Читать книгу НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния - Борис Алексеевич Ефремов - Страница 22

Я рано встал, да вышел поздно.

Сияет льдистая луна.

И снежный путь блестит морозно,

И даль лазурная ясна.

И я иду походкой юной,

И так легко в душе нести

Покой морозной ночи лунной

И ясность позднего пути.

И сказали умные соседи:

«Да какой же это огород?

В этой каменистой тесной клети

И трава, пожалуй, не взойдёт».

Но отец, ни слова не ответив,

Всю весну загонку расчищал,

Высадил рассаду и всё лето

Закуток водою поливал.

Словно раб под плёткою трудился,

Как в заклятье, веря в свой успех,

Ну, а урожай не уродился,

Помидоры выросли с орех.

И соседи, видя неудачу,

Говорили в гордости своей:

«Получилось так, а не иначе.

Мы ведь говорили, Алексей…»

Но однажды подошла старушка,

Что жила квартала через три,

И сказала: «Чтоб была послушна,

Ты её, земельку-то, сдобри…»

И ушла, стуча своей клюкою.

И, как только этого и ждал,

Мой отец очнулся, и с весною

Чем-то странным запасаться стал.

Из «Сельхозтоваров» в изобилье

Слитки каменистые принёс

И за порошковой едкой пылью

Съездил на автобусе в колхоз.

И, когда опять пора настала,

Целый день в загонке проводил,

Лишь под вечер, громко и устало

В кухоньку подвальную входил.

«Ну-ка, мать, корми скорее щами», —

И, переведя маленько дух:

«Нынче, точно, будем с овощами,

Не земля, а лебединый пух!»

Так, в заботах, пролетало лето.

И отец уже в конце его

Понял, что из доброго совета,

В общем-то, не вышло ничего.

И опять соседи не без смеха

Видели, что каждый помидор

Был чуть больше грецкого ореха —

Как непослушанию укор.

И уже понуро и устало

Мой отец за щами говорил:

«Видно, фосфорита было мало.

Да назьма чуток не доложил…»

Знал ли я, что позабыть сумею

В суматохе собственных забот

Странную отцовскую затею

И его аршинный огород?

Выпала далёкая дорога.

В гости звал отца. Да только вот

Отвечал он: дескать, очень много

Времени идёт на огород.

Ну и огород! – Я улыбался,

Старика в чудачествах виня.

Вдруг, открыв посылку, растерялся:

Полыхнули пламенем в меня

Помидоры!.. огненные гири!..

Сверху лист с припискою в конце:

«Это вам гостинец из Сибири.

Вспоминайте чаще об отце».

Эти лили-путинки  —

Жизни промежутинки.

Смотришь, смотришь  —

смысла нет,

Даром выкуришь

кисет…

Если наших, словно мух,

Бьют, как говорится,

Путин в нас вселяет дух —

С гор на лыжах мчится.

Ну, а наши бьют чечен,

С видом одиозным

Он летит с кремлёвских стен

На руины в Грозном.

Там вручает ордена

Воинам-калекам.

Жаль, позднее будет нам

Заменит их некем.

Срок настанет сеять-жать,

Груз таскать на стройках,

А у них режим – лежать

На больничных койках.

И не врежешь в тот момент

Ни по чьей сопатке —

Будет новый президент,

Взятки будут гладки.

Обещал он всей стране:

«Дайте срок – упрёмся,

Отобьём рога Чечне —

И за Русь

возьмёмся…»

За Ичкерию-Чечню

Он и вправду взялся:

Редкий кустик на корню

Там стоять остался.

Все как есть боевики

Мокнут по сортирам.

Только тех, кто кунаки,

Отпустили с миром.

В ножны вложены мечи,

Стол накрыт к обеду.

Затрубили трубачи

Громкую победу.

Но в великий миг судьбы

Что-то вышло боком:

Из Чечни пошли гробы

Траурным потоком.

