Читать книгу «Orbi Universo». Править всем миром - Борис Авенирович Борисов - Страница 8

Двадцать второе декабря две тысячи двенадцатого года, суббота, около полудня

День определённо был беспокойным. Не успела осесть пыль, поднятая с половика золочёными туфлями Якова Самуиловича, как в огромное 12 метровое окно каминного зала прилетел снежок и налип на нем на уровне второго этажа. Тут сомнений быть не могло: у ворот стоял известный на всю округу бомж и мыслитель Иван Светлогоров. Бомж он был вполне условный, где-то он всё таки жил, просто никто не знал где. «Где нальют, там и Родина» – любил повторять Иван, выказывая знание пьес пролетарского писателя, и был готов заснуть после угощения хоть на коврике.

Зоя даже обрадовалась – хоть кому-то надо было выплеснуть её переполнявшее, а подруги на это категорически не годились, ибо чем выше взбиралась Зоя по лестнице, идущей вверх наискосок тем более понимала какие тупые курицы окружали её добрую половину жизни. Однако муж мудро пояснил ей, в ответ на открывшийся ей ужас жизни, что это нормальная и типичная ситуация, что менять одних тупых куриц на других тупых куриц – это неправильная кадровая политика и следует работать с тем персоналом который есть, и Зоя смирилась. Курицы остались на своих местах, и всегда готовы были выслушать монолог под заголовком: «Какой муж гад, и как он ничего не ценит, что я ему», но не рассказывать же им, право, про Мировое Правительство, Якова Самуиловича со свастикой на золочёных туфлях и Власть над всем Миром.

А любовника у Зои-то и не было, чтобы терпел её рассказки не запоминая, вот какая незадача.

Бомж Иван Егорович чудесным образом подходил на роль собеседника, особенно про Мировое Правительство, так как слыл изрядным философом и знатоком геополитики. Поговаривали, что это именно он писал лидерам наших парламентских партий их патриотические книги, объясняющие каким образом и насколько глубоко их партии любят Русский народ, и почему он, народ, должен быть им за это благодарен. После гонораров Светлогоров исчезал на полгода-год, обретаясь по Парижу, Риму, Лондону, Мадриду, а также по Афинам и прочим Венециям и Флоренциям. Истратив там все деньги Иван возвращался и снова становился популярным вип-бомжом – до следующего гонорара.

О своих путешествиях Иван был готов говорить часами, рассказывая о своих разговорах с людьми, которые в обычной жизни окружены тремя рядами охраны. Вершиной этих историй была его беседа с папой Римским, с которым они говорили более часа, вместе с ещё одним бомжом, который их и познакомил, так как он был ватиканский и всех там знал, и прием у Английской Королевы в Букингемском дворце, где та лично показывала ему предметы старины и сакральные символы Британской Империи в тех залах, куда обычных людей не пускают вовсе, а необычных – только по праздникам. После этих рассказов, разумеется, слушатели переставали верить и во все остальные истории, но Ивана это нисколько не смущало.

«Заходи» – скомандовала Зоя по интеркому и открыла дверь гаража. На гараже, впрочем, надо остановиться отдельно. Дело в том, что в её муж и глава семьи проводил там определенную, пусть и небольшую, но важную для него часть жизни, и попозже мы поясним, почему. Поэтому всё было сделано культурно – стены белого мрамора, гранитный пол, резные колонны а также Уголок, отделённый от промзоны балюстрадой, где на подиуме стояла небольшая мраморная беседка с фонтаном посередине.

Уголок этот появился исключительно стараниями Зои. Пожив немного с мужем в этом доме она заметила за ним странную привычку – вернувшись домой, он поднимался из гаража наверх не ранее чем через полчаса, а на вопросы: «Что ты там делал» не давал никакого определённого ответа, кроме: «Ну я там это… да отстань».

Пришлось применить наблюдение и установить факты. Всё оказалось более чем банально: её супруг, Пётр Петрович Петров, министр Московской области, Лицо, дружное с парой Вице-премьеров Правительства России, живущих по соседству после возвращения с работы выпивал и закусывал. Прямо в гараже, за рулем автомобиля.

