Читать книгу Курс на Юг - Борис Батыршин - Страница 7

Северная Атлантика.

Июнь 1879 г.

– Все наверх, паруса ставить!

Перекличка боцманских дудок – точь-в точь, как в роще, населённой спятившими соловьями – пронеслась по кораблю. Дружный перестук босых пяток – на палубе в тёплую погоду матросам велено было снимать тяжёлые матросские башмаки, сберегая белизну тщательно выскобленных тиковых досок. Разбежались по местам, марсовые – глядя на них, человек неискушённый и впечатлительный, схватился бы за сердце. Это же какой страх: сначала вскарабкаться на верхотуру марсов и салингов по верёвочным ступенькам-выбленкам вант, потом встать босыми пятками на перт – трос, натянутый под толстенным рангоутным деревом, – и лёжа на нём животом, перебирать ногами, пока не доберёшься до нока реи. А молодцам-марсовым привычно: они уже на местах, и по команде боцмана их тёмные от смолы и табака, твёрдые, словно можжевеловые корневища, пальцы распускают узлы на бык-горденях[4]. Тяжёлые полотнища парусов, освобождённые от пут, падают, разворачиваются – и с громким хлопком выгибаются, принимая ветер.

Из трубы едва курится жиденький дымок. Бронзовый, напоминающий бронзовый цветок с четырьмя лепестками лопастей, гребной винт поднят в кормовую шахту – впереди долгий переход, надо использовать любую возможность, чтобы сэкономить уголь. Паруса дружно взяли ветер, и «Витязь», накренившись на левый борт, разгонялся на низкой волне. Погода заставляла радостно петь сердца моряков – на небе ни облачка, от горизонта до горизонта, вода ртутно сияет под солнцем, и только где-то на страшной высоте мелькает крохотное пятнышко – королевский альбатрос, вечный скиталец морей, которого невесть каким ветром занесло из южных широт в Северную Атлантику.

Аврал продолжался недолго. Матросы вернулись в кубрик, добирать недолгие часы сна перед вахтой. Вперёдсмотрящие и сигнальщики замерли на своих местах, а лейтенант Сергей Ильич Казанков облокотился на ограждение мостика и по-хозяйски огляделся по сторонам. Ветер ровный, судно бежит резво, на палубе полный порядок, боцмана бдят, вахтенный офицер толковый – а не спуститься ли в каюту, уделить время заброшенному с самого Кронштадта дневнику?

Ещё на «Москве», после захода в Нагасаки, когда судно отправилось в Портленд для ремонта и переборки машин, Серёжа, уступив просьбам Карлуши Греве (а как отказать увечному герою?) дал ему почитать свои записки. Барон проглотил их единым духом, после чего, не слушая возражений смущённого автора, заявил, что будет сущим преступлением перед читающей российской публикой не опубликовать эти труды – «да вот, хотя бы и в иллюстрированном журнале «Нива», они охотно печатают путевые и военные заметки!»

Шутки шутками, а по прибытии в Петербург, Серёжа действительно отослал изрядно исправленные и переработанные выдержки из своего дневника в редакцию. И был немало удивлён, когда они появились в очередном номере, после чего – выходили регулярно, занимая три полных разворота, да ещё и с иллюстрациями! Редактор «Нивы», Фёдор Николаевич Берг убеждал молодого человека ни в коем случае не бросать, как он выразился «прозаических упражнений» и даже поговаривал об издании его «рудов отдельной книжкой-приложением.

«Не слушайте, голубчик того, что твердят господа Салтыков— Щедрин и прочие фрондирующие личности из круга «Отечественных записок» о том, что наше издание якобы потакает обывательским и буржуазным вкусам! – убеждал Серёжу Берг. – А хоть бы и потакаем – так и что с того? Читатель любит «Ниву», и недаром по числу подписчиков мы уступаем, разве, лондонскому «Illustrated London News». Лучшего старта для начинающего литератора не придумать – особенно для того, кто пишет на военные темы, и не с чужих слов, а, подобно графу Толстому, опираясь на собственные впечатления. Тем более, вы моряк, а морские походы, сражения, бытовые зарисовки из флотской жизни у читателя теперь в почёте. Кому ж, как не вам о сём писать? Так что дерзайте, друг мой, дерзайте!..»

Такие речи, конечно, льстили молодому человеку – пожалуй, не меньше, чем и пачки писем от «благодарных читателей», которые аккуратно пересылали ему из редакции. Но хлопоты, связанные с оснасткой и подготовкой «Витязя» к первому выходу в океан съедали всё время новоявленного литератора время без остатка. И вот, теперь, когда выдалась свободная минутка – почему бы не выполнить обещание, данное Бергу и не взяться, наконец, за перо?

Из дневника С.И. Казанкова.

«…не могу не отметить, сколь сильно изменилась российская жизнь. Конечно, я смотрю на эти перемены глазами морского офицера – но всё же, они поистине удивительны! И произошли они за какие-то полтора года, миновавшие с нашей победы в кампании на Балтике. Мне же это тем более очевидно, что я по долгу службы почти всё это время отсутствовал в пределах Отечества. Судите сами. То, на что раньше требовалось полгода, теперь успевают сделать за две недели, и ещё сетуют на волокиту! Вроде, и крапивное семя наше, чиновники от всяко-разных департаментов никуда не делись – а словно бы и их подменили! Работают не за страх, а за совесть, да и мздоимство, как мне говорили люди знающие, не то, чтобы вовсе прекратилось, но его стало гораздо меньше. С трудом верится, конечно: Россия есть Россия, здесь спокон веку не перевозились охотники запустить руки в казну – а всё же, наводит на размышления.

Что до господ «революсьонэров», этих радетелей за благо народное, отрыжку господ Герцена и Некрасова, то замечу следующее. Если раньше за ругательные слова о Государе можно было схлопотать по физиономии, разве что, от лабазных сидельцев с Сенного рынка 0 то теперь и в университетской аудитории за то же самое могут произвести такое «оскорбление действием», что останется либо секундантов, либо пускать себе пулю в лоб от позорища. Но ни первое не второе к господам либералам и народовольцам не относится – жидковат народец, мелковат. Таких хватает только на то, чтобы взрывать бомбами ни в чём не повинных людей, а потом убегать с места злодеяния, как записным прохвостам и трусам. А что вы хотели, судари мои: патриотический подъём, после победной войны иначе и быть не может!

Фабричная и заводская промышленность демонстрирует отчётливый рост – то, чего России так не хватало! В деревнях молодые парни всё чаще снимаются и, наплевав на общинный уклад жизни, подаются в город, в фабричные. Там и ремеслу обучат, и жалованье положено твёрдое. В одном Петербурге три новых механических завода уже достроены, ещё два стоят в лесах, и заказы от адмиралтейские да Военного Министерства для них уже расписаны на пять лет вперёд.

Да, темпы строительства, что гражданского, что военного, в особенности в области судостроения, теперь какие-то фантастические. Взять хотя бы наш «»Витязь»: где это видано, чтобы корабль второго ранга (три с половиной тысячи тонн водоизмещения – это вам не жук чихнул!) построенный по передовому проекту, со стальным корпусом и новомодным британским изобретением, называемым «карапасная», сиречь, выпуклая, броневая палуба, достраивался и снаряжался к заморскому походу за месяц после спуска на воду! Однако ж – так оно и есть, и палуба «Витязя», которая содрогается под моими ногами – мы идём в полный бакштаг, вздев фок, грот, все марсели и косые паруса, так что и на такой скорости удары набегающих волн в скулу весьма даже чувствительны, – наилучшее тому подтверждение.

Однако ж потери в минувших кампаниях, что в балтийской, что в океанской, весьма велики. Перед российскими судостроителями стоит задача: заново создать как Черноморский, так и новый, Средиземноморский, флоты. Наши собственные верфи и механические заводы не справляются – впору заказывать новые суда и корабли во враждебной Англии! Но это, конечно, невозможно – британские верфи загружены, Королевский Флот спешно восстанавливает былую численность, и приходится размещать заказы в Германии, Франции и даже у заокеанских судостроителей. К одному из таких и лежит сейчас мой путь, определённый казённым предписанием, полученным из Морского министерства…»

Выкроить время для дневника так и не удалось. Не успел Серёжа заполнить своим мелким бисерным почерком даже одной страницы (он всегда тщательно обдумывал фразы, прежде чем перенести их на бумагу, оттого помарок с исправлениями было немного), как над головой застучали матросские пятки и засвиристели в свои дудки боцмана. Серёжа поспешно запер тетрадку в ящик стола – не хватало ещё, чтобы вестовой увидел его «прозаические упражнения»! В глубине души он осознавал, что углубившись в материи, слабо ему известные и не до конца понятные (что мог знать о России морской офицер, не вылезающий из заморских походов и военных кампаний?), он склонен идеализировать перемены, происходящие в Империи. К тому же, пережитая личная трагедия, гибель невесты от бомбы террористов, не могла не наложить отпечаток на все суждения, сделав его чересчур пристрастным – а допустимо ли это для литератора, который должен, если верить многочисленным критикам, предлагать читателю непредвзятый взгляд на события?

Нет уж, подумал он, взбегая наверх по узкому трапу, лучше писать о том, что он видел собственными глазами и знает доподлинно: о войне, кораблях, морской службе, о картинах быта и обыденной жизни моряков, столь любезные читателям «Нивы». Вот, к примеру: почему бы не описать в очередной главе дневника аврал, из-за которого надувают сейчас щёки усачи-боцмана, высвистывая команду – "все наверх, рифы брать!"

Погода меж тем портилась. С норда наползали лохматые облака, несущие дождевые шквалы, и командир корвета, изучив в трубу горизонт, распорядился оставить на мачтах одни марселя, взятые в два рифа. И верно, ветер вскоре усилился до шести баллов. Он заунывно свистел в снастях стоячего такелажа, срывал пенные гребни с валов, высотой достигавших уже верных шести футов. Ещё не шторм, но уже очень свежий ветер – такой, дай ему только шанс, с лёгкостью ломает брам-стеньги, сносит не убранные вовремя лисель-спирты, превращая судно в беспомощную игрушку разыгравшейся стихии.

Но к счастью, на «Витязе» всё было сделано вовремя и корвет, подгоняемый крепчающим норд-остом, резал волны – да так, что пенные брызги взлетали до самых марсов, валы то и дело захлёстывали бак, прокатываясь по шкафуту, разбивались о ходовой мостик, который на корвете вынесен перед дымовой трубой и кожухами вентиляторов. Серёжа порадовался, что в «духам» в кочегарках не нужно сейчас усердствовать, а держать пар на «стояночной» марке, не давая остыть котлам – иначе дым из трубы, с каждым порывом ветра накрывал бы мостик чёрной пеленой, от которой скрипит в зубах и на белоснежных манжетах и остроконечных воротничках-«лиселях» остаются жирные угольные пятна.

К шестой склянке командир предложил спуститься в кают-компанию. Вахтенный мичман проводил их завистливым взглядом – ему-то предстояло торчать на мостике ещё полтора часа. У Серёжи зуб на зуб не попадал: клеёнчатый непромокаемый плащ он неосмотрительно оставил в каюте, из-за чего промок во время аврала насквозь, и чашка «адмиральского» чая – сейчас было самое то.

После пары глотков крепчайшего напитка, щедро разбавленного чёрным ромом, молодой человек немного отошёл, и даже нашёл в себе силы поддерживать беседу. Командир корвета сидел напротив и делал маленькие, аккуратные глотки из фарфоровой, с золотым силуэтом «Витязя», чашки – сервиз этот преподнесло кают-компании перед выходом в море общество офицерских жён.

– Жаль мне отпускать вас, Сергей Ильич. Двух месяцев не прослужили, только-только освоились – и вас уже забирают!

– Благодарите господина Повалишина. – вздохнул Серёжа, доливая опорожнённую на четверть чашку ромом. – Это он постарался. А моё дело маленькое: получил приказ – и отправляйся в САСШ, принимать надзор за строительством нового монитора. Я ведь, как вам известно, и на кораблях этого класса послужил в балтийскую кампанию, и с американцами имел дело, когда наша «Москва» заходила в Портленд для докования. Вот и сочли, что для меня такое задание подойдёт в самый раз.

– Ну, решили, значит, решили. – согласился собеседник. – Начальству, знамо дело, виднее.

Серёжа кивнул, отхлёбывая «адмиральский чаёк». Капитан второго ранга Григорий Павлович Чухнин слыл среди офицеров «Витязя» фаталистом – после того, как пушки адмирала де Хорси в щепки расколотили корвет, которым он командовал, Чухнин вернулся в Россию – и вместе с орденом Святого Владимира с мечами получил новый корвет, носящий то же название, что и погибший у берегов Южной Америки.

– На Балтике-то вы изрядно погеройствовали. – продолжал командир. – Да и потом, на «Москве», тоже отличились. Егория-то, батенька, просто так, за понюх табаку не дают…

Серёжа чуть заметно порозовел – он так и не научился скрывать смущение, когда речь заходила о его собственных заслугах. О других – сколько угодно: он с удовольствием рассказывал об одиссее Карлуши Греве на «Крейсере», о самопожертвовании моряков «Чародейки» и «Адмирала Грейга», ушедших на дно со своими кораблями при Свеаборге. Но – чтобы о себе? Нет уж, увольте, тем более, что и Чухнину есть, о чём порассказать. Вступить на краю света в бой с двумя неприятельскими кораблями, каждый из которых был сильнее его корвета, а один, «Трайумф», ещё и нёс броню, и при этом суметь спасти от гибели и плена почти всю команду – это ли не настоящий подвиг?

А командир его мучений, похоже, не замечал. Или делал вид, что не замечает – и продолжал беседу.

– Значит, новый монитор американской постройки будет мореходным? Это для того, чтобы своим ходом перейти через Атлантику?

– Скорее уж, через Тихий Океан. – ответил Серёжа, обрадованный тем, что Чухнин сменил тему. – На Западном побережье САСШ для нас строятся два монитора – один в Портленде, а другой на юге, в городке Вальехо, это вблизи Сан-Франциско. Оба предназначены для защиты Владивостока; туда им и предстоит направиться после ходовых испытаний.

– Тихий Океан, говорите? – кавторанг недоверчиво покачал головой. – Что-то слабовато верится. Как вспомню наши балтийские броненосные лодки – куда им соваться в открытый океан! Они-то и по Финскому заливу с бережением ходят…

Серёжа насупился – ему стало обидно за свои любимые мониторы. Хотя Чухнин прав, и остаётся надеяться, что «американцы», в самом деле, будут избавлены от подобных недостатков.

– Если вы помните, Григорий Палыч, американский двухбашенный монитор «Миантономо» ещё до войны пересёк Атлантику и заходил с визитом в Кронштадт. А эти, новые, думаю, помореходнее.

Ну, дай Бог, дай Бог… – покивал Чухнин. – А сейчас – давайте-ка, батенька, допивайте чаёк, переоденьтесь в сухое, и ступайте наверх. Как там наш мичманец справляется? Ветер что-то разыгрался, не вышло бы чего…