Не успеют здесь отдать

Почести солдатам,

Там уж надо начинать

Ход давать лопатам.

И корячатся мозги:

Как же? Кем убиты?

Если все боевики

Напрочь поразбиты?

Или, может, глядя в рот

Шалуна Господня,

Понимать наоборот

Надо всё сегодня?

Как хранил Россию Ельцин,

Помнит русский и чечен:

Только лишь горчицу с перцем

И оставил старый хрен.

С жирной ратью олигархов,

С расплодившейся «семьей»,

Он чванливее монархов

Жил голодною порой.

У людишек были вклады —

Их забрали «дела для».

Цен безмерные громады —

Вновь кормушка

для Кремля.

Сумасбродные налоги —

Калькулятор лопнет аж:

На милицию, дороги,

НДС, процент с продаж…

А какой навар безбожный —

На Чечне деньгу крутить!

А потом вдруг стало можно

Всем зарплаты не платить…

Что бы с прочим миром сталось? —

Тьма, разруха, страшный вид…

Ну, а Русь – слегка распалась,

Но натужилась, стоит.

И когда юнца-мессию

Срок пришёл на трон садить,

Ельцин дал наказ: «Россию

Пуще матери хранить!»

И преемник слов не спутал:

«Сохраню Россию-мать!»

Сохранит Россию Путин.

Отчего ж не сохранять?

Олигархи – высшей пробы,

Каждый дубом в деньги врос.

Случай выпадет особый —

Вмиг Кремлю деньжонок воз.

И чеченскую кормушку

Сохранит он на века —

Потеряют безделушку,

Впишут: три штурмовика.

Про налоги и про цены

Не забудет новый царь,

Про успехи пышной пены

Понапустит, словно встарь.

И с коррупцией бороться

Он, конечно же, начнёт:

Бедный стрелочник найдётся,

Ну а нет, он сам найдёт.

Так и станет Русью править,

Как бы, значит, Русь хранить.

Царедворцы —

будут славить,

А народец —

материть.

Говорят, что места чуду

Нынче нету. – Ей же ей!

Вздорожала нефть повсюду,

Продавай да богатей.

Повышай зарплаты смело,

Долг по пенсиям плати

И доходнейшее дело

Всем на зависть заводи!

Скажем, делай самолёты,

Повышай их скорость, класс…

Но царьку пришла охота

Крыть снарядами Кавказ.

И пошёл герой трудиться,

Превратил все деньги в пар…

Крепко надо умудриться,

Чтоб прошляпить Божий дар.

Он сказал с лицом иконным

Русскими словами:

Диктатура, мол, закона

Будет править нами.

Вот с тех пор она и правит,

Только почему-то,

Словно танк, людишек давит

Каждую минуту.

Приведу вам для примера

С журналистом случай.

Про войну писал, холера,

Факты – свежей кучей.

И всё было бы неплохо,

Если б в фактах-вехах

О потерях – только кроха,

Море – об успехах.

Но безбожный тот писака

Делал, как не надо:

Где должна

была быть

врака,

Там зияла

правда.

Раз сказали: так не делай,

Делает, зловредный!

Ишь, какой нашёлся смелый —

Мигом будешь бледный!

Был писака – и не стало

Бедного писаки.

Был – и словно не бывало,

Так, одни лишь враки.

Правда, позже он нашёлся.

Ходит. Смотрит. Дышит.

Но ожёгся,

накололся,

Про войну не пишет.

Нахватал шлепков и шишек,

Большего не надо.

И таких теперь людишек —

Армия-громада.

Вот такая вот фактура

К нынешнему лету.

Диктатура? – Диктатура!

А закона —

нету…

Давно взрослеть пора.

Война, не зная брода,

Наглеет год от года.

Для Путина – игра,

Но горе – для народа.

Милый пёс мой, умная собака,

Вот мы и расстались навсегда.

Грустные глаза твои из мрака

Душу прожигают сквозь года.

