Читать книгу Елизавета I, королева Англии - Борис Грибанов - Страница 8

Девятнадцатого мая принцесса Елизавета вышла из ворот Тауэра и поднялась на борт баржи, которая должна была доставить ее в Вудсток. В Вестминстере королева Мария приказала, чтобы баржа нигде не причаливала вплоть до Ричмонда; она не хотела, чтобы сторонники Елизаветы приветствовали ее на пути следования и праздновали ее освобождение из Тауэра.

Елизавету сопровождали член Тайного совета сэр Генри Бедингфилд, лорд Уильямс и сотня вооруженных всадников.

Елизавета боялась радоваться – она ожидала худшего и боялась за свою жизнь. Когда они приехали в Ричмонд, она сказала лорду Уильямсу: «Этой ночью я думала, что меня везут на смерть», – однако тот заверил ее, что ей ничто не угрожает. На следующее утро они приехали в Виндзор. Когда они переезжали через реку, увидели группу слуг Елизаветы, которые собрались, чтобы посмотреть на свою хозяйку. Она попросила одного из своих стражников подъехать к ним и сказать от ее имени: «Везут, как овцу на заклание».

Ночь она провела в доме настоятеля собора, а на третий день проехала пятнадцать миль до Хайуайкомба. Когда они проезжали мимо Итонского колледжа, мальчики собрались вдоль дороги, чтобы поприветствовать ее.

Бедингфилд писал Марии о том, как проходит поездка, и о том, как встречают Елизавету в деревнях, через которые они проезжают. Так, например, в Астоне четверо мужчин ворвались в церковь и стали звонить в колокола в честь Елизаветы. Их немедленно арестовали.

Уильямс и его жена устроили Елизавете в своем доме в Тейме поистине королевский прием, во время которого Бедингфилд счел нужным напомнить им, что Елизавета арестованная, обвиняемая в преступлениях против королевы.

На пятый день путешествия они достигли Вудстока. Здесь Елизавета оказалась в полной власти Бедингфилда. Правда, тот действовал в точном соответствии с инструкциями, которые выработала сама Мария. Елизавете разрешалось гулять, но только под присмотром Бедингфилда. От внешнего мира Елизавета была полностью изолирована – ей было запрещено получать и писать письма, принимать каких-либо посетителей.

Когда Елизавета попросила прислать ей несколько книг – Библию на английском языке, произведения Цицерона и Псалмы Давида на латыни, то ей это разрешили только после того, как Бедингфилд тщательнейшим образом проверил все страницы и прощупал корешки книг, дабы убедиться, что там не спрятаны какие-либо посылки.

Елизавета плохо переносила свое заточение. Она болела, лицо ее становилось одутловатым. Она часто плакала, а иногда взрывалась во гневе. Однажды она попросила разрешения написать королеве Марии. Ничего хорошего из этого не вышло – она обращалась к Марии на «Вы», ни разу не называя королеву «Ваше Величество». Марию это весьма раздражило. Она написала Бедингфилду, что в письме Елизаветы видны ее гордость и упрямство, а также неискренность в выражении преданности королеве.

Однажды Елизавета нацарапала бриллиантом, который был у нее в кольце, на оконном стекле: «Меня во многом подозревают, ничего не могут доказать. Пишет Елизавета, узница».

А тем временем, пока Елизавета коротала томительные дни в Вудстоке, в Англии происходили важные события, имевшие к ней прямое отношение.

Двадцать третьего июля 1554 года в порту Саутгемптона высадился испанский брачный десант – около тысячи всадников, испанская и германская гвардии, триста слуг. Впереди процессии ехал всадник в черном бархатном костюме и фетровой накидке, лицо у него было на редкость бледным, напоминающим Белого всадника из Апокалипсиса, – это был принц Филипп, единственный сын императора Карла V.

По его мрачному лицу можно было подумать, что он едет на похороны, а не на собственную свадьбу – в Вестминстерском соборе его ожидала будущая жена, английская королева Мария. Филипп никогда ее не видел, но знал, что она гораздо старше его, сморщенная и больная. Внешность Марии не обманула ожиданий Филиппа – он увидел желтое лицо, все в морщинах, неуклюжую фигуру. Впрочем, выбора у него не было, за него решал его отец Карл V, а для Филиппа воля отца была свята. Брак принца Филиппа и Марии стал триумфом Карла V – его сын становился королем Англии. В брачном контракте было указано, что они правят Англией совместно. Однако при этом оговаривалось, что от их имени управлять страной будут министры-англичане.

