Читать книгу «Orbi Universo». Править всем миром - Борис Авенирович Борисов - Страница 3

«… Imperare Orbi Universo…»

«Править всем миром» (лат)

Двадцать первое декабря две тысячи двенадцатого года, пятница, около полудня

– Нет, я под этим не засну, – отвергла молодая женщина невесомое пушистое одеяло, которое задумчиво мял в руках её мужчина, и зачем-то на несколько секунд обиделась на него. – Мне нужно чтобы меня прижимало. А то я не засну.

– А тяжелая волосатая нога не подойдет? – поинтересовался муж, впрочем, лишь для поддержания разговора. Женщина надула губки таким особым образом, что без слов стало ясно, что не подойдет, и как вообще можно сравнивать, и что дискуссия тут бесполезна, хотя тяжелая волосатая нога тоже, конечно, на что-нибудь сгодится, и эта мысль не отвергается, но сейчас они пойдут искать тяжелое ватное одеяло до победного конца, и пусть все рухнет, но тяжелое ватное одеяло, такое, чтоб прижимало, они найдут. Поскольку предрождественский шоппинг длился уже третий час, муж глубоко вздохнул и зашарил глазами по торговому залу: «Где же тут тяжёлые одеяла?»

Критически окинув взглядом бестолкового мужа который не может даже найти одеяло, а мы ещё ждём от них рыцарских поступков, женщина сняла привезенный из Таиланда и крашеный при ней вручную шейный платок глубокого бордового цвета (который почему-то не доезжает до наших прилавков, но в изобилии и на каждом шагу присутствует в Азии), крокодиловую сумку сшитую из лично пойманного супругом крокодила, черный жакет золотого шитья и отдала всё это добро в руки мужчины. На её белом плече обнаружилась татуировка совершенно чёрного рисунка, без тени блеска и какого—либо оттенка цвета, подписанная по кругу по-латыни таким же радикально чёрным шрифтом: «Imperare Orbi Universo».

Вздохнув, супруг принял жёнушкины вещи с неторопливостью минёра, которому дали сложную мину и теперь нельзя делать резких движений и допускать ошибок – иначе могут возникнуть отдельные неприятности: голова отдельно, туловище отдельно.

Стало ясно, что без одеяла она отсюда не уйдёт.

– Ну, и где здесь тяжелые одеяла? – обречёно поинтересовался муж, сканируя взглядом ряды бутиков и брендовых лавок, пока на наткнулся взглядом на собственную жену и заметил там, в глазах, необычный блеск. Жена с живым интересом разглядывала нечто за его спиной.

– Гхм, – раздался негромкий хриплый голос явно немолодого человека. – Вы, надеюсь, позволите вам помочь? – Поскольку ещё секунду назад вокруг пары в радиусе, наверное, метров двадцати ровным счетом никого не было, конденсация консультанта прямо из атмосферы, причем в самый нужный, можно сказать, критический момент выглядела как минимум загадочно.

– Ааааа… Ммм … – начал было муж формулировать вопрос, но был весьма некстати перебит звонким рингтоном из кожаной барсетки: «Двенадцать часов! Джентльмены пьют и закусывают!» – который каждый полдень напоминал ему о его полуденных обязанностях простого руководителя среднего звена, министра Правительства Московской области. Поскольку работы у Петра Петровича Петрова (назовём его так для конспирации) всегда было столько, что нетрудно было и забыть про обед, а иногда даже и про ужин, а это запрещалось женой.

– Вы, наверное, хотите не вполне обычное одеяло? – поинтересовался таинственный консультант, пошевелив своим необыкновенно вытянутым носом, ещё и как бы обрезанном на конце, влево-вправо, а потом, для верности, пошевелил ещё, – Сегодня не вполне обычный день… Начиная с 11 августа 3114 года Некто уже спрашивал его у меня много раз, но я ему не дал, потому что у него же нет Печати…

Консультант хрипло засмеялся лишь одному ему понятной шутке.

