Читать книгу Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский - Страница 7

Примененный Шаубом метод устрашения подействовал настолько, что, представ перед фюрером, Кальтенбруннер ощутил то, что ощущал крайне редко и только в присутствии разгневанного Гитлера, – предательский холодок в мелко подрагивающих коленных чашечках.

«Только бы Адольф не подумал, что я все еще услаждаю себя мечтаниями о великой независимой Австрии! – мысленно взмолился он, не в состоянии избавиться от навеянного Шаубом воспоминания. – Одного этого достаточно будет, чтобы воспринимать меня как личного врага!»

Однако Гитлеру страхи его были неведомы. Он сидел за столиком, крепко сцепив пальцы и глядя в покрытое влажной пленкой окно, и, казалось, даже не заметил появления начальника РСХА.

«Австрия? – самоуспокоительно спросил себя Кальтенбруннер. – Да при чем здесь Австрия?! Мысленно он сейчас под одним из своих Ватерлоо: Сталинградом, Ленинградом или Курском. Впрочем, с некоторых пор у фюрера появилось свое личное, персональное Ватерлоо – ставка “Вольфшанце”, под которым он и в самом деле потерпел наиболее сокрушительное и неожиданное для себя поражение. Поскольку нанесено оно было собственными генералами».

Оставшись довольным своими умозаключениями, Кальтенбруннер слегка приободрился и даже взглянул на Гитлера с некоторым сочувствием: что бы там ни думал сейчас о нем «привагонный» служака Шауб, он, как начальник Главного управления имперской безопасности, подобного поражения пока еще не знает.

Только вряд ли в эти минуты фюрер вообще думал о чем-либо конкретном; вполне возможно, что это был момент отрешенного полузабытья, в которое он впадал в последнее время все чаще, предаваясь ему с облегчением человека, радующегося любой возможности вырваться из трясины житейских реалий.

Но как раз тогда, когда Эрнст решил было, что Гитлер настроен слишком благодушно, чтобы пытаться провоцировать его, неожиданно услышал то, что повергло его в изумление:

– Итак, поведайте-ка мне, Кальтенбруннер, насколько глубоко проникли корни измены в вашем Главном управлении имперской безопасности?

Вождь спросил об этом, все еще не отрывая взгляда от окна, спокойным, ровным тоном; тем не менее в голосе его послышались некие зловещие интонации.

– В наших рядах измены нет, мой фюрер, – решительно покачал головой Эрнст, понимая, что наиболее убедительно должны звучать именно эти, первые его слова, которые и определят ход всей дальнейшей беседы. – И быть не могло.

– Вы и сами в этом не убеждены, Кальтенбруннер.

– Вам известно, мой фюрер, как решительно мы действовали, обнаружив логово заговорщиков в штабе армии резерва генерал-полковника Фромма.

– Неубедительно, – проворчал фюрер, только теперь поднимая голову, чтобы искоса понаблюдать за реакцией Кальтенбруннера.

– Достаточно взглянуть на составленные гестапо списки, приближенных к генералу Фромму, чтобы…

– Когда Фромм понял, что покушение не удалось, – прервал его Гитлер, – он сам принялся истреблять людей, которые еще каких-нибудь полчаса назад были его сообщниками.

– Вы правы, мой фюрер, но…

– Он сам принялся истреблять их, – настаивал на своем Гитлер. – Это обычная тактика заговорщиков. И только благодаря тому, что Скорцени прекратил этот кровавый балаган, нам удалось захватить большую часть подлых предателей, изобличив при этом и самого командующего. Так или не так?

«А ведь Скорцени – единственный, кому фюрер все еще доверяет, – открыл для себя Кальтенбруннер. – Что не так уж и плохо, если учесть, что первый диверсант рейха является моим непосредственным подчиненным».

– Фромм был одним из покровителей заговорщиков – это уже не подлежит сомнению, – еще глуше и невнятнее пробубнил он вслух, благо что его венский акцент австрийца-фюрера не раздражал.

– Но покровителем только той части путчистов, которые пригрелись в штабных кабинетах вверенной ему армии, – парировал Гитлер. – А кто был покровителем тех из них, что обосновались в кабинетах Главного управления имперской безопасности?

– Ни нам, ни гестапо обнаружить хоть какие-то признаки заговора в стенах РСХА не удалось. Убежден, что их и быть не могло. Мюллер тоже убежден в этом, – добавил Эрнст, не будучи уверенным, что шеф гестапо столь же уверенно поддержал бы его.

– Мюллер! – хмыкнул фюрер. – У нас что, теперь так принято – ссылаться на Мюллера, как на Господа? А то, что среди заговорщиков и сочувствующих им оказалось несколько сотрудников гестапо, вам известно?

– Известно, мой фюрер.

Гитлер взглянул на него с явным недоверием, и теперь уже Кальтенбруннеру трудно было понять, что скрывается за этим взглядом: неверие в его информированность или же подозрение в личной неблагонадежности.

