Читать книгу Французский поход - Богдан Сушинский - Страница 25

– Мы снова вместе, Брежи, – она сама раздевала его, все сильнее распаляясь при этом, впиваясь пальцами в мускулистую грудь, в опоясанный точеными жгутами мышц живот, в мощные, достойные быть скопированными для античной статуи, ноги.

– Никто, да, никто не мог бы предположить, что этот, чуть выше среднего роста, широкоплечий, но не производивший особого впечатления сорокавосьмилетний мужчина обладает таким мощным тренированным телом. Иное дело, что его мощь терялась, а возможно, умышленно скрывалась под складками расточительно широких одежд, под вальяжностью аристократа, под дипломатическим добродушием.

– Мы виделись множество раз, – взволнованно, едва владея непослушными пересохшими губами, произнес де Брежи. – Провели немало ночей. Но всякий раз мне с трудом верится, что ты еще когда-либо придешь на встречу со мной, Людовика. – Он звал Марию-Людовику Гонзагу только этой частью имени – Людовика. Как не звал ее никто другой. – И если быть честным, больше всего поражает то, что ты ни разу не воспользовалась возможностью не прийти.

– Как же можно пользоваться возможностью не видеть тебя, Брежи?

– Как-никак, ты королева, Людовика.

– Время от времени ты должен, просто обязан, забывать о моем титуле.

– О том, что ты – королева, я не позволяю себе забывать, даже лаская тебя.

– А вот в постели ты не имеешь права забывать об этом. Никогда. Не зря же я очень часто терзаюсь вопросом: «Удается ли мне и в постели оставаться королевой, ее величеством»?

– Удается, Людовика, удается.

Появился слуга. Он принес дрова и щедро заполнил ими оба камина. Людовика узнала в нем того глухонемого кучера, из бывших уголовников, который привозил ее к ресторанчику Гуго. Что касается де Брежи, то он просто не обращал на него внимания, словно слуги не существовало.

За окном громыхала весенняя гроза. Шум ливневых потоков заглушался лишь раскатами грома. Но здесь, в домашнем кабинете графа де Брежи – куда слуги, как всегда, предусмотрительно внесли узкую, совсем не королевскую постель, – за плотно зашторенным окном, было тепло и уютно.

– Вроде бы не время говорить об этом, Людовика. Но я связался с кардиналом Мазарини. Он согласился вести переговоры с казаками. Понял, что это действительно единственная воинская сила, способная реально помочь Франции.

– Пусть благодарит меня. Сам он до этого не додумался бы, – простодушно заявила королева, заставив графа де Брежи удивленно взглянуть на нее. До сих пор послу казалось, что инициатива исходит от него. Но ведь на то она и королева…

– О Марии Гонзаге в Варшаве говорили всякое. Высокородная шляхта не любила молодую королеву. Польские монахи-иезуиты ненавидели и побаивались ее. Придворные дамы завидовали красоте, сдержанности и умению невозмутимо, со стоическим терпением, воспринимать зловещую коварность высшего света.

– В столице, как и в Кракове, помнили ее настоящих и мнимых любовников. Особенно много судачили о фаворите Людовикен-Марсе, казненном за заговор против кардинала Ришелье. Не могли простить того, что она так и не переродилась в польку, а, оставаясь француженкой, никогда не проявляла особых чувств к этой новой «отчизне». Не было секретом для сенаторов и то, что королева усердно помогает Анне Австрийской и кардиналу Мазарини поддерживать профранцузскую линию в политике своего супруга Владислава IV, покровительствуя при этом французской колонии в Варшаве.

О ней знали многое. Единственное, о чем не ведал пока что никто – так это о тайных посещениях королевой посла Франции – графа де Брежи. Агенты ордена иезуитов постоянно следили за особняком графа. Они всегда знали, кто, в какой день и час входил и выходил из него. Но никто из них до сих пор не обратил внимания на то, что дважды в месяц, в первое и последнее воскресение, к дому, расположенному в двух кварталах от особняка графа, подъезжает скромная дорожная карета, из которой выходит гусарский поручик со своей девицей. В этом кабачке бывали многие офицеры, и появление еще одного поручика не могло вызвать у кого-либо особого интереса.

