, к которой вела прочная лестница. Сидя на этой площадке, Мерлин слушал шепот богов. Какое-то мгновение я смотрел на это священное место, но дым все усиливался, и это заставило меня действовать. Я бегом вернулся к Нимуэ, схватил с лежанки черный плащ и завернул в него мою подругу, словно больное животное. Вскинув на плечи узел с ее легким телом, я стал пробираться к двери. Огонь теперь ревел, и красные языки пламени жадно лизали сухое дерево стен. Из глаз моих лились слезы, легкие разрывало от дыма, повисшего в проеме двери. Я выломал кусок штукатурки, отогнул ивовый каркас, ударом ноги проделал в трухлявой стене дыру и протиснулся наружу. Свежий воздух, казалось, оживил Нимуэ. Она соскользнула с моего плеча и отняла руки от лица. Увидев, что сотворил с нею Гундлеус, я понял, почему так страшен был ее последний крик. Вместо глаза на ее лице зияла пустая впадина, заполненная кровью. Нимуэ снова закрыла рану окровавленной ладонью. Я схватил ее за свободную руку и потянул к ближайшей хижине.

Один из людей Гундлеуса увидел нас – разъяренный предводитель силурских воинов закричал, что ведьму надо взять живьем и кинуть в огонь. Началась погоня. Добежав до ближайшего пролома в частоколе, я обнаружил мертвого Хьюэла, добряка Хьюэла, он лежал рядом со сломанным костылем и с обнаженным мечом в руке. Я выхватил из его безжизненной руки меч и потащил Нимуэ вперед.

Мы домчались до крутого южного склона и съехали по скользкой траве. Нимуэ ошалела от боли, а я был вне себя от страха. Оказавшись у подножия Тора, мы, спотыкаясь, протащились мимо святого колодца, миновали сад христиан и через ольховую рощу сбежали вниз к тому месту, где рядом с рыбачьей хижиной стояла болотная лодка Хьюэла. Я толкнул Нимуэ в легкую, сделанную из связанных пучков тростника лодочку, оттолкнулся от деревянной пристани ясеневой палкой и направил лодку к расширяющемуся руслу реки. Люди Гундлеуса бежали вдоль деревянного помоста, пытаясь настичь нас, но я повернул лодку в сторону притока. Лигессак выпустил стрелу, однако мы были уже далеко, и стрела бесшумно погрузилась в темную воду. Позади нас виднелась вершина Тора – языки пламени плясали над крышами хижин, жадно пожирая соломенные кровли, черный дым курился над домом и башней Мерлина, поднимаясь в голубое небо.

Нимуэ свернулась калачиком на носу лодки, прикрывая одной рукой пустую глазницу.

– Я претерпела две раны мудрости, Дерфель, – прохрипела она. – Рану тела и рану гордости. Осталось столкнуться с безумием, и я стану такой же мудрой, как Мерлин.

Дикая улыбка исказила ее лицо, и мне показалось, что она уже заклята безумием.

– Мордред мертв, – сказал я, – мертвы Норвенна и Хьюэл.

Нимуэ, казалось, не слышала. По-моему, ее охватил восторг оттого, что удалось пройти две ступени на пути к мудрости.

Я повернул лодку в озеро Лиссы, огромное черное озеро на южной окраине болот. Там был Замок Эрмида, как называлось небольшое деревянное селение, усадьба вождя племени Эрмида. Его люди, надеялся я, помогут нам. Затем мы будем пробираться на юг, пока нас не скроет ночь или не встретятся друзья.

Наша тростниковая лодка скользила вдоль затененного деревьями причала Эрмида, когда я увидел других беглецов с Тора. Тут были и Моргана с Себилой, и Ралла с плачущим ребенком на руках. Была тут и Линет, ирландская девушка, которая рванулась к берегу, чтобы помочь Нимуэ. Никто не знал, что произошло с беднягой Пеллинором и Друиданом. Невдалеке столпились три плачущие служанки Норвенны, дюжина испуганных найденышей Мерлина и горстка изувеченных солдат Друидана.