– Рейх предали генералы вермахта, – предпринял он последнюю попытку оправдания. – Этот продажный старый генералитет. Причем особо старались тыловые крысы из армии резерва, которые, всячески избегая фронта, решили открыть его в глубоком тылу своей родины. Что же касается войск СС, не говоря уж об РСХА, то они остались верными вам и рейху. И так будет всегда.

Слушая его, Гитлер машинально кивал, однако трудно было поверить, что он действительно убежден в непогрешимости СС.

– И все же я требую, чтобы вы еще раз, самым тщательным образом, прошлись по связям тех путчистов, которые уже изобличены. По любым нитям, которые ведут к любому из ваших сотрудников или агентов.

– Сегодня же мои люди пройдутся по всем связям, которые только возможно будет отследить…

– Причем связям всех сотрудников, без исключения, – врубался указательным пальцем в доску стола Гитлер. – Включая лично вас.

– Даже… меня?! – спросил шеф РСХА, чувствуя, что гортань, словно залитая свинцом, отказывается повиноваться ему.

– Что вас так удивляет?

– Ну, уж меня-то должен был бы проверять кто-либо другой. Не могу же я проверять самого себя! – вскипел Эрнст.

И фюрер понял, что явно перестарался, забыв при этом об особенностях характера шефа СД: как только тот чувствовал, что все возможности оправдания исчерпаны, он не замыкался в панцире молчания и уж ни в коем случае не отступал, а наоборот, становился неукротимо жестким, возрождая в себе непоколебимость.

– Кто-то другой? Кто, например? Мюллер, Шелленберг, Олендорф? Так ведь все они пребывают в вашем подчинении, господин начальник имперской безопасности.

– Но если последует ваш приказ… – изо всех сил пытался удержаться в седле Кальтенбруннер, вновь убеждаясь, что выпад против него – не одна из мрачных шуток-нападок Гитлера.

– Пока что пребывают, – многозначительно уточнил фюрер. – Гиммлер к такой проверке тоже не готов, поскольку никогда ничем подобным не занимался. Он вообще никогда ничем не занимался. И я уже, по существу, потерял доверие к нему.

Кальтенбруннер благоразумно промолчал. Он знал, что отношения между Гитлером и рейхсфюрером СС Гиммлером в последнее время стали натянутыми. Однако главнокомандующий войсками СС все еще был слишком сильным и влиятельным, чтобы кто-либо решался открыто выступать против него. К тому же Кальтенбруннер не забывал, что пока еще пребывает в прямом подчинении у Гиммлера.

– В иной ситуации я натравил бы на вас адмирала Канариса со всей его абверовской сворой, – продолжил фюрер, – но ведь вам известно…

– Известно, мой фюрер.

– Кстати, – вдруг прервал Гитлер свою словесную пытку, – чем сейчас занимается этот наш абверовский заговорщик Канарис?

Кальтенбруннеру понадобилось несколько секунд, чтобы отойти от нанесенного ему «удара ниже пояса» и привести в систему все, что ему было известно о бывшем шефе абвера. Теперь он мог благодарить случай за то, что лишь недавно поинтересовался его послеарестной судьбой у всезнающего Шелленберга. А еще Эрнст понимал, что переход на личность Канариса – это его спасение. Просто теперь следовало как можно глубже втянуть фюрера в подробности положения адмирала. Подозрительно неопределенного положения.

– После освобождения из замка Лауэнштейн, где он пребывал под арестом как участник заговора, вы назначили его адмиралом для особых поручений.

– Адмиралом для особых… поручений?! – поразился собственному легкомыслию фюрер.

– Хотя следствие по его делу так и не было завершено.

Кальтенбруннер и сам не заметил, как в голосе его появились обвинительные нотки. «Нет, действительно, как можно было освобождать из-под ареста бывшего руководителя военной разведки, чья причастность к заговору была доказана многими свидетельствами?! Уж не побаивается ли фюрер доводить “дело Канариса” до суда?»

– Не завершено, – с необъяснимой меланхоличностью признал Гитлер, пребывая в эти мгновения в каком-то ином измерении.

– В июне вы уволили его в запас, но затем вернули на службу. С начала июля, насколько мне известно, он все еще возглавляет Особый штаб при Верховном главнокомандующем по ведению торговой и экономической войны против наших врагов.

Гитлер взглянул на Кальтенбруннера с таким удивлением, словно впервые слышал об Особом штабе и вообще о каких-либо назначениях, касающихся опального адмирала. Но потом вдруг взгляд его угас: он все вспомнил – и в очередной раз разочаровался собственным решением.

– Как вы думаете, Кальтенбруннер, адмирал действительно мог принимать участие в непосредственной подготовке к покушению на меня?

«Как же ему не хочется верить в это! – понял вдруг шеф СД. – Многое он отдал бы, чтобы кто-нибудь сумел убедить его в невиновности адмирала. При том, что многих других, в том числе и тебя, готов обвинять вопреки неопровержимым доказательствам преданности и всякому здравому смыслу! Почему так?! Несправедливо!»