Читать книгу Живец. Хитрец. Ловец - Борис Георгиев - Страница 6

Я не находил себе места, метался из угла в угол по камере, как пойманный тигр. «Должен быть выход! Должен! Всемилостивый Случай! Так врюхаться! Поймали как мартышку – дырявым кокосом. На мякине провели, подсунули – подписал. Хорошо хоть не смертный приговор».

– Лучше бы меня затравили собаками! – бормотал я. Бесновался так, что не услышал шагов, и тогда только остановился, когда что-то звякнуло об пол. Миска?

Визгнула в полозьях решётчатая шторка, дюжий бородатый кинод нижней лапой толкнул миску; та, шкрябнув дном, скользнула по кафельному полу в камеру. «Служитель. Кормит питомцев». Мне захотелось наподдать по миске так, чтоб рыбьи тушки разлетелись в разные стороны, но во-первых, страшно есть хотелось, а во-вторых… «Спокойно. Отношения портить не надо, даже наоборот. Самое время разобраться, в какое дерьмо влип».

Кое-что я понял из разговора с Брудом, если это можно назвать разговором. Лай, свара. Поначалу они с Хортом развлекались, перебрасывались замечаниями, когда в клетке везли орущего и брызжущего слюной меня к питомнику, но тут я что-то такое крикнул… Назвал их… Как? А, ну да. Паршивыми дворнягами. Это их почему-то задело; толмач твердил: «Перевод невозможен… Перевод невозможен…» – а они на пару не лаяли даже, брехали. Дурацкая ситуация. Представьте: везёт вас по космодрому роботизированная тележка к баракам; ряженая чиновником бородатая собака через решётку толкует о ваших правах, а вторая собака в комбинезоне и с бакенбардами скалится так, будто имеет на это право… Ну, вы понимаете. Я вспылил. Любой на моём месте не сдержался бы. Себя самого стоило облаять, что и сообщил мне Бруд, когда зачитывал статьи подписанного мною договора. Да, говорил он, вы действительно получили по договору оперативного лизинга туристический лайнер бортовой номер такой-то, приписка Кинода – Закатный архипелаг – Национальный парк, но за лайнером тянется пышный долговой хвост, четыре тысячи пятьсот шестьдесят один кинодский реал, с учётом последней посадки. Желаете оплатить? Да, соглашался он, вы, конечно, можете прервать тур в любой момент, но только после того как внесёте полную стоимость плюс издержки на ваше содержание и трансфер к пересадочной станции. Желаете оплатить? Да, успокаивал он, жизнь ваша и свобода обеспечивается всякими там соглашениями, законный сеанс связи будет вам предоставлен сразу, как только появится техническая возможность, но, к сожалению, порт с незапамятных времён лишен средств дальнего сообщения.

Вот тут я и вспылил. Для затравки высказал, что думаю о Хорте и его бакенбардах, потом прошёлся по экстерьеру Бруда и на закуску назвал обоих паршивыми дворнягами. Зря. Надо было расспросить, почему это в их паршивой псарне нет хотя бы одного паршивого энтенглер-модема, и как они докатились до паршивой жизни такой, но после моего намёка на дворняжность собеседников вопросы задавать стало бесполезной тратой времени.

«Сейчас хотя бы не прощёлкай пастью», – сказал я себе и наклонился за миской, исподлобья глядя на служителя. Он не показался мне злым или высокомерным – крупный, шевелюра кучерявая, уши с заломами. Борода, усы. Морда квадратная. Добродушный амбал.

– Извините… – начал я, с отвращением глядя на рыбу. Терпеть её не могу. Всё что плавает – не еда, а эта мерзость вдобавок ещё и сырая.

– Святые угодья! – Служитель отшатнулся, раззявив пасть. – Говорящая обезьяна!

Я подавил желание швырнуть в него миской. Прошипел сквозь зубы:

– Я не обезьяна, а человек!

Он не сразу пришёл в себя, бормотал: «Что значит, не обезьяна, а обезьяна?»

Опять огрехи перевода? В местном языке слово «человек» отсутствует? Лаяться по этому поводу глупо, надо искать решение.

– Я не обезьяна, а гуманоид!

– Вижу, что ты гомид, – пыхтел, раздувая усы, служитель. – Но они ведь… Правду, значит, говорила Эрделька про говорящих гомидов, а я не верил, и ещё облаял её, чтоб не забивала голову оккультной бредятиной.

– Много ты понимаешь в гомидах!

– Много? Да ничего я в вашем брате не смыслю. Гомиды к нам сюда не попадают, их почему-то везут прямиком в охотничьи угодья или в балаган, смотря по сезону.

«Охотничьи угодья это сафари, а балаган… Балаган мне Хорт не предлагал, втюхивал секс-тур. Этот барак – питомник. Что в таком случае национальный парк?»