– Нам нельзя оставаться здесь, – сказал я Моргане, – они ищут Нимуэ.

– Они ищут не Нимуэ, дурачок, – резко ответила Моргана. – Им нужен Мордред!

– Мордред мертв! – воскликнул я.

Моргана выхватила из рук Раллы ребенка и сдернула с него лоскут грубой коричневой материи. Я увидел ногу с изуродованной ступней.

Онемевший, я уставился на Раллу и ее мужа Гвилиддина, не понимая, как они могли позволить своему собственному сыну умереть вместо другого.

– Он король, – просто объяснил Гвилиддин, указывая на Мордреда, – а наш мальчик был просто сыном плотника.

– Но Гундлеус скоро увидит, что у младенца, которого он убил, обе ноги здоровые, – сурово проговорила Моргана. – Тогда они все кинутся нас искать. Идем на юг.

Мы вышли до полудня, углубившись в зеленые заросли. Один из охотников Эрмида вел нас узенькими тропками и тайными дорогами. Впереди шагал Гвилиддин с несколькими идиотами Друидана, от которых было бы мало пользы в случае нападения. Я, никогда не дравшийся, шел в арьергарде с заткнутым за веревочный пояс мечом Хьюэла и тяжелым силурским военным копьем в правой руке. От Замка Эрмида до Кар-Кадарна было не менее четырех часов ходу, а мы шли кружным путем, плутая тайными тропами.

Моргана, которой было ведомо мировое зло, проницательно заметила, что силурский король задумал эту войну еще со времени Высокого совета и просто ждал смерти Утера, дабы кинуться в атаку в союзе с Горфиддидом. Нас всех одурачили. Но чтобы быть уверенным в победе, Гундлеусу надо найти нас и убить Мордреда.

Огромный лес поглотил нас. Изредка в густой листве слышалось гортанное бормотание голубя, возникал дробный стук дятла. Один раз в кустах раздался громкий треск, и мы замерли, боясь появления всадника-силура, но это был всего лишь клыкастый кабан. Нимуэ молча, не жалуясь, хромала впереди меня. Рядом со мной шла худая темноволосая девушка Линет.

– Что теперь будет с нами, Дерфель? – спросила она.

– Не знаю.

– Мерлин придет?

– Надеюсь, – сказал я. – Или явится Артур.

Мы уже вышли из лесу, когда вдруг на опушку выскочил олень.

– Ложитесь! – прошипел охотник, и все рухнули в траву.

Из-за деревьев выехал вспугнувший оленя всадник. Он был так близко, что я смог разглядеть маску лисы на его круглом щите. У него были длинное копье и рог, в который он затрубил. Вдалеке послышался ответный звук рога. И наступила тишина.

Текли долгие минуты. У речки над пастбищем жужжали пчелы. Мы затаились, не отрывая глаз от стены деревьев перед опушкой и опасаясь увидеть новых всадников. Но никто не появился, и проводник прошептал, что надо ползти к речке, перейти ее вброд и добраться до зарослей на том берегу. Мы ползли долго и трудно. Особенно мучительно было Моргане с ее изуродованной левой ногой.

К середине дня мы пересекли другую, более широкую и глубокую реку, где мне было почти по грудь. Я старательно оберегал от воды свой меч. Это был прекрасный клинок, выкованный прославленными кузнецами Гвента. Рукоять была вырезана из яблони, с круглой, как шар, головкой эфеса.

Другой берег реки продолжался просторным пастбищем. Едва мы пересекли его и вошли в лес, как я услышал позади глухой стук копыт. Послав сигнал вперед, я сжал в руках меч, а тяжелое копье отдал подошедшему Гвилиддину. Он прислушался к звуку шагов и удовлетворенно кивнул сам себе.

– Их только двое, – спокойно сказал Гвилиддин. – Они спешились. Я займусь первым, а ты удерживай второго, пока я не расправлюсь со своим. Ложись! – вдруг приказал он свистящим шепотом. – Прячься!