Правда, хозяин кабачка лично встречал только эту пару. И не заводил в зал, а прямо из коридора провожал в потайную комнатушку, из которой был ход в подвал. Только он, да еще эти двое влюбленных знали, что из огромного винного подвала, пролегающего под городскими кварталами, был пробит тоннель, по которому можно легко достичь подземелья особняка графа де Брежи. Один из выходов из него оказался замаскированным под камин, находящийся в комнате рядом с кабинетом посла, который королева называла «собором распятий». Другой же выводил в закрытую часть парка.

Владелец ресторанчика был французом, давним знакомым графа. Девять лет назад Брежи спас его от виселицы – под видом слуги привез с собой на корабле в Варшаву и на свои деньги купил для него ресторанчик, за которым начиналась небольшая роща, переходящая в парк барона Зеерфольда, давнишнего приятеля посла. А уж соединить два подвала тайным ходом – особого труда не составило.

Куда исчезли потом четыре землекопа-уголовника, в течение шести месяцев подрывавшие два старинных варшавских квартала – это графа де Брежи не интересовало. Точно так же, как потом самого владельца ресторанчика, известного под кличкой Гуго, совершенно не интересовало, что это за поручик повадился к нему в подвал и что за дама появляется с ним, скрывая лицо под черной вуалью и низко опущенным капюшоном.

Он знал время их появления. Встречал и уводил в подземелье, не задавая никаких вопросов и не произнося ни слова. Карета, в которой приезжала пара, тоже принадлежала ему. А кучер – немой литовский татарин с обрезанными ушами и клейменым лбом, всегда ждал возвращения влюбленных, стоя во дворе, за высокой каменной оградой.

– Как много огня, Брежи… – Мария Гонзага подняла голову и величественным жестом откинула прядь густых вьющихся волос.

– Но ведь это же… огонь. Его не бывает много.

– Иногда его не бывает совсем. Как часто его не бывает, Брежи. Тебе этого не понять, – она закрыла глаза и склонила голову. Руки снова легли на его мощные мускулистые ноги.

Этот мужчина действительно представлял собой тугой сноп мышц. Откуда они у графа; каким трудом, какими физическими упражнениями генерал де Брежи поддерживал свое тело в такой форме – оставалось для нее загадкой. Одно она твердо знала: никому, ни одной женщине в этом городе и в голову не могло прийти, что этот плотно скроенный, в прекрасной физической форме дворянин сумел сохранить к пятидесяти годам и свое достоинство, и высокое парение духа, и состояние тела.

Правда, при этом он умудрился так и не создать семьи. Но в данном случае Гонзага склонна была отнести это скорее к его заслугам, нежели к недостаткам. Впрочем, она, королева Польши, тайно пробиравшаяся к своему мужчине через три подземелья Варшавы, многое склонна была относить к достоинствам этого человека.

– Какое счастье, что ты не король, Брежи!

– Мое личное счастье именно в этом и заключается, – покорно согласился граф.

Брежи, «греховный мужчина королевы», как называл его поручик Кржижевский, стал особым пристанищем Марии-Людовики Гонзаги, последним пристанищем в этой стране, которым она дорожила настолько, что не могла, не имела права ни рисковать им, ни разочаровываться.

– Ты права, Людовика. Мое тело – не в пример мне, стареющему, чинному послу.

Пока пламя двух каминов, словно пламя костров, озаряло измученные тела – в разные века, разными народами и всяк на свой лад распятых Иисусов. Сами распятые, искупая грехи рода человеческого, молчаливо взирали на сладострастную игру истосковавшейся по мужской силе владычицы. И стонали вместе с ней и томились от сознаниятого, как коротки минуты земного блаженства.