Трудно сказать, насколько одеяло, которое хотели они (причем муж уже даже больше, чем жена, и побыстрей, побыстрей …), было необычным, и чем так было необычно 21 декабря 2012 года. Но в предновогодние дни от необычного обычно не отказываются, и, покивав для верности головами, наш небольшой отряд под руководством таинственного проводника направился в нужном направлении, где, как надеялся муж, обитают Тяжелые Одеяла.

– Но это дорого, – вдруг на полушаге остановился проводник так, что чуть не образовалось небольшое ДТП под названием «паровозик», особенно из Зои, которая привычно налетела на мужа так как обычно тормозила об него, это же проще чем ногами, и он давно обещал ей поставить себе сзади стоп-сигналы, – Это очень дорого. Вам придётся заплатить полную цену, Пётр Петрович. Вещь эксклюзивная. В единственном экземпляре. На Земле.

Пётр Петрович повертел среди пальцев золотую кредитку с видом ковбоя, привычно крутящего в руке тёртый проверенный кольт. «Наличными», – уточнил консультант. Министр изобразил знак: «Ноу проблем» плечами, и кавалькада продолжила путь.

Стоит сказать, что и одет наш провожатый был необычно и предельно, предельно несовременно, напоминая скорее барона Мюнхгаузена только что сошедшего с экрана в зал кинотеатра, но наш министр уже так утомился, что ему было не до удивлений и уж точно не до баронов. Он просто шел за одеялом.

После пары часов в торговом центре «Тёплый Стан», где они уже купили диван и отправили его домой, в комнату для гостей, чемодан вместо сломанного Зоей в Индии, потому что купленное не влезало, а надо же закрыть, затем поменяли его на саквояж, и в итоге взяли и тот, и другой, корзину для фруктов, картину, от которой Зое нужна была только рама чтобы повесить золотой рог Шафар на стену, затем набрали целую картонку всяких мелочей, и под конец ещё и маленькую прикольную собачёнку, которая легко превращалась в подушку и обратно – и после всех этих трудов поехали ещё и в ЦУМ, по старинке называемый женой «Мюръ и Мерилизъ», и министр уже готов был выложить любую сумму, чтобы жену наконец прижало одеялом.

Цумский незнакомец, впрочем, не спешил, и, важно поскрипывая сапогами с высокими кожаными голенищами, провел всю процессию служебным ходом в подвал здания, где они попали в самое обычное офисное помещение, лишь без окон, вместо которых вдоль стены был выстроен зеркальный шкаф-купе.

Около зеркала зачем—то сидела большая кудрявая собака которая посмотрела на гостей с некоторой долей сомнения, затем низко опустила голову и стала потихоньку-потихоньку рычать, так низко, что даже стёкла в шкафу стали слегка подрагивать, но длинноносый просто отодвинул пса в сторону ногой, рычание прекратилось, но глаз с незнакомцев пёс на всякий случай не спускал, и шерсть его по всей спине так и осталась стоять дыбом как ирокез, даром что кудряшки.

Однако выяснилось, что путь их далеко не окончен. Широким балетным жестом проводник раздвинул створки шкафа, но тот оказался пуст: вместо желанных одеял там обнаружилась лишь большая картина в золочёной раме, изображавшая зажженный очаг с рваной дырой посредине, словно картину только что проткнули острой палкой, а за картиной – массивная деревянная дверь грубо срубленная из двух широких дубовых досок, почерневшая и укреплённая полосами кованого железа, сбитыми таким же доисторическими гвоздями ручной выделки с квадратными черными шляпками. Да и сама стена белого известняка, открывшаяся за створками шкафа резко отличалась от всего остального: стена явно не принадлежала этому зданию, и даже веку его постройки. Картину отодвинули, лязгнул кованый засов и дверь со скрипом неохотно поддалась проводнику. Из темноты пахнуло палёной смолой и серой, и за дверью обнаружился узкий тёмный арочный проход и лестница вниз со ступенями для человеков-великанов рублеными из того же белого камня.

Все это напоминало уже не «Мюръ и Мерилизъ» а скорее времена Ивана Третьего, где стены новые вставали на белые камни старого Кремля. Министр оглянулся на жену. Нет, нет, её ровно ничего не смущало, и она толпилась у входа, создавая небольшую толкучку из себя одной, стараясь скорее спуститься вниз, но там было круто. Оставалось безропотно следовать за провожатым. В подвал, так в подвал.