Я припал к земле, охваченный внезапно нахлынувшим страхом. Ладони мои взмокли, правая нога дергалась, во рту пересохло, к горлу подступила тошнота. Хьюэл преподал мне уроки боя, но я никогда еще не встречался с человеком, готовым убить меня.

– Спокойствие, мальчик, спокойствие, – тихо сказал Гвилиддин. Он бился рядом с Утером, он стоял лицом к лицу с саксами, а теперь на родной земле с длинным копьем в жилистой руке, широко расставив ноги, он с полуусмешкой ждал приближения врага. – Это месть за моего ребенка, – мрачно добавил Гвилиддин. – Боги на нашей стороне.

Я съежился за кустами ежевики. Мое укромное место было безопаснее, чем почти открытое пространство под деревом, где стоял Гвилиддин. И все же я почувствовал себя выставленным напоказ, когда оба наших преследователя вынырнули из чащи всего в дюжине шагов от нас.

Это были два молодых копьеносца с кожаными нагрудными пластинами и в длинных плащах из грубой красновато-коричневой материи. Их заплетенные в косички длинные бороды падали на грудь, темные волосы были стянуты на затылке кожаными ремешками. Лицо ближайшего ко мне мужчины было испещрено боевыми шрамами, рот полуоткрыт, виднелись ощеренные желтые зубы. Меня обуяло непреодолимое желание умчаться подальше, но на левой ладони засвербел, запульсировал шрам, оставленный Нимуэ, и это теплое биение неожиданно прибавило мне смелости.

– Мы слышали оленя, – сказал второй мужчина.

– Мы слышали плач младенца, – возразил первый.

– Ублюдки исчезли, – откликнулся его товарищ.

Я все время повторял про себя имя Бела, моля бога сделать меня мужчиной. Лес вокруг нас дышал мирным теплом. Враги были уже в шести шагах, когда Гвилиддин выпрыгнул из своего укрытия и с воинственным кличем ринулся вперед.

Я побежал следом, и внезапно страх сменился впервые ощущаемой, Богом данной бешеной радостью боя. Пусть Господь и Его ангелы простят меня, но в тот день я познал счастье битвы и долго еще потом с такой же страстью желал ощутить ее снова, как томимый жаждой путник, мечтающий о глотке воды.

Не успел я опомниться, как один из силуров уже корчился на земле, а Гвилиддин вколачивал острый наконечник копья сквозь кожаные латы в его грудь. Второй воин напрягся, выставив вперед копье. Я прыгнул на него и, уклонившись от блестевшего на солнце острия, ударом клинка сшиб копье, едва коснувшееся моего правого бока.

«Крепче держи запястье, мальчик», – словно бы услышал я голос Хьюэла и, выкрикнув его имя, с силой опустил меч на шею силура. Стальное лезвие легко углубилось в тело врага, как топор в труху гнилого дерева. Я вырвал меч и ударил во второй раз. Кровь забулькала в горле умирающего и полилась по его груди. Он медленно и тяжело опустился на покрытую опавшей листвой землю.

Я стоял рядом, дрожа и еле сдерживая подступавшие рыдания. Высоко в листве пронзительно закричала птица. Я не мог двинуться. Тут плечи мои охватила сильная рука Гвилиддина, и слезы хлынули у меня из глаз.

– Ты хороший парень, Дерфель, – сказал Гвилиддин, и я приник к нему, как ребенок к отцу. – Все хорошо, – повторял он снова и снова. – Отлично сработано, мальчик. – Он гладил меня, пока не унялась моя дрожь и не высохли слезы. – Теперь идем.

Я еще содрогался от недавних рыданий, от ужасной мысли, что убил человека. Вдруг я понял, что в смертельной схватке защитил короля, и бредовая радость охватила меня.

– Вы наделали столько шума, что вскоре все силуры явятся сюда и будут наступать нам на пятки, – прорычала Моргана. – Идем! Двигайтесь быстрее!