Всё было так серьёзно, что даже любимый Зоин кот Мардан, в девичестве Василий, поняв, где вечером живут добрые люди не жалеющие хорошему коту колбасы вскоре переехал в гараж, и никакими коврижками было невозможно выманить его назад в дом, так что ему даже пришлось сделать там, в воротах, отдельную дверку для кота.

– Ты так наставишь пятен! – попробовала возмутиться Зоя, на что неизменно получала ответ, что пьёт он только в салоне «Тайфун Ультимэйт», а он спортивный, практичный, и легко моется – там же карбон кругом. Просто кругом карбон. Я же не пью, – оправдывался муж, – в «Zagato Coupe», например…

Жена знала на самом деле, что пьёт муж обычно вовсе не в Тайфуне, а в салоне Роллс-Ройса, очень старого, «королевского», купленного по случаю в Дубае, куда Министр как-то сдуру поехал с супругой отдыхать. Делать там солидному человеку было совершенно нечего и он от скуки нашел его и купил, очень-очень раритетного, старого-старого, но с пробегом всего в 414 великобританских миль с самого момента покупки неизвестным Первым покупателем.

Машина была с историей и хорошо побродила по Заливу между шейхами, эмирами и их отпрысками. Из того что рассказал продавец стало известно что вначале этот бордовый «Phantom» был подарен от имени одного очень влиятельного лица, имя которого осталось неизвестным, эмиру Катара Халифу бин Хамаду в тот самый момент когда тот находился на отдыхе в Швейцарии, но тот вскоре, буквально через пару дней был свергнут с престола, и авто долгое время стояло в гараже его нового друга, того самого который и подарил эту машину эмиру, на старой вилле возле города Лугано. Продавец уверял, клялся мамой и дважды пытался даже вырвать свой золотой зуб что весь пробег это машины, все эти 414 миль и были пройдены тогда же, в Швейцарии около Лугано, на покатушках вместе с незнакомцем-дарителем, которого всё-таки кажется завали мистер Баавал, или как-то так, похоже, а после на машине уже не ездили, а лишь перепродавали. Также было известно что из Швейцарии Роллс-ройс попал к члену правящей династии Кувейта, шейх Базелю аль-Сабаху, но тот вскоре был застрелен другим шейхом во время дружеского обеда, которому как раз только что эту машину и продал, и они сели немножко это дело отметить, но повздорили о цене, и шейх получив на второе пять пуль в живот вместо оплаты, а покупатель этот, Шейх Фейсал Абдалла аль-Джабер ас-Сабах тоже долго злополучной машиной не владел, так как был вскоре повешен за совершенное злодейство, и тогда машину купил старший сын эмира Дубая Рашид ибн Мухаммед аль-Мактум, и увез к себе, но тому гадалка потом тоже нагадала такое, страшное, что-то в духе «…И примешь ты смерть от коня своего», и Роллс-Ройс снова выставили на торги по очень, очень сходной цене, если считать в миллионах долларов. Тут-то эту редкую машину и купил Пётр Петрович.

Вся эта мутная история выглядела странно, ездить на Роллс-Ройсе Пётр Петрович категорически не собирался, рассматривая его лишь как вложение капитала, в приметы не верил, поэтому давно забыл что там нагадали ибн Мухаммедычу, очень нам важны эти суеверия средневековые в наш просвещенный век.

Чтобы не сбивать спидометр Пётр Петрович не ездил на Фантоме вообще, сдувал пылинки и шутил, что гроб ему теперь не нужен, в нём и похоронят, но главное там был бар, нет, не так, там был Бар, с хрусталем, серебром и драгоценными камнями, сделанный когда-то в Швейцарии на заказ и стоивший тогда больше самого этого Ройса, и где как не там, место же царское. Но почему-то Зоя решительно не могла за Ройс ругаться. Он стоил уже столько, что ругаться было положительно невозможно, это по мелочёвке можно бухтеть, но вы же не станете ругаться, например, за застолье на яхте ценой за сто миллионов? Есть границы, за которые осуждение не переходит, там замочек и цепочка золотая висит.

– Ну да, конечно, ты БМВ чисто из экономии купил, понимаю, – бухтела жена, с тем же результатом, который вызывает бухтеж всех остальных двух миллиардов жен в мире, то есть с никаким, – Отдал полмиллиона евро чтобы пятен не оставлять, да. Зато пятен нет. Карбон. Заебись!

Муж молчал.