– А ты, значит, говорящий гомид, – бурчал служитель, держась лапой за решётку. – Может и те, что в балаган попадают, говорящие? По ним не скажешь, когда они этим делом занимаются. Однажды Эрделька меня туда затащила, давай говорит, хочу глянуть, как они это делают. Смех и грех, блуд фелидский. А ты, значит, говорящий. Хороший парень. Ну скажи тогда, как тебя звать? Кличка имеется?

– Имя моё Иосиф, фамилия Циммерман, – ответил я с достоинством.

– Фамилия? Породный гомид, надо же! – восхитился он. – Мы попроще. Эрды мы, я и моя Эрделька. Ну что, ваша гомидская борзость, откушать изволите или как?

Гордость моя боролась с голодом. Поколебавшись, я ответил: «Сырую рыбу не ем», – и выставил наружу миску.

– Да? Вот ведь как, – проворчал Эрд. – Ну, сушить её для тебя никто не станет.

«Он что же, так и уйдёт?» – Я проводил взглядом жирные тушки, кинулся следом, за решётку схватился, крикнул:

– Эрд!

– Чего тебе ещё? Погоди, я соседа твоего подкормлю, он не такой борзый, ест что дают.

Я пробовал просунуть между прутьями голову, но не вышло. Гулкое коридорное эхо повторило скрежет решётки, звяк стали об кафель, скрип. Затем неизвестный сосед мой принялся громко урчать и чавкать, поедая мою порцию. Я непроизвольно сглотнул слюну, думая: «Ну нет. Сдохну, а сырую рыбу жрать не стану».

Чтобы отвлечься от гастрономических мыслей, стал придумывать, как подъехать к Эрду. Разговорить бы его…

– Что ты хотел? – спросил Эрд, снова явившись к решётке.

– Ты не в курсе, скоро меня отправят в национальный парк? По договору у меня прогулка, почему вы меня в питомнике держите?

– В парк торопишься? Я бы на твоём месте не спешил. Хилый ты с виду, долго там не продержишься. Скоро ли тебя выпустят, спрашиваешь? Это как получится. Как наберётся публика, так и отправят. Сам подумай, чего хозяевам рыбу на тебя изводить без толку, хоть ты её и не жрёшь? Но, думаю, не скоро это будет. Кербер на сворке, возле самого Арбора рыскает, фелиды сейчас полусонные, публику не соберёшь. Вот закатится Кербер…

Эрд оказался словоохотливым, должно быть соскучился среди бессловесных питомцев. Я слушал очень внимательно, временами вставляя замечания, хоть Эрда и не нужно было науськивать. Вот что я понял: Кербером они называют Сириус-Б, Арбор – по-нашему Сириуc-A. Кинода обращается в плоскости орбит звёздной пары, полюсом смотрит на Арбор, поэтому над Архипелагами Полуденного полушария он не закатывается никогда. Когда садится Кербер, наступает время фелид – каких-то местных зверей. По словам Эрда получалось, что дикие фелиды хищны и коварны, но в это время года не проявляют агрессии, по большей части спят. В национальном парке они разгуливают свободно, почтенная публика может всласть насмотреться на игры этих зверей с питомцами. С безопасной позиции. Всё это меня возмутило до крайности, особенно замечание Эрда:

– На тебя бы я не поставил, хоть ты и говорящий. Фелида тебя слушать не станет, сначала отъест голову. Хотя… Сидел у меня один хлюпик вроде тебя, только шестилапый, говорить не говорил, зато летать умел. Крылья у него оказались под панцирем. И бойцом был знатным, потому и выжил. Может, ты летать умеешь?

– Нет, – ответил я, с натугой переваривая информацию.

– Ты боец?

– Да как тебе сказать… – промямлил я.

– Так какого рожна ты в парк торопишься?

«Никуда я больше не тороплюсь. Пожрать бы, поспать, подышать свежим воздухом», – с тоской подумал я, а вслух сказал.

– Да я не в парк, ты не понял. Прогуляться бы…

– А, так тебя вывести надо? Так бы сразу и сказал. Беда с вами. Сидите молчите, пока не обгадитесь, а мне убирать. Ты хоть не огнегадящий?

– Какой?

– Ну, как твой сосед, к примеру. Тот, если его не выводить долго, как бабахнет задницей! Дым, вонь. Всё в загоне пожёг, поганец, даже краска на стенах в струпьях. Ты не такой?

– Нет.

– Вот и хорошо. А ещё лучше, что ты говорящий. Иному молчуну поди втолкуй, что во двор по галерее направо. Приходится шевелить дурака погонялкой. Не люблю я этого. И вы не любите. Какой животине в здравом рассудке понравится, когда ей под хвост тычут разрядником? Ну что, я сейчас выйду из галереи, а то мало ли, вдруг ты с виду только спокойный, а на деле бешеный или ядовитый какой.