Помню, как на частые уколы

Ты скулил в обиде на людей

И лежал притихший, невесёлый

В долгой неподвижности своей.

А потом… потом была деревня.

Воздух – как целебное питьё.

И лечили травы и деревья

Тело исхудавшее твоё.

Добрая, всесильная природа,

Соки и дыхание земли

Жизнь тебе вернули за полгода,

Что врачи не очень-то смогли.

Помнишь, пёс,

как в жаркий полдень лета

Мы по роще бегали с тобой?

Сколько было музыки и света

Под её тенистою листвой!

И, устав, в густой траве душистой

Ты лежал, чтоб вновь набраться сил.

И за мной твой умный взгляд лучистый

По-собачьи преданно следил…

А потом пришло письмо под осень,

Страшное, в ненастный день один.

В роще задушил тебя и броси

Чей-то человечий сучий сын.

Горькие слова писала тёща.

Плакала, читая их, жена.

Словно наяву я видел рощу,

Но она, как ночь, была темна.

Время шло. А дни не стёрлись эти,

И в душе не высохла слеза.

Многое отдал бы я на свете,

Чтобы палачу взглянуть в глаза.

Не много в степенности толку,

И в гордости правда не вся.

Иду босиком по просёлку,

Ботинки в котомке неся.

Иду от ложбинки к ложбинке

И края не вижу вдали.

Звенят под ногою дробинки

Прибитой грозою земли.

Пунктиром шумливые колки

Мой странный наметили путь,

И ветром прохладным и долгим

Никак не надышится грудь.

Ну что же! Вот грёзы и сбылись,

Пусть поздно, пусть в самом конце.

И синие дали открылись,

И ласковый свет на лице.

Как будто все скорби и муки,

С печалью, сомненьем, тоской —

Остались в покинутом круге

Постылой тщеты городской.

Нам снова навязали Путина —

Деляг безбожных глупый щит.

Уже не жизнь у нас, а муть одна,

Уже страна по швам трещит.

Уже под морем нефтегазовым

Не видят власти, что народ

Каким-то чудом водолазовым

Ныряет, дышит и живёт.

Ну что ж, молитесь вновь на Путина.

Быть может, он и нефть, и газ,

И нас, бесправьем диким спутанных,

Европе-Азии продаст.

Неужели вы не видите,

что это властолюбец?

Неужели вы не видите,

что ради власти он

Против нищего народа

императорский трезубец

Повернёт, нарушив нагло

волю Бога и закон?

Неужели вы не знаете,

что горы обещаний

Он с себя легонько сбросит,

словно их и не давал?

И останется героем

телерадиовещаний,

Создавая демократа

недоступный идеал?

Ну, а разве не по воле

кэгэбиста-демократа,

Столько лет бездарно-грязных

просидевшего в Кремле,

Разорвали Русь на части,

как на части рвёт граната,

Те, кто хапал миллиарды

в воровской кромешной тьме?

Разве это не по воле

демократа-кэгэбиста

Все заводы развалились,

все поля позарасли,

И спивается народец,

наркоманит в жизни мглистой,

В загнивающих просторах

нашей матушки земли?

О! такой народец просто

одурачить и обставить —

Обещай поднять зарплату

да винца пообещай.

За одно уже за это

он начнёт владыку славить

И хвалить его таланты,

только уши навостряй!

Боже мой! Каким дебильством

наградила нас природа

За отход от чистых, светлых,

славных замыслов Христа!

Ты прости, Господь, измену

неразумного народа,

Дай раскаянье несчастным,

распечатай нам уста.

За грехи большие наши —

и большие наказанья:

Этот грязный и коварный

к власти гибельный приход,

Это в гнусном униженье

вековое прозябанье,

Это наше сверхтерпенье

возгордившихся господ.

Дай нам разума и воли,

как в годину дальней смуты,

Инодумцев-иноверцев

в шею выгнать из Кремля,

Чтоб с Россиюшки великой

пали путинские путы,

Чтоб вздохнула полной грудью

наша русская земля.