Филипп строго наказывал своим придворным-испанцам, чтобы они не вели себя вызывающе, не оскорбляли национальные чувства англичан, но взаимная неприязнь усиливалась с каждым днем. Один из сопровождавших Филиппа испанцев писал: «Англичане ненавидят испанцев острее, чем дьявола, и ведут себя соответственно. Они грабят нас и в городе, и на дорогах». Он же делал такое наблюдение: «Мы, испанцы, проходим мимо англичан и стараемся не замечать их, словно они не люди, а скот. Они точно так же смотрят на нас».

Вслед за Филиппом в Англии появился кардинал Пол в качестве папского легата. Англия вновь подчинилась папскому престолу. Английский парламент возобновил действие Акта о борьбе с ересью, и с февраля 1555 года по всей Англии запылали костры, на которых сжигали протестантов.

Посол Ренар докладывал Филиппу: «Сир, жители Лондона ворчат по поводу вступления в силу Акта о борьбе с ересью, о чем свидетельствует публичное сожжение вчера некоего Роджера. Некоторые из тех, кто смотрел на это зрелище, плакали, другие молились за упокой его души. Кое-кто собирал пепел и кости сожженного в бумажные мешки, но были и такие, кто угрожал епископам… Ваше Величество должно обратить внимание на то, что леди Елизавета имеет своих сторонников, и вообще англичане не любят иностранцев».

Почти год – одиннадцать месяцев – провела Елизавета в Вудстоке. Мария понимала: если уж не удалось отправить Елизавету на плаху сразу же после восстания Уайета, то теперь это уже невозможно. Она решила, что разумнее держать Елизавету при дворе, чтобы легче было наблюдать за ней.

Восстановление Елизаветы в ее правах принцессы происходило не сразу. Когда 29 апреля 1555 года она приехала в Хэмптонкорт, ей было приказано не выходить из своих апартаментов. Ее не приглашали ни на одно празднество при дворе. Ей разрешили принимать посетителей, но желающих навестить ее оказалось немного. Покои кардинала Пола во дворце находились совсем рядом с ее апартаментами, но он за четыре месяца пребывания в Хэмптонкорте ни разу не пригласил ее к себе. Кортни был отправлен из Лондона с выдуманной дипломатической миссией в Брюссель за день до ее приезда в Лондон. Оттуда он поехал в Италию, где вскорости умер в возрасте двадцати шести лет.

Вскоре после того, как Елизавета приехала ко двору, Мария объявила, что беременна. Она уверяла, что почувствовала, как дитя шевельнулось в ее животе, как раз в тот день, когда в Лондон прибыл кардинал Пол, и это означает, что она родит наследника английского престола, который обеспечит приверженность Англии католической вере.

Фрейлины Марии были уверены, что ей все это померещилось, но как раз на следующий день после того, как Елизавета приехала в Лондон из Вудстока, в соборе Святого Павла и во всех лондонских церквах звонили колокола в честь такого радостного события. Во Фландрии и в Испании объявили о грядущем рождении наследника английского престола, а вдовствующая португальская принцесса, которая на время отсутствия ее отца Карла V была регентшей, поторопилась написать и поздравить Марию с рождением сына – наследника английского трона.

Елизавета, находясь, по существу, заключенной в своих апартаментах в Хэмптонкорте, шила приданое сыну Марии – шапочку, пару туфелек, два жакетика. Она была очень искусной рукодельницей. Однако можно представить себе, что думала Елизавета, готовя приданое будущему королю Англии, появление на свет которого навсегда перекроет ей дорогу к трону.

Рождения ребенка Марии ждали с волнением все. Посол Ренар писал 14 июня Карлу V: «Сир, все в этом королевстве зависит от того, кем разродится от бремени королева… Если Бог пошлет ей благополучные роды, дела пойдут на лад. Если же нет, я предвижу осложнения и перемены к худшему, такие значительные, что мое перо не в силах это описать. Можно с уверенностью сказать, что порядок наследования престола настолько плохо определен, что следующей будет леди Елизавета, а это будет означать торжество ереси и унижение религии».