Эрд, оставив разрядник в расстёгнутой кобуре, вытащил из кармана робы измызганный пульт дистанционного управления, но нажимать не спешил.

– Не ядовитый я. Открывай, не брошусь, – взмолился я. Очень хотелось прогуляться.

– Смотри у меня. Разрядник – вот он. Выходи.

***

Я прогуливался по тесному дворику, заложив руки за спину. Добродушного надсмотрщика получилось уговорить – загонять меня сразу он не стал; сам рад был случаю посидеть под тентом, подышать морским воздухом. Со стороны моря двор ограждён не был. Только полному идиоту могло прийти в голову сигануть с такой высоты – метров тридцать, это как минимум, и дно незнакомое.

Эрд курил трубку. Сразу её вытащил, как только очутился под открытым небом. Проворчал: «Ты, говорящий. Смотри, не скажи никому», – и стал, прикрываясь от ветра, прикуривать. Выпустил первое облачко дыма, воровато оглянулся, как мальчишка, честное слово. Я подумал, что курить надсмотрщику не полагается, однако во время прогулки он почему-то не боится, что его поймают на горячем, озирается по привычке, а не по необходимости.

На мальчишку Эрд похож не был, напоминал разомлевшего курортника или отставного капитана лайнера местного сообщения. Развалился в шезлонге под рваным тентом, растянутым над широкой лестничной площадкой, более всего смахивавшей на капитанский мостик древнего судна. Казалось, он дремлет, но облачка дыма выпускал как по таймеру, раза три в минуту.

Я прохаживался, осматривался, думал: «Решётка галереи за его спиной. Заперта. Пульт у него в кармане. Дохлый номер. Не факт, что на этот пульт выведены наружные двери. И где они, наружные двери? Морем пахнет. Что он курит? Дым приятный. Интересный какой в питомнике прогулочный дворик. Раньше был ограждён». От парапета остались обломки стоек – ржавые редкие зубья. Странная планировка для тюремного двора, больше похоже на смотровую площадку. И эти двери… В тылу двора, под лестничной площадкой, где нежился в шезлонге надсмотрщик, в серую монолитную стену врезаны были двери с электронными замками. Косясь на Эрда, – тот не возражал, плевать ему было, чем занят питомец, – я подошёл ближе, всмотрелся. «Двери точно как на станции. Только для кинодов. Нет, шире и ниже. И там на замке контур четырёхпалый. А тут вообще нету никакого контура. Отпираются с другой стороны? Может, с пульта? Что за надпись?»

Мелкие хвостатые буквы на панели замка. Что тут написано?

– Приложите ладонь, – равнодушно пробубнил толмач.

Я вздрогнул, выскочил из-под лестничной площадки. Нет, Эрд молчал, на меня не обращал внимания. Показалось мне, или толмач по собственной инициативе?.. Я вернулся к двери и снова спросил себя, уставившись на хвостатую надпись: «Что тут написано?»

– Приложите ладонь, – повторил толмач, как мне показалось, тоном усталым и недовольным. Кому понравится дважды отвечать на один и тот же вопрос?

Я машинально последовал совету – ладонь положил на пластину с надписью. Замок подмигнул зелёным глазом, дверь с тихим шелестом скользнула в паз; в коротком узком коридоре с голыми стенами вспыхнули лампы. В конце коридора… «Лестница? Извини, дружище Эрд, я не буду спрашивать разрешения. Интересно, что там, внизу. Говорят, любопытство сгубило кошку, но я ведь не кошка».

Как только я вошёл, дверь за моей спиной закрылась. Полотно глухое, даже если Эрд спохватится сразу, понять за какой дверью я спрятался – та ещё задачка. Почему его не заботило, что я могу сюда смыться? Куда ведёт лестница? Можно ли выйти обратно? Я обернулся. Замочной панели с этой стороны не было. Я запаниковал. Орать хотелось и по двери барабанить чем попало, еле сдержался. Закрыл глаза, подышал, потом двинул к лестнице. Шёл крадучись, хоть и не знал, чего и кого следует опасаться. Размышлял, чтобы не удариться снова в панику: «Не подстроено ли? Слишком просто: ладошку приложил – открылась нора. Зачем тогда замок, если кто угодно может… Погоди-ка. С чего я взял, что кто угодно?»

Лестница длинная, в конце площадка. Времени на размышление не очень много, но, пока спускаюсь, надо разобраться в положении.

«Эрд вёл себя так, будто никаких дверей нет. Возможно, он считает, что двери заблокированы. Почему? Казалось бы, достаточно прочесть надпись, приложить к панели ладонь… Стоп!» Я остановился на площадке. Хлипкая дверь с окошком, никакого замка нет в помине. Приоткрыта. Сквозь матовое стекло сеется на пол свет, а в щель между дверью и притолокой льётся потоком. Чертовщина какая-то. На двери надпись.