Предчувствие стиха,

И дальняя дорога:

Быть мёртвым для греха,

Но быть живым для Бога.

Как нам жить после наглых обманов?

Как нам жить, угодившим в беду?

Рано утром истерзанный встану

И в соседнюю церковь

пойду.

Опущусь перед строгим распятьем

И Спасителю с болью скажу:

«Жить с любовью положено к братьям,

А я зло на кремлёвцев

держу.

Да и как мне любить их, родимых,

Если столько вреда для страны

Принесли они, воины мнимых

Перемен,

под смешок сатаны?

Я про беды свои забываю,

Денег нет,

ремешком затянусь.

Но бороться в стихах продолжаю

За народ мой несчастный и Русь.

Знаю,

власть нам даётся от Бога,

Но позволь мне её не принять.

Разреши непокорно и строго

Каждый шаг её злой обличать.

Боже, Боже!

Пусть грех мой великий

Оправдается поступью дней,

Чтобы правды пречистые лики

Воссияли над Русью моей».

Любая власть дана от Бога,

И с ней мириться мы должны.

Но эта власть – от сатаны,

И мне рога её видны,

Ведь я поэт, пророк немного…

Где-то в просторе далёком, —

Где, я и сам позабыл, —

Стынут под снегом глубоким

Холмики ваших могил.

Чем же я вас отогрею

В этот жестокий мороз? —

Поздней любовью моею?

Жгучими каплями слёз?

Но сквозь вселенские дали

Токи сыновней любви

К вам не дойдут, и едва ли

Слёзы пробьются мои.

Знаю, и солнце не сможет

Души ушедших согреть.

Что же так мучит и гложет

Сердце, узнавшее смерть?

Или и в сердце остылом

Боль сиротливо растёт —

Так же, как в мёртвой пустыне

Тайный оазис цветёт?..

Вот и расплата настала,

Больно и пусто в душе.

Даже письма, как бывало,

Я не пошлю вам уже.

Говорят, олиричивать надо

Гнев рассерженной лиры моей.

Я и сам бы охотней рулады

Сочинял для услады людей.

Да рулады тогда лишь охотно

С беззаботных срываются струн,

Если в мире светло и свободно,

А душою беспечен и юн.

Но душе не легко оставаться

Молодой и беспечной, когда

Над страною ненастья клубятся

И гремит за бедою беда.

Разве вспомнит душа о лиризме,

Если новый обман у ворот,

Если в нашей истерзанной жизни

Так забыт и унижен народ.

Но без правды – и песни не выйдет.

Широко и свободно дыша,

Зло и правду душа лишь увидит

И услышит их – только душа.

И, лиризма цветы отметая,

Пусть их горы уже нанесло,

Скажет людям, где правда большая,

Где смертельно опасное зло.

Так, в награду за пулю в нагане,

Что сразила его наповал,

Маяковский в бичующей «Бане»

О партийном начпупсе писал.

Так Есенин, на карту поставив

Жизнь и честь перед стаей лжецов,

Гнев и правду «Страны негодяев»

В лица главных швырял подлецов.

Потому что душе лишь привычней,

Не уму, а душе лишь одной,

Где лиричней, а где сатиричней —

Выбрать лиры сердечный настрой.

Страшно качает деревья

Северный ветер ночной.

Словно природы кочевье

Путь совершает земной.

В шуме листвы хлопотливом,

В диком порыве ветвей

По городам и по нивам

Хлещет рекою своей.

Странное это стремленье!

Бьётся, как порванный флаг.

Хочет пропасть в отдаленье,

А от окна – ни на шаг.

И, как деревья бушуя,

Душу я тешу свою,

Но, в шуме листьев кочуя,

Всё у окошка стою.

Странное это кочевье

Нынче случилось со мной.

Страшно качает деревья

Северный ветер ночной.