Нимуэ отнеслась к моей победе с видимым равнодушием. Зато Линет жаждала услышать каждую подробность, и я, рассказывая, преувеличивал и силу врага, и свою храбрость, а восхищенные восклицания и испуганные вздохи Линет толкали меня на еще большее хвастовство. Ее рука оказалась в моей. Я не отрываясь глядел в ее большие темные глаза и поражался, почему никогда по-настоящему не замечал, как она красива. Мы шли весь долгий день, пока наконец не свернули в сторону холмов, на которых, как неподвижный страж, высился Кар-Кадарн.

Еще через час мы стояли на опушке леса у подножия холма. Солнце висело высоко в небе, и его нежный свет обливал западные крепостные валы Кар-Кадарна. Ни одного стражника не было на стенах крепости, ни единого дымка не поднималось над крышами скрытого за валами поселка. Мирная тишина подтолкнула Моргану к решению пересечь открытое пространство и взобраться по западной тропе к королевской крепости.

Мы вышли на пастбище, и перед нами вытянулись длинные тени. Нимуэ, которая до сих пор, казалось, была отрешенной от всего, скинула башмаки и пошла босой. Над нашими головами медленно плыл ястреб; испуганный шумом, откуда-то стремительно выскочил заяц и ошалело понесся, скрываясь в высокой траве. Цель была уже близка, и люди повеселели. Мы преодолели все и принесли Мордреда к месту его рождения – на королевский холм Думнонии. Но не успели мы пройти и половины пути к спасительному убежищу, как за нашими спинами появился враг – военный отряд Гундлеуса.

Если бы Гундлеус даже не собирался преследовать короля-младенца, он все равно должен был бы прийти сюда, в Кар-Кадарн, священное место думнонийских королей. Ведь ему нужно было никак не меньше, чем корона Думнонии. А как гласит старая поговорка, тот, кто владеет Кар-Кадарном, тот обладает и Думнонией, кто владеет Думнонией, тот правит Британией.

Силурские всадники неслись впереди копьеносцев. Было ясно, что через несколько минут они нас настигнут. Всадники вытянулись в длинную линию. Их плащи прикрывали крупы лошадей, ножны свисали сбоку, а солнце сверкало на кончиках копий, и лучи его скользили по развевавшемуся знамени с изображением лисьей морды. Гундлеус в блестящем стальном шлеме с гребнем из лисьего хвоста скакал под знаменем. Лэдвис с обнаженным мечом в руке находилась рядом с ним, а Танабурс в свободном, хлопающем на ветру платье трусил на серой лошадке по другую сторону от короля.

Я уже во второй раз готовился умереть, когда вдруг распахнулись ворота Кар-Кадарна и наружу стремительно вытекла людская река. Одетые так же, как и всадники Гундлеуса, конники несли щиты с драконом, знаком Мордреда.

Мы побежали им навстречу.

– Пятьдесят копий, – пробормотал Гвилиддин. Он пересчитывал наших спасителей. – Слишком мало.

Гундлеус решил отрезать нам путь к отступлению. Раз уж его враги собрались в одном месте, он намеревался уничтожить всех разом. Числом его отряд превосходил думнонийцев, но, спустившись вниз с холма и отдалившись от крепости, они лишились единственного своего преимущества.

Конники Думнонии с грохотом пронеслись мимо нас. Это были не легендарные всадники Артура, которые на скаку могли срубать крыши с домов, а всего лишь легкая кавалерия вооруженных разведчиков. Но они все же образовали защитную стену между нами и силурскими копьеносцами. Мы увидели, что командует спасительным отрядом сам Овейн, могучий Овейн, лучший воин короля и величайший борец всей Британии. Мы были уверены, что Овейн сейчас далеко на севере, сражается бок о бок с мужчинами Гвента в горах Повиса, и вот он тут, в Кар-Кадарне!

До сумерек оставалось еще часа два и не менее четырех часов – до полной тьмы. Солнце светило достаточно ярко, и это давало Гундлеусу возможность закончить резню засветло. Но сначала он попытался убедить нас не силой, а словом. Блистающий и роскошный, он выехал вперед с перевернутым в знак мира щитом.

– Люди Думнонии, – прокричал он, – отдайте мне ребенка, и я уйду!