– Что здесь написано?

– Пожарный выход, – скучно сообщил толмач.

«Пожарный выход? Из тюрьмы? Бред! Тюрьмой это здание раньше не было. Терраса не была тюремным двором. Кто угодно мог открыть дверь. Эрд полагает, что открыть не может никто. Что из этого следует?» Сделать вывод я не успел, потому что сдуру распахнул дверь и выперся наружу, точно как на крыльцо собственного загородного дома.

Улица, разбитый тротуар, в трещинах травяная щетина. Жара. Порывом ветра дверь чуть не вырвало у меня из рук, глаза запорошило песком. Пылевой чёртик хлестнул серым хвостом стену, потом, словно бы оттолкнувшись, махнул через дорогу в тень дома. «Тени чёткие – отметил я, – и короткие, Арбор в зените. Чёткие и густые. Это по контрасту. От света глазам больно. Спрятаться в подворотню?»

В подворотне дома напротив чернильная тьма. Я выпустил дверь, сделал шаг, но чуть не упал – не заметил ступеньки. Выпрямляясь, засёк краем глаза в подворотне шевеление. Сгусток тьмы ожил, сверкнул белками глаз, зевнул. В голове мешанина, обрывки какие-то: «Время фелид… Они полусонные… Разговаривать не станет… Отъест голову… С безопасной позиции…» Позицию нельзя было считать безопасной. Твари хватило бы одного прыжка. Я не знал, как выглядит фелида. Если это она…

– К-какой сукин сын выпустил на улицу… – шепнул я, пятясь к стене. Лучше бы я молчал. Стоило заговорить, тварь меня заметила. Мгновение мы смотрели друг дружке в глаза, затем она раскрыла пасть.

Надеюсь, никогда больше не придётся так бегать. Не разбирал дороги, ломился, себя не помня. На перекрёстках сворачивал несколько раз, надеясь сбить зверя со следа. Дыхание сбил, ящики какие-то свалил, зацепив локтем, но когда остановился продышаться и оглядеться, снова увидел чёрную бестию. Она перескочила через разваленные мною ящики с кошачьей грацией, совершенно бесшумно. Впрочем, из-за собственного дыхания слышал я плохо. Всё плыло перед глазами, в ушах шумело. Собрав силы, я ещё раз свернул за угол и побежал, но что это за бег – со сбитой дыхалкой и на ватных ногах… «Догонит. Прятаться надо за какой-нибудь дверью». Как назло, в проходе, куда я свернул, стены были глухие. Ни дверей, ни окон ниже третьего этажа. Мне почудилось впереди рычание. «Она же была сзади!» Оглянуться не хватило духу. Рёв усилился, я сообразил – не живое, механизм, – выскочил на перекрёсток и увидел его.

Он нёсся прямо на меня, посверкивая широко расставленными фарами. На перекрёстке рыкнул, выпустив облако чёрного дыма, заскрежетал и, когда мне показалось: вот сейчас он размажет меня по стене, – отвернул в сторону и пронёсся мимо. Не сбавь он скорости на повороте, я бы не уцелел. Не знаю, почему решился запрыгнуть в кузов. Слишком быстро всё это произошло. Увидел я, как мелькнула мимо кабина – откуда только силы взялись. Боли от удара не ощутил. Смотрю – я в кузове, на коленях, за борт хватаюсь, а та чёрная осталась с носом. Прыгнула и промахнулась. Может, её машиной задело, не знаю. Какое-то время я ещё видел, как она хромает далеко позади, потом мы вывернули на шоссе и увеличили скорость. Чтобы не вывалиться на ходу, я сел на ребристый грязный пол.

Городские кварталы остались позади. Дорога пошла вдоль морского берега, через лес. Кузов провонял рыбой и чем-то сладким, надсадный рёв двигателя пробирал до животиков, меня подташнивало, но всё это мелочи. Спасся. Я с нежностью глянул сквозь заляпанное грязью заднее стекло кабины на лохматые затылки спасителей. Киноды, конечно, не люди, но всё-таки… Я стал готовить благодарственную речь. Не пригодилась.

Грузовик сигналил, не сбавляя скорости; я глянул вперёд, увидел высоченную стену и распахнутые ворота. Потом машину занесло, она затормозила так резко, что меня швырнуло на пол.

Я поднялся, цепляясь за борт, услышал глухое ворчание, затем лай.

– Смотри-ка, Шпицко, что за дрянь у нас в кузове, – перевёл толмач. – Эй, ты! Сидеть!

– Стреляй, – буркнул Шпицко. – Чего с макакой разговаривать? Стреляй, пока не бросилась.

Они стояли на подножках грузовика, нацелив на меня древние ружья.

– Не стреляйте, – попросил я, поднимая руки.