– Ну зачем, зачем ты это делаешь? – не выдержала наконец супруга, – В доме есть всё! Барная комната! Прислуга. Всё есть! Почему в гараже?! Па-че-му? Отвечай на мои вопросы!!! Ватакуси-но! – В руках Зои, казалось, появилась символическая катана.

Есть натиск, после которого сопротивляться бесполезно.

– Ты знаешь, Зоя, что у меня тяжелая нервная работа, – наконец попытался объяснить супруг своё плохое поведение (ибо всё что не нравиться жене уже есть плохое поведение).

– У меня тоже! – немедленно обозначила тактическую позицию супруга.

– У тебя работа бумажная, а я работаю с людями, Зоя. С людями, будь они неладны. А эти люди, будь они неладны, способны за день из святого сделать лучшего карателя Освенцима. Ты знаешь моё прозвище – Король?

Зоя конечно знала, с тех пор как её все в глаза и за глаза начали называть Королевой – с разными интонациями, иногда спорными.

– Знаешь. Но ты не знаешь над чем я король. Я король над миллионном километров ржавых труб. Я король над десятью миллионами кранОв, из которых медленно капает ржавая вода, из этих труб. Я король над всей сранью, которая вытекает из ста тысяч сраных домов. На всё моё королевство каждый год высыпает сто миллионов тонн снега. Который надо куда-то девать – сто миллионов тонн, Зоя! Сто миллионов тонн вот сюда, на мою плешь! – он постучал себе по затылку. Мне подчиняются около ста тысяч человек – прямо, косвенно – подрядчики, субподрядчики хренподрядчики, и прочие, и прочие, и прочие. Все это ржавое хозяйство каждый день портится, лопается, ломается, воруется. Каждый день в моё королевстве на промысел выезжает десять тысяч опытных трактористов-бульдозеристов и прочих сраных забивателей свай. Они выезжают Зоя, каждый день выезжают, они копают, они долбят, они сверлят с единственной целью найти и порвать мне кабель или надломить мою трубу. Я добрый, спокойный человек, Зоя. Но чтобы всё это работало мне нужно каждый день унизить и растоптать в пыль сто человек – вот так растоптать!

Муж потопал ногами и показал, как надо правильно топтать и затем вытирать об растоптанных подчинённых ноги.

– Иначе всё пойдет прахом, всё!

– У меня тоже в Саратове было много ржавых труб, – попробовала возразить Зоя, смущенная таким напором, – но я же…

– В Саратове, любимая моя мышка, – нежно ответил супруг, – народ знает, что Царь далеко, а Бог высоко. А у меня царь вот он, рядом. Царь каждый день по моим дорогам дважды проезжает. У меня министры с ложечки едят. Я им золотые яички несу. Как курочка-ряба, ёпа. Вот и сравнивай. В общем, не могу я в таком виде, растоптав сто человек придти, и там топтать тебя. Я тебя слишком любою, крошка моя. Мне надо успокоиться, слегка накатить вискаря, порезать колбаски… А потом к тебе. Ну ты же понимаешь.

На следующий же день был вызван архитектор, построивший здесь полпосёлка, который и устроил это восточное резное чудо белого мрамора прямо в гараже. «И фонтан, фонтан в середине не забудь, он хотя бы руки иногда помоет» — напутствовала Зоя архитектора.

Дело кончилось тем, что над колоннами гаража был устроен Архитрав, украшенный 12-метровым мраморным барельефом греческого стиля, где молодые люди в сандалиях и в тогах с мечами рассекли на модных мотоциклах и катали красивых девушек в открытых кабриолетах и спорткарах, а дамы с обнаженными грудями, томно расположившись в позе неги и томления чатились друг с другом держа в руках легкие наладонники (воспользуемся этим давно устаревшим словом, бывшим в ходу на момент создания этого архитектурного шедевра). В самом углу фриза, над беседкой, размещался лимузин из которого торчали четыре ноги, две мужских и две женских, на которых с вершины беседки недоуменно поглядывала смущенная птица Феникс, готовая сгореть от стыда.

Все получилось крайне удачно: с учётом состава машин гаража Министра (а он порожняк не брал) в этом месте было теперь можно не только закусить на подножке джипа, а собрать саммит G-8, и было бы не стыдно.