Никто не ответил. Овейн был скрыт щитами своих воинов, и потому Гундлеус не видел его. Он обращался ко всем нам.

– Это искалеченный ребенок! – выкрикнул король Силурии. – Проклятый богами. Неужто вы надеетесь, что удача посетит страну, которой правит король-урод? Вы хотите, чтобы саксы стали хозяевами этой земли? Что еще может принести увечный король, кроме несчастий и горя?

И снова никто не ответил, хотя, Бог свидетель, в наших рядах было немало людей, которые опасались, что Гундлеус говорит правду.

Гундлеус снял шлем и снисходительно заулыбался.

– Вы можете сохранить себе жизнь, – пообещал он, – если отдадите мне ребенка. – Он ждал ответа, которого не последовало. – Кто командует вами? – наконец спросил он.

– Я! – Овейн протиснулся сквозь ряды воинов, чтобы занять свое настоящее место перед линией щитов.

– Овейн. – Гундлеус узнал силача, и я увидел искорку страха в его глазах. – Лорд Овейн, – поправился Гундлеус, назвав надлежащий титул, – сын Эйлинона и внук Кулваса, я приветствую тебя! – Король поднял к солнцу острие копья. – Не забывай, у тебя есть сын, лорд Овейн.

– У многих мужчин есть сыновья, – спокойно ответил Овейн, – тебе-то какое дело?

– Ты хотел бы, чтобы твой сын оказался без отца? – спросил Гундлеус. – Ты хочешь, чтобы ваши земли превратились в пустыню, ваши дома были спалены, а твоя жена стала игрушкой моих людей?

– Моя жена, – сказал Овейн, – сама может победить в бою всех твоих мужчин и тебя тоже, Гундлеус! Возвращайся к своей шлюхе, – он кивнул в сторону Лэдвис, – и поделись ею со своими людьми.

Мужественное спокойствие Овейна приободрило нас. Он выглядел непобедимым со своим массивным копьем, длинным мечом и обитым железными пластинами щитом. Неукротимый боец всегда дрался с обнаженной головой, презирая опасность, а его мускулистые руки были сплошь татуированы драконами Думнонии и его собственным символом – клыкастым кабаном.

– Отдай мне ребенка. – Гундлеус старался не обращать внимания на насмешки. – Отдай мне короля-калеку.

– Отдай мне свою шлюху, Гундлеус, – возразил Овейн. – Ты не тот мужчина, что нужен ей. Отдай ее мне – и можешь убираться с миром.

Гундлеус плюнул, пожал плечами и повернул лошадь назад. Свой щит он тоже перевернул, давая знать, что готов к бою.

Это была моя первая битва.

Думнонийские всадники встали стеной и ощерились копьями, скрыв за этой живой оградой женщин и детей. Наши враги выстроились в боевом порядке. В рядах силуров был и предатель Лигессак. А Танабурс начал ритуальный танец, прыгая перед стеной щитов на одной ноге, с поднятой рукой и прищуренным глазом. Из силурских рядов полетели в нашу сторону оскорбительные выкрики. Копьеносцы Гундлеуса хвастали, что перережут нас, как свиней. При этом они медленно продвигались вперед, но, пройдя шагов пятьдесят, остановились.

Две линии бойцов застыли одна против другой. Требовалась невероятная смелость, чтобы первым решиться атаковать плотный ряд щитов с выставленными вперед стальными жалами копий. Впоследствии я видел армии, стоявшие друг против друга часами, прежде чем собирались с мужеством для начала атаки. Чем старше был воин, тем больше ему требовалось смелости. Только молодые не понимали, какой неприступной может быть стена щитов, и, кидаясь в атаку, погибали.

Силуры, не двигаясь, принялись стучать древками копий о щиты. Беспорядочный грохот должен был вывести нас из равновесия и толкнуть на копья противника. Наши ряды не дрогнули.

– Сначала будет несколько ложных атак, парень, – успокоил меня стоявший рядом солдат.