Министр был женат на Зое вторым браком. Ранее, когда он был моложе и решительней, и ещё пытался заниматься частным бизнесом, то посылал за покупками свою первую жену с личным шофёром, что экономило ему кучу времени. Однако узнав, что они там не только покупки совершают, уволил и жену и шофера, и с тех пор таких ошибок более не совершал. Семейные обязанности тяжки, но совершать их лучше самому. Даже если ты «владеешь всем миром».

Министр любил свою жену, но слегка опасался, не без оснований подозревая в ней ведьму, поэтому разумно предпочитал лишний раз с ней не спорить. Самое страшное и ужасное что он мог сказать жене после пары часов женского монолога – «Дорогая моя, любимая моя, поросёночек мой розовый, я подарю тебе половину этого мира, если ты немедленно замолочишь. Заткнись, пожалуйста». Супруга знала, что если её монолог будет продолжен то муж уйдёт в гараж, и либо уедет, либо вернётся оттуда столь вдохновлённый выдержанным ирландским самогоном, что перестанет воспринимать её умные мысли вообще. Но разве женщина может остановиться, даже за полмира? Тут и целого мира мало.

За этими размышлениями они спустились по лестнице, причем Зоя смело карабкалась по ступеням сама, прошли арочным коридором сложенным из крупного кирпича («Похоже на старую ливнёвку, – подумал Министр, – К Неглинной идём») и незаметно дошли до цели, довольно пыльного и большого подземного каземата, освещенного лишь светом четырёх факелов стоящих в нишах стен в кованых ажурных стаканах. Из центра сводчатого потока вверх на неизвестную высоту, потерянную глазом в темноте шел круглый кирпичный лаз, откуда слегка доносился шум зимнего города, а на все четыре стороны шли ровно такие же проходы, каким они прибыли к месту событий. («Нет, не ливнёвка, – подумал Министр, – Тут что-то посложней») В центре каземата прямо на новеньком, пахнущем свежестроганой новогодней елкой европоддоне лежал мешок значительных размеров, размеров несколько больших, чем обычно ожидают от одеяла. Странным образом его что-то подсвечивало сверху, хотя лаз над ним был совершено тёмным. «Ультрафиолет? – подумал искушенный в ночной жизни министр, – Лазеры?», и подошел поближе, посмотреть.

Мешок этот уже сам по себе был вполне необычен, и определённо являлся художественным артефактом: кроме размера, ткань, из которого он был сшит нельзя было вполне назвать тканью. Похож он был скорее на те старые джутовые мешки, в которых во времена стародавние на скрипучих парусниках везли с Востока колониальные товары, но скручен был не из ниток, а из тонких джутовых вервей, и прошит по периметру настоящим манильским тросом, шершавым и волосатым, как кокосовая пальма. Трос по углам превращался в большие удобные петли, за которые, по всей видимости, мешок можно было легко переносить с помощью четырёх невольниц. Он мешка неуловимо пахло хорошим кофе, кокосом и черными рабами.

– Обычно такой товар не продаётся, – извиняющим тоном сзади заскрипел голос проводника, – но сегодня необычный день… Тату сделано в полдень, 12 декабря 12 года … 28 мухаррама 1434 года Хиджры… плюс ровно девять дней… Следующий раз возможен только через тысячу лет. Это эксклюзив.

Впрочем, то что это эксклюзив было видно с полувзгляда. На ординарных вещах обычно не вышивают вручную герб золотыми нитями, с камнями в коронах. Трехглавый коронованный орёл цепко держал в лапах петлистую двуглавую змею, проглатывающую одной головой серую мышь, а другой мудрую жабу, внизу в волнах плескалась рыба с двумя головами, причем одна из них вместо хвоста, а длинный латинский девиз окружал весь этот непонятный непосвященному в тайны Каббалы и клип-арта зоопарк, впрочем, не совсем читаемый, в котором, однако, явственно угадывалось слово: «Orbi». Венчал композицию узнаваемый глаз в треугольнике. Впрочем, треугольников на самом деле было два, золотой, и едва видимый серебряный, которые пересекаясь составляли вместе полный шестиугольник. Глаз в шестиугольнике смотрел строго и поблескивал круглым нефритовым зрачком с золотой вставкой сбоку.

– Смотреть будете?

Конечно же, решили посмотреть. Конец манильского каната был завязан сложным узлом, который их спутник развязал одним быстрым движением руки, потянув где надо, и распустил петли с одной стороны мешка. Одеяло не обмануло ожиданий. Шитое внизу натуральным шелком, таким, что рука скользила как бы не встречая ничего на своём пути, поверху оно выглядело плетёнкой из грубых джутовых нитей, но именно «как бы» и понять, что поверхность одеяла совершенно, абсолютно гладкая, столь же гладкая, как и изнанка, можно было только потрогав его рукой. В середине полотна красовался ровно тот же герб, как и на мешковине, но без камней, и шитый гораздо более тонким шитьём. Герб, казалось, немного парил над одеялом, не касаясь его, а лишь отбрасывая тень, а змея даже немного шевелилась. Мышь так та вообще вовсю дергала золотым хвостом.

Списав этот эффект на необычность освещения (а факелы, как только они вошли в каземат замигали, забились, и свет их стал каким-то синим, с лиловым оттенком), министр полез в карман.

– Сколько, – спросил он, доставая бумажник.

– Вы уже рассчитались, Пётр Петрович, – безапелляционным тоном произнес их проводник, и впервые посмотрел министру прямо в глаза. – Плата с вас уже взята. Et potest esse quod factum est.

Министр заметил, что взгляд его спутника косоват, ресниц и бровей нет вовсе, а зрачки радикально разного цвета.

«Ибо не все, за что заплачено – куплено, а не всё что куплено – ваше».

И, странное дело, после, вспоминая этот разговор, Пётр Петрович донельзя был уверен что рассчитался, точно помнил, что рассчитался, но хоть убей не помнил – когда и как он рассчитался. Хотя сумма была весьма и весьма значительная, но деньги после все оказались целы, и на кредитке, и наличные, хотя сумму он в точности тоже не помнил, и даже число нулей вряд ли написал бы правильно, и даже валюту платежа вспоминал как-то неуверенно, скорее всего и суммы такой значительной у него, при всей его небедности не было с собой в наличии, но что расчет случился, и полный расчёт случился – он знал с той же степенью достоверности, как утром, проснувшись в своей постели вы достоверно уверены, что те семеро, которых вы во сне только что зарубили кривым самурайским мечом – лишь сон вашего ночного воображения.

Вот также был уверен и Пётр Петрович, но только наоборот – что это не сон. Впрочем, во сне снилось ему иногда нечто иное: что не хватает ему наличных рассчитаться, и достает все наличность жена, причём золотыми монетами – и их тоже не хватает, и тогда им дают какие-то бумаги, точнее пергаменты, с текстом в свитках и страусиные перья, и чернильницу из серебра подносят люди в тюрбанах, и жена подписывает пергаменты не читая, один за другим, и он подписывает тоже, впрочем, как прочитать, когда все по латыни, и деньги уже не нужны, а сумма, кажется, была в золотых дукатах, но вот этого точно не может быть, потому что откуда тут золотые дукаты, и ему объясняют что отныне он земной гарант сохранности Омофора, и поручился за это своей жизнью, и подписал, и поставлена Печать, и это нельзя отменить, бред какой-то, и вот про это-то всё он точно знал, что это – сон.

Потому что наяву такого не бывает, чтобы деньги не нужны.

Да и жена – разве она подпишет что-то не читая? Со слов? На латыни? Разве такое возможно? Нет, такое решительно невозможно – гнал от себя министр дурные мысли, а когда и если не помогало, то выдворял их вон с помощью вискаря, что есть способ проверенный, надежный и им давно опробованный.

Как бы то ни было, желанное великолепное одеяло возлежало на жёниной постели, и жена была вполне, вполне удовлетворена.

А разве это не стоит мешка золотых дукатов?