Все оказалось блефом – никакого ребенка и в помине не было, Мария не была беременна, да и не могла быть. Теперь все, включая Ренара, понимали, что будущее принадлежит Елизавете, которая все еще была заключенной в ее апартаментах в Хэмптонкорте.

Возвращению Елизаветы ко двору во многом способствовал король Филипп. К лету 1555 года ему стало очевидно, что никакого ребенка Мария родить не может, а, следовательно, после смерти Марии английский престол перейдет к Елизавете. После Елизаветы, согласно завещанию Генриха VIII, королевский трон Англии должен был достаться Марии, королеве Шотландии, внучке сестры Генриха VIII Маргарет. Мария, королева шотландцев, жила во Франции при королевском дворе и была обручена с сыном Генриха II дофином Франциском. Если она станет английской королевой, то Англия станет союзницей и вассалом Франции, и это обернется крупным поражением для Испании и Священной Римской империи германской нации. Король Филипп прекрасно понимал всю опасность такой перспективы и предпочитал видеть на английском престоле скорее Елизавету, несмотря на ее симпатии к протестантству, нежели Марию, королеву шотландцев, сноху французского короля Франциска. Поэтому и Филипп, и посол Ренар уговаривали Марию не лишать Елизавету права унаследовать английскую корону и добивались расположения Елизаветы как будущей королевы Англии.

Вернувшись ко двору, Елизавета познакомилась с Филиппом, и между ними завязались отношения. Некоторые историки высказывали предположения, что Филипп влюбился в Елизавету. В этом нет ничего странного, учитывая ее молодость и привлекательность по сравнению с ее стареющей и некрасивой сводной сестрой.

В августе Филипп уезжал из Англии в Брюссель, где его отец Карл V торжественно передал ему власть в Нидерландах. А спустя несколько месяцев Карл V сделал его и правителем Испании. Королева Мария отправилась в Дартфорд, откуда Филипп должен был отплыть в Нидерланды. Елизавета тоже была приглашена принять участие в этих проводах, но, в отличие от Филиппа и Марии, она должна была плыть на барже. Мария не хотела, чтобы по дороге Елизавету приветствовали ее сторонники.

Шесть недель провела Елизавета при дворе после отъезда Филиппа и потом попросила у Марии разрешения уехать в свой дом в Хэтфилде. Мария отпустила ее.

Спустя три недели умер враг Елизаветы, главный гонитель протестантов Гардинер. Его смерть ничего не изменила – протестантов продолжали сжигать на кострах по всей Англии. Угроза Елизавете отнюдь не миновала. Мария послала одного из своих придворных поехать в Хэтфилд и учинить там обыск в поисках протестантских книг.

В марте 1557 года Филипп снова приехал в Лондон с целью обеспечить себе поддержку Англии в войне с Францией. Елизавета по этому поводу приехала ко двору. Филипп использовал эту встречу для того, чтобы попытаться уговорить Елизавету выйти замуж за Эммануэля Фелиберта. Филипп рассчитывал получить от Фелиберта взамен руки Елизаветы Ниццу и другие районы Савойи. В запасе у Филиппа был и другой вариант – выдать Елизавету замуж за Александра Фарнезе, сына герцога Пармского и Маргарет, незаконнорожденной дочери Карла V. Правда, ему было всего двенадцать лет, а Елизавете двадцать четыре, но это никого не смущало.

Под влиянием Филиппа Мария объявила войну Франции. В июле Филипп отплыл из Англии с десятью тысячами английских солдат, которые присоединились к его испанским войскам в Нидерландах, и вторгся во Францию. Ему удалось одержать блестящую победу при Сент-Квентине, а затем взять штурмом и город, который самоотверженно защищали французы под командованием адмирала Гаспара де Колиньи. Эту двойную победу шумно отпраздновали в Англии – пели псалом «Те Deum», звонили в колокола, жгли фейерверки, но национальным героем Филипп так и не стал. К тому же за этой победой англичане потерпели сокрушительное поражение – 31 декабря 1557 года французская армия под командованием Франциска, герцога де Гиза, вторглась в провинцию Кале, захватила замок