И верно, не успел он договорить, как несколько силуров выскочили вперед и метнули в нас копья. Наши люди сдвинули щиты, и длинные копья вонзились в них. Одновременно силуры, не ломая линию, сделали несколько шагов нам навстречу. Овейн приказал немедленно двинуться вперед. Вражеская стена тут же замерла.

– Отойдите назад! – приказал нам Овейн.

Сам он выехал перед линией своих воинов и вызвал Гундлеуса биться один на один.

– Неужто ты баба, Гундлеус? – кричал самый могучий воин нашего короля. – Где потерял храбрость? Или хлебнул маловато хмельного меду? Отправляйся, трусливая женщина, к своему ткацкому станку! Возвращайся к вышиванию! Кидай меч и возьми в руки веретено!

Мы, послушные приказу предводителя, медленно отступали. Но внезапная атака врагов заставила нас снова замереть на месте и поднять щиты. Засвистели копья. Одно пролетело прямо над моей головой, обдав холодным порывом смертоносного ветерка. Овейн с презрительной улыбкой отражал щитом летевшие в него копья и не уставал засыпать нападавших градом насмешек.

– Кто учил вас кидать копья? Ваши матери? – Он смачно плюнул в сторону врагов. – Выходи, Гундлеус! Сразись со мной! Покажи своим трусам, что ты король, а не мышь!

Силуры, стараясь заглушить насмешки Овейна, колотили древками копий по щитам. Он повернулся к ним спиной, словно желая выказать полное презрение, и вполголоса приказал нам:

– Назад!

Вдруг два молодых силура отбросили щиты и копья, сорвали с себя одежду и полуобнаженные выскочили вперед.

– Вот теперь и начнется! – мрачно шепнул мой сосед.

Голые воины, наверное, были пьяны или возбуждены заклинаниями Танабурса и считали, что их тела защищены от вражеских клинков. Я слыхал о таких безумцах и знал, что их самоубийственный пример становился обычно сигналом для начала настоящей атаки. Сжав свой меч, я попытался дать себе обет умереть достойно, но на самом деле мог только оплакивать себя и свою жизнь. Только сегодня я стал мужчиной и вот теперь должен был умереть. Я присоединюсь к Утеру и Хьюэлу в ином мире и буду там многие годы бродить бестелесной тенью в ожидании того дня, когда моя душа найдет другое человеческое тело, в котором сможет вернуться в этот теплый, зеленый мир.

А те двое распустили волосы, подняли копья и мечи и совершили воинственный танец перед строем силуров. Они выли, ввергая себя в боевое неистовство, и, танцуя, все приближались и приближались к Овейну с обеих сторон. Их мечи и наконечники копий кроваво мерцали в лучах заходящего солнца. Гигант подбросил в руке копье, будто прикидывая его вес, и приготовился к стычке, которая могла стать началом атаки замершей вражеской армии.

И тут протрубил рог.

Воздух пронзил такой ясный и холодный звук, какого я никогда раньше не слышал. Рог протрубил один раз, другой. Эти чистые, холодные ноты отрезвили даже двоих полуголых храбрецов. Они замерли, повернув головы на восток, откуда прилетели звуки рога.

Я тоже оглянулся. И был ослеплен.

Казалось, на смену умирающему солнцу поднялось новое, сверкающее. Свет переливался по пастбищу, ослепляя нас, но потом лучи скользнули вбок, и я понял, что это только отражение настоящего солнца, сияющего на щите, начищенном словно зеркало. Этот щит держал человек, какого прежде я не видел. Величественный, высоко сидящий на огромном коне воин в окружении таких же необыкновенных людей, мужчин с плюмажами, мужчин в латах, словно бы вышедших из легенды богов, спустившихся на это поле сражения. Над высоко поднятыми головами, над шлемами с развевающимися плюмажами полыхало знамя, которое я стал любить больше всех знамен на всей земле Господа. Это было знамя с изображением медведя.

Рог протрубил в третий раз, и я внезапно осознал, что не умру. Я плакал от радости, и все наши копьеносцы плакали и кричали, а земля дрожала под копытами коней. И сидели на них похожие на богов люди, которые спешили спасти нас.

Подоспел сам Артур.