Читать книгу Голубая перепись лет - Борис Алексеев - Страница 6

Немного истории. По окончании школы Венедикт поступил в престижный Инженерно-Физический институт. Беспечно жонглируя знаниями, полученными в математической спецшколе №2, он, в отличие от подавляющего большинства абитуриентов, экзамены сдал шутя. К примеру, на профильной физике ему был задан вопрос: «Назовите физические параметры среды, при которых происходит молекулярная конденсация влаги. Короче говоря, когда выпадает роса?» На что Венедикт, рискуя получить пару, улыбнулся и простодушно ответил: «Утречком!»

Экзаменатор замер, сдвинул брови домиком с проломленной крышей и внимательно посмотрел на юного наглеца.

Чутьё педагога различило в наивной улыбке бесстрашного абитуриента многие испытания будущих лет. Физик потупился в бумаги и, не поднимая головы, задал вопрос вне школьной программы. Венедикт ответил. Экзаменатор в свою очередь улыбнулся, поставил в ведомость «отлично» и отпустил его со словами: «Молодой человек, будете гулять по росе, не простудите голову!»

Учёба не принесла Венедикту внутреннего удовлетворения. Проявив полный пофигизм к систематическому обучению, он опаздывал на лекции, а часто и вовсе прогуливал занятия. По вечерам вместо подготовки к очередному коллоквиуму бесцельно шатался по Москве или, купив за гроши билет на галёрку, высиживал какой-нибудь концерт, размышляя о чём-то своём, далёком от темы представления.

Беспечно распоряжаясь огромной личной свободой, внезапно свалившейся ему на плечи, и не зная, что за каждый сделанный в жизни шаг придётся отвечать перед собственной судьбой, Венедикт зажил полушутя. Про такого в народе говорят: «Паял-лудил и ум нудил о том и этом понемногу».

Нет, он не сорвался с катушек, не провозгласил приоритет личного права над окружающей действительностью. Быть может, подвела Веню самая обыкновенная романтика, прекрасная и щедрая на безответственные обещания земного блага. Ведь приблизилась пора его биологического цветения, пора первой романтической любви!..

К концу второго курса он запустил учёбу совершенно. И не столько учёбу, сколько самого себя.

Были к тому и веские причины. Счастье, которое юноша ощутил как реально приближающееся событие по непонятной причине вдруг вспыхнуло, неловко развернулось и прошло стороной. Несостоявшуюся любовь он пережил как тягостное удушливое страдание. Венедикту, неискушённому в житейских неблагодарностях, подобное предательство со стороны собственной судьбы казалось надуманным и неприемлемым. «Зачем нужна такая жизнь, – он мучительно повторял про себя, – если жизнь нового дня не продолжает, но разрушает нажитое накануне?

Тёплая морская волна, едва оплеснувшая тело, схлынула, и холодный порывистый ветер вонзил в мокрую кожу, не успевшую остыть от сладостных ожиданий, тысячи колких ледяных игл.

От всего случившегося, вернее, не случившегося Венедикта парализовало. Парализовало не физически, но интеллектуально – он перестал что-либо понимать. В его ощущениях себя по отношению к окружающему миру наступил тот самый «период размытых смыслов», об одном из которых наш герой беседовал с Альтер эго «пару страниц назад».

Этот первый период самонепонимания пронёсся как слепой вихрь по Венечкиной биографии и закончился довольно бессознательным решением бросить институт, пойти служить в армию и тем «начать» жить сначала. Торопливая молодость редко находит в себе силы задержать бег (или падение) и поразмыслить над собственной судьбой. Падение часто представляется ей взлётом, ведь молодость, как и любовь, доверчива к грёзам и слепа к житейским обстоятельствам.

Кто не испытывал подобных периодов? Смысл бытия внезапно теряет привычную убедительность. Верные предпосылки счастливой жизни рассыпаются, как недостроенный карточный домик, на который «чья-то заботливая рука» вылила сладкий сироп, обещанный «строителю» по завершении дела. В итоге ум выглядит как груда липких игральных карт, не подлежащих ни разбору, ни дальнейшему разумному употреблению.

Человек в годах, горестно вздохнув, с терпением приступает к реставрации своей житейской «карточной колоды». Он знает, что никто ему новые карты взамен испорченных не выдаст, а без них – как жить? У молодости на подобное кропотливое действие никогда не находиться ни желания, ни времени. «Нарисую ещё!» – восклицает она и устремляется дальше, не зная, что рано или поздно «дорожное начальство» потребует плату за «проезд и провоз багажа». Нарисованную подделку оно не примет, но скажет так: «Прежние карточки выданы официально, потрудитесь предъявить!»…

Венедикт стал пропускать занятия в институте и всё более накапливать долги по семинарам и профильным темам. Он понимал, что вязнет в предсессионных нескладушках, но продолжал фолить. По утрам с неким внутренним злорадством Веня прощался с матерью и выходил из дома, но бодрая походка метров через триста расшатывалась и становилась похожа на питейную развалочку никуда не торопящегося заштатного сибарита. Он шёл в кино или садился на электричку и уезжал загород. Бесцельно побродив по очередной лесной просеке, возвращался и, петляя знакомыми переулками, оказывался дома. На вопрос матери «Как дела?» что-то небрежно врал.

Перекусив и прихватив из семейной библиотеки пару томов какого-нибудь симпатичного на вид писателя, Венечка со словами «устал, пойду прогуляюсь» исчезал в сиреневом смоге городского вечера. «Пусть погуляет, – вторила мать, провожая глазами сына, – он у меня молодец – учится!»

Однако Веня шёл «погулять» с определённой целью. В ближайшем книжном магазине он сдавал вынесенный из дома очередной подписной двухтомничек. Полученных за книги денег хватало на бутылку какого-нибудь дешёвого сухого вина. Пристроившись в парке или во дворе на безлюдной лавочке, он выпивал вино и несколько часов, пока хмель курсировал по телесным кровотокам, бродил по Москве, перелистывая в мечтах страницы своей будущей биографии.

В такие минуты казалось, что неурядица, обступившая его в институте и вообще в жизни, лопнет сама собой, как покрышка на старом колесе, и он раскроет перед благодарным человечеством всю полноту своего дарования. Веня был абсолютно уверен, что ему суждена необычная и высокая судьба.

Болото никогда добровольно не отпустит свою жертву. Веня это почувствовал, когда подошло время первой весенней сессии. Ещё была возможность собраться, уйти с головой в учёбу. Читать, зубрить, сдавать долги, как-то выкарабкиваться из сложившейся ситуации. Но…

Он не нашёл в себе силы покинуть колею праздного романтика и переступить на житейский большак. Возможно, «коротнула» какая-то внутренняя мера. Посчитав достаточным время первого феерического благополучия, эта скаредная собеседница хмыкнула: «Ты научился бегать по ровной дорожке. Теперь для житейского разнообразия попрыгай в мешке по болотным кочкам! Осилишь гать – фортуна твоя, провалишься – сгинем вместе…»

В конце концов Венедикт решил: его единственным его поводырём должен стать закон отрицания отрицания – чтобы жить дальше, следует любым доступным образом прекратить жизнь нынешнюю, потому что она отрицает своё собственное продолжение. И конечно, наш герой выбрал самый экстравагантный выход из сложившейся ситуации – уйти добровольцем в армию и на два года перестать о чём-либо думать. «Хватит ломать голову над не берущимся житейским интегралом. – сказал он самому себе. – Два года хочу знать, что ничего не знаю. А там посмотрим!»