Теперь, когда мы всё знаем про Гараж (не могу теперь писать его со строчной буквы), понятно, почему Зоя Павловна всегда принимала бомжа Ивана именно в этом месте: ну не звать же в дом.

– Заходи, Мыслитель, – приветствовала она шумное большое тело философа, который просачивался в дверь в своей нелепой разнокалиберной, но впрочем элитной одеже (а в поселке другой не носили), собранной с миру по нитке.

– Будем предаваться размышлениям. Вы же у нас Великий русский Мыслитель, не так ли?

– Вы не находите, что выражение «Великой русский Мыслитель» звучит как-то… странно? – Иван Светлогоров подбоченился так, словно собрался заправить вышитую косоворотку в льняные портки.

– Я понимаю, великой немецкий мыслитель, парижский просветитель, лондонский наконец… Но русский? Это знаете, как бы вышли сразу три конферансье, и сразу на трёх языках объявили: «На арене цирка – Русские Мыслители! Алле-гоп! Апп-ладисменты!!! Апп—ладисменты, господа!!!»

– Нет, Я понимаю, русский солдат, – тут ни у кого вопросов не возникает. Великой русский ученый? Треть всех великих дел, если покопаться, родом из России. От крекинга нефти до лазеров, от атомных электростанций до первой посадки на Луну. Но великий русский мыслитель – это, простите, оксюморон в синюю полоску. А знаете, почему? – Иван торжествующе обвёл глазом аудиторию. – А вот почему…

Он тяжко выдохнул, утомленный вниманием, не стесняясь сам открыл холодильник, обезоружив Зою фразой «Это у вас водочка? Я, пожалуй, выпью рюмочку», (потом Зоя сходила в театр и узнала, откуда это) нацедил себе рюмочку из запотевшего хрустального графинчика, и удачно подцепил на вилочку кусок буженинки.

– А вот почему, – продолжил мыслитель освежившись, – Немецкий профессор веками сидит у себя Университете и Мыслит. Раз в месяц он приходит за жалованьем, и потом мыслит дальше. Он родит себе подобных, порождает династию детей кампуса, студентов, которые с молоками Учителя впитывают, что если ровно сидеть в Университете и Мыслить – то потом каждый месяц можно приходить за жалованьем.

В России все не так. Жалованье там платят лишь затем, чтобы на него жаловаться, и то не всем. Чтобы выжить, российский профессор вынужден брать уроки на дом и брать оплату за зачёты деньгами и натурой. Но этого мало. Придумав что-либо, русский мыслитель не может и пяти минут просидеть на попе ровно, и хотя бы дождаться очередного жалованья – он немедля бежит осуществлять мечту человечества.

Человечество ещё даже не в курсе, а его мечта уже в работе.

Поэтому, услышав: «Великий русской мыслитель» следует немедленно оглянуться, осенить себя крестным знамением, и проверить периметр – вдруг уже взрывают. Возможно, это новый Кропоткин, и, согласно его новому прогрессивному учению для счастья всего человечества именно здесь, именно в это месте, и именно в это время следует что-нибудь чудовищно красиво взорвать.

За окном, с соседнего участка вполне своевременно раздалась канонада салюта.

– Вот видите, я же говорил! – обрадовано вскричал Иван, явно энтуазированный такой иллюстрацией своих пророческих слов. – Запомните: Пока три поколения русских профессоров не просидят в Университетах, не делая больше ничего, повторяю по буквам – НИ-ЧЕ-ГО – Николай, Игорь, Харитон, Ульяна, Яков – никаких ваших «великих русских мыслителей» у нас не появится, а будут одни буйные анархо-синдикалисты вдоволь перемешанные нашими домашними подлецами.

А значит…

Иван не успел объяснить что это значит, так как с улицы раздалось громкое:

«Солнышко, солнышко жгучее (бум-буцм-бум)

Колючки, колючки колючие… (бум-бум-бум)…»

…дверь гаража тихонько заскрипела и под напевку детского хора и диджейский микс в светлицу вкатилось Свет Красно Солнышко муж.

– Привет моя Отын-биби, – изрекло Красно Солнышко, – Я на минутку. Привет, Иван Егоров.

Иван было протянул руку для рукопожатия но не встретил взаимности.

– Ну как там русский народ, Иван, какие проблемы есть, – спросил министр тоном, который не предусматривал развернутого ответа.

– Едем в Чехов, там мостовой переход будем закладывать, а потом я устрою им там Освенцим на месте их полигона в Кулаково.

Муж потёр руки, предвкушая образцово-показательную расправу.

– И ещё там детский санаторий будет, там надо организовать хор. И ещё потом совещание. Короче, там и заночую, – улыбнулся Министр и исчез, жуя на ходу и не прощаясь, подняв за собой небольшой вихрь.

Мыслитель немного постоял, глядя на дверь вслед поднятому министром вихрю и опустил снова не пожатую руку.

– До свидания, Пётр Петрович, – наконец сказал он в сторону закрытых ворот. Ворота, прочем, ничего не ответили философу.

Затем Иван Егорович Светлогоров, позамирав немного оживился, выпил ещё водки, потом ещё, и ещё… И наконец, вытаращил глаза и сказал:

– Иду я, вот, Зоя Павловна, и вижу: маленькая – маленькая девочка – совсем маленькая – чистит большую, большую чёрную машину. Маленькая девочка – чёрную машину. И представляете, чем она её чистит? Представляете?!

Зоя Павловна не представляла.

– Своей щёткой. Своей щеткой! Маленькая девочка… Как, как мы это допустили?!

Иван Егорович заплакал.

Зоя поняла, что наливать Ивану Егоровичу больше не стоит.

– Я вот тут прилягу, Зоя, – показал Светлогоров на половичок, – Вот тут, как будет чудесно…

Поняв, что сдвинуть тушу мыслителя без помощи двух-трёх дворников не получится, Зоя смирилась.

Половичок так половичок. В конце концов, не зря же его здесь постелили. Главное, чтобы муж случайно не задавил вечером мыслителя.

Вспомнив супруга Зоя Павловна вздохнула.

Зоя, как и любая женщина, иногда перегибала мужу палку. Муж, как заядлый телец терпел, затем долго терпел, затем терпел ещё, но всему есть предел. Действуя свои острым и слегка раздвоенным в этот момент языком она могла за пять минут как довести мужа до белого каления, так и приголубить потом, без всякой паузы, иногда чередуя процедуру этой закалки неоднократно, действуя в своих корыстных женских целях а иногда и просто так, для тренировки.

Вначале муж топал ногами и пытался доказать что он тут главный, но потерпев в очередной раз полное и абсолютное фиаско, с топотом, от которого иной раз дрожали бетонные перекрытия дома отступал в гараж, где, не сразу попав ключом в замок зажигания заводил свой самый быстрый кар, и, под рев спортивного мотора, раскручивая его до самой красной черты а то и больше скрывался в ночном тумане.

Там, в тумане (почему-то в этот момент всегда был туман, загадка) он долго летал по прилегающей трассе, распугивая попутных дачников своим киловатным светом и грохотом музыки, и иногда доезжал даже до деревни Ершово, где рядом находилась воинская часть ПВО в которой он когда-то служил срочную. Там, стоя перед воротами украшенными эмблемой сделанной ещё к Олимпиаде—80, когда часть маскировали под пионерский лагерь от иностранных шпионов, он успокаивался, вспоминал былое, свой карабин СКС АР-557, номер которого до сих пор помнил наизусть, огорчался, что забыл номер противогаза а также то, что в казарме, путь и с лучшими на земле друзьями все равно хуже, чем дома с женой, путь даже жена и ведьма местами, но ладно ведьма, зато красивая, и вообще.

Так уговорив себя, он возвращался домой, уже без рева а тихонечко, на холостых (фырь-фырь-фырь) заезжал в гараж, там немного выпивал, а иногда даже и множечко выпивал, а Зоя уже лежала в постели и слегка волновалась, не перегнула ли она на этот раз палку мужу черсчур, но в ночи и полной надмосковной тишине наконец слышала шум гаражных ворот и волновалась затем уже о другом

А потом они возлежали на ложе, и она возбуждающе шептала ему на ушко: «Петенька, мой петушок…» и трогала за самое дорогое, а он в ответ тоже шептал таким таинственным нежным шопотом: «Мышка моя розовая, любимая моя поросёночка…» и кончиками шероховатых пальцев тихонечко исследовал бюст, хотя и знал там все пупырышки наизусть, но мало ли, надо же проверить, мало ли что.

И оба были совершенно, совершенно счастливы.