Читать книгу На острие меча - Богдан Сушинский - Страница 13

Увлекшись разговором, Сирко не заметил, как на подножке кареты, держась рукой за дверцу, появилась молодая женщина с распущенными пшеничными волосами, покрывающими ее голову золотистой накидкой. Взглянуть на нее полковника заставили сотник и ротмистр, которые вдруг умолкли и уставились на графиню.

Однако еще какое-то время девушка не обращала на них внимания. Слуга-татарин отвязал идущего за каретой коня и подвел госпоже, одетой сейчас в брючный костюм, мало чем отличающийся от мундира польского офицера.

Сирко проследил, как она легко, по-мужски, как человек, давно привыкший к верховой езде, вскочила в седло, и удивленно качнул головой: он-то ожидал, что из кареты выплывет располневшая салонная дама.

«Ну да… За такой заговорщицей легко может пойти вся польская гвардия, – молвил про себя полковник, приученный к тому, что женщины не должны оказываться в казачьих обозах, а тем более в боевых лавах. – Такая не успокоится, пока не добьется если не самого трона, то, по крайней мере, титула первой придворной дамы».

Пока графиня растыкивала по седельным кобурам поданные слугой четыре пистолета и навешивала на себя колчан со стрелами (лук уже был пристроен в специальный, притороченный к седлу кожаный подлучник), мужчины оцепенело рассматривали ее, не решаясь произнести ни звука. Возницы и охрана обоза тоже выворачивали шеи, как бы стремясь насмотреться на это непонятно откуда свалившееся на них степное видение.

На слегка загорелом, ангельски чистом лице графини еще не оставили своего следа ни болезненная будуарная бледность, ни любовные переживания, ни, тем более, раннее женское увядание. Круглолицая, с ювелирно выточенным римским носиком и мастерски вырезанными божьим резцом яркими чувственными губками, женщина эта была создана Всевышним даже не для чувственных игр и уж, конечно, не для плотской любви, а единственно для того, чтобы служить эталоном женской красоты каждому, кто способен или хотя бы пытается постичь ее.

– Что это за войско, ротмистр? – по-польски, с приятным французским акцентом спросила графиня, закончив свое вооружение и направляясь к офицерам. – Надеюсь, мы еще не числимся пленными у этих доблестных витязей в турецких шароварах.

– Полковник реестрового казачества господин Сирко, сотник Гуран и их люди, ясновельможная графиня, – вежливо представил новых попутчиков Радзиевский.

– Рада видеть вас хотя бы с сотней солдат, – холодно бросила графиня, останавливаясь напротив Сирко. – А то, глядя на разрушенные, сожженные села, у меня создавалось впечатление, что на этой земле вообще не осталось ни одного воина, способного держать в руке саблю.

– Побойтесь Бога, графиня, – обиженно поджал губы Сирко.

– В трех селах подряд нам сообщали, что в крае лютует банда каких-то татар-кайсаков. Вторую неделю хозяйничает здесь, а защитить крестьян некому. Так кто, по-вашему, должен бояться Бога?

– Воины на этой земле были всегда, – ответил Сирко. – Другое дело, что защищали они чужеземных королей и князей, которые мало заботились о защите самой этой земли. Но теперь Украина видит и своих собственных защитников, – повел рукой в сторону тронувшегося в дорогу обозного арьергарда. – Уже сейчас эти рыцари наводят ужас на турецких янычар, крымских и белгородских ордынцев.

– Так уж и «наводят ужас»?! – грустновато улыбнулась Диана. – Кто бы мог подумать?! Разве вашим предводителям неизвестно, что татары – прекрасные лучники? На один выстрел вашего пистолета они способны ответить пятью-шестью выстрелами из лука. Так почему вы не вооружаетесь луками сами и не вооружаете ими своих крестьян? Почему вы позволяете небольшим, примитивно вооруженным татарским отрядам тысячами угонять соплеменников в рабство?

Полковник молча поиграл желваками. Он и сам не раз задумывался над тактикой борьбы с татарами, которые всегда оставались для Украины гибельной саранчой. Множество раз в беседах с местными польскими шляхтичами он говорил о том, что каждое село в пограничных землях следует обвести земляными валами, каменными или бревенчатыми оградами, создавая при этом вооруженные ружьями и луками отряды сельской самообороны.

«Сколько татар прибыло в украинскую землю для очередного грабежа – столько и должно было в ней остаться!» – вот тактика, которую он исповедовал, размышляя об обороне пограничных территорий. Но ведь поляки опасались, что в украинских полевых крепостях тут же станут зреть вооруженные бунты против их владычества. Как объяснить воинственной француженке, что эта земля все еще находится под владычеством чужеземцев? Да и стоит ли вдаваться в подобные объяснения?

– В ваших словах немало правды, графиня, – смиренно признал он. – Но вы должны понять, что отношения украинцев с поляками выглядят еще сложнее, нежели французов с испанцами.

– Не говоря уже об англичанах, – с той же смиренностью согласилась графиня де Ляфер.

И вновь Сирко задержал на ней взгляд значительно дольше, чем следовало. Это было замечено всеми, и прежде всего Радзиевским. Однако ничего поделать с собой полковник не мог. В свои походные сорок он действительно никогда не видел женщины подобной красоты.

– Потому и говорю: пройдет еще немного времени, и мир признает в казаках лучших воинов Европы, – спокойно, убежденно произнес полковник, понимая при этом, что не в состоянии отвести взгляда от своей новой попутчицы. Он прекрасно понимал, что говорит явно не то, совершенно не к месту, но всячески пытался продлить беседу с этой изумительной женщиной.

– Весь мир? Лучшими воинами Европы? – с иронией переспросила графиня, по-детски сморщив носик. – Для начала попытайтесь убедить в этом хотя бы меня… полковник! – крикнула она, пришпоривая коня.

– Вот и все, полковник, – не мстительно, скорее сочувственно, подытожил их короткую словесную стычку ротмистр, давая понять, что ему тоже приходится нелегко с этой парижской дамой.

– Не думаю.

– Все, рыцарь степей, все. Тут уж поверьте. Трогаем. К ночи нужно добраться если не до крепости, то хотя бы до ворот какого-нибудь заезжего двора.

– День, когда эта заговорщица покинула пределы Франции, наверное, был самым счастливым в жизни кардинала, – задумчиво проговорил Сирко.

– И не только, – охотно согласился ротмистр, желая поддержать беседу. Но был удивлен, обнаружив, что Сирко как-то сразу умолк и замкнулся в себе.

Тем временем разросшийся обоз продолжал двигаться. Скрипели и громыхали на каменистых уступах повозки, ржали уставшие, томимые жаждой кони, перекрикивались извозчики и казаки охраны. Уже довольно высоко поднявшееся солнце по-степному жарко опаляло вершины подольских холмов, выжигая яркость их зелени и осушая легкие дуновения ветра.

– Кстати, влюбляться, полковник, тоже не советую! – вдруг ожил голос ротмистра Радзиевского, о существовании которого Сирко успел просто-напросто забыть.

– Возможно, вы правы. Такие, как ваша графиня, наверное, существуют не для того, чтобы мы утешались любовью с ними, а для того, чтобы содрогались от их нелюбви ко всему окружающему миру. Хотя кто знает…

– Слабость наша перед женщинами в том и заключается, что всякий раз мы завершаем свои размышления этим неопределенным «Хотя кто знает…» Суровости нам не хватает, полковник, суровости…