Читать книгу Чайковский, или Волшебное перо - Борис Евсеев - Страница 4

* * *

Но прежде, чем ты узнаешь о Москве сказочной, должен тебе, мой юный читатель, сообщить: между первой и второй главами нашей повести прошло много лет. За эти годы произошло немало событий. Из них самое важное – семья Чайковских покинула сонный Воткинск и после нескольких лет переездов и странствий обосновалась в Петербурге.

А вот и другие события.

Добрейшая воспитательница, Фанни Дюрбах, возвратилась к себе на родину во французский город Монбельяр.

Отец Пети, Илья Петрович, то находил службу, то снова её терял.

Сам же Петя поступил в Императорское училище правоведения, где не только преподавали словесность и юридические науки, но и были музыкальные классы.

Всё шло хорошо или, по крайней мере, терпимо. Только вот горячо любимая маменька вскоре после переезда в столицу отошла в мир иной…

Что же до феи, то она больше не появлялась. Но Петя всё равно помнил её слова о Волшебном Пере. Даже пытался отыскать его.

И при этом потихоньку сочинял музыку.

А потом Петя оказался в Москве, и все стали звать его почтительно и звучно: Пётр Ильич.

Что с ним в Москве происходило, ты сейчас как раз и узнаешь.

Итак…

Сморщенный старичок в бархатном лиловом костюме и в алой, похожей на турецкую, шапочке, пыхтя, взбирался по лестнице. За ним поспешал молодой человек с мягкими русыми волосами и с такой же русой бородкой. Преодолев узкую крутую лестницу, старичок почти вбежал в огромный кабинет, плюхнулся в кожаное кресло и звонко рассмеялся.

– А я вас затащил-таки в свой скворечник! Ну-с, милости прошу, – сказал молодому человеку, чуть замешкавшемуся в дверях, писатель и музыкант Владимир Фёдорович Одоевский.

И ведь было от чего замешкаться!

Мерцал в полутёмном, ничуть не похожем на скворечник кабинете красноватый огонь. Поблёскивали стальные шатуны, смахивающие на длинные палки с широкими кольцами на конце. Тускло сияли большие прозрачные банки с выведенными наружу изогнутыми стеклянными трубками. Позвякивали металлические цепочки, гирьки, колёсики…

Кроме того, весь кабинет князя Одоевского был уставлен шкафами с книгами. Книги лежали на полу, на столе, на двух подоконниках. В довершение всего, пугали молодого человека чучела каких-то неизвестных ему зверей, дерзко посвечивавших глазами-пуговками из тёмных углов.

Старый князь достал из ящика письменного стола огромный, с медными застежками, фолиант и сказал:

– Мы с вами не так уж хорошо знакомы, дорогой Пётр Ильич. И потому, чтобы не затруднять вас излишними расспросами о вашей прошлой жизни, позвольте мне самому кое-что о ней рассказать. Ведь у меня не дом, а стеклянный ящик, через стенки которого видно всё насквозь! – вновь рассмеялся Одоевский.

И засопел, и уткнулся носом в огромную раскрытую книгу.

– Ну да! Конечно! – чуть погодя, весело закричал он. – Ясно вижу вас внутри красивого трёхэтажного здания. Вот выбегаете вы из комнаты. Похоже, из классной комнаты. В коридоре толкотня, гам… Вас окружают приятели. Все они в форменной одежде, в мундирах желтовато-зелёного «бутылочного» цвета. Воротнички у всех стоячие, пуговицы так и блещут!

Друзья просят вас пройти в рекреационный зал, то бишь в зал для игр, и называют при этом то Петюлей, то Пекой, то Чаинькой…

Ах, вот оно что! Вас просят поиграть на фортепиано. И вы, я это очень, очень хорошо слышу, играете. И как здорово у вас выходит! Особенно эта вот русская: «По улице мостовой…»

– Это Императорское училище правоведения, – шепчет сражённый наповал Петя, Петюля, а теперь уже Пётр Ильич Чайковский. – Я проучился в нём семь лет. Были эти годы и радостными, и тяжкими одновременно. Радостными оттого, что я мог хоть немного заниматься своей любимой музыкой. А тяжёлыми – оттого, что очень трудно переносил разлуку со своими близкими. Видеться с ними мне позволяли крайне редко…

– Ага, значит я на верном пути! Значит, книга не врёт, – снова улыбнулся князь Одоевский. – Ну-с, тогда продолжим!

В комнате вдруг посветлело.

– Ясно вижу: идёте вы по Петербургу. На вас чиновничья шинель и фуражка с кокардой. Входите в какое-то роскошное здание. Швейцар с огромными усами-стрелками приветствует вас и называет «господин титулярный советник». Вы проходите в комнату, садитесь за длинный-предлинный стол. Вам приносят какие-то бумаги. Но вы не хотите ими заниматься! Вы думаете о младших братьях Модесте и Анатолии, которые пока ещё учатся, но учатся неважнецки. Думаете также о разных служебных неприятностях вашего отца.

И ещё о том, что в Петербурге открылась Консерватория, где обучают музыке и в которую вам так хочется поступить…

– Как же вы всё это узнаёте? – снова недоумевает Пётр Ильич. – Вы просто кудесник! Я, и правда, служил неохотно. Толь ко и думал о том, как бы поступить в Консерваторию, чтобы научиться по-настоящему сочинять музыку. И хотя многие мои родственники были против, я в Петербургскую консерваторию поступил. И закончил её. А затем переехал сюда, в Москву. И теперь сам преподаю музыку, но уже в консерватории Московской… Ну а остальное, князь, вы можете узнать и без своей чудесной книги.

– Вы, я вижу, Пётр Ильич, слегка сомневаетесь в возможностях старинных книг!

– Помилуйте, Владимир Фёдорович! Ежели я в чём и сомневаюсь, так это в себе самом. Не далее как вчера мне в голову пришла мысль: оставаться бы мне и дальше чиновником! Ведь музыка моя пока не имеет успеха.

– А вот это вы зря! – крякнул старик Одоевский. – Вот вы меня назвали кудесником. Я и вправду кудесник. Хотя и не такой могучий, как ваша фея Сладкой Печали, – добавил он полушёпотом, а потом продолжил, громче: – И чтобы доказать это, я сейчас покажу, что было бы, если бы оставались вы чиновником. Возьмите же, прошу вас, тот ящичек, что стоит на фортепиано. Да приложитесь-ка глазами к его отверстиям!

Пётр Ильич взял в руки тяжёлый холодный металлический ящичек. И без особой, надо сказать, охоты припал глазами к двум круглым, с грецкий орех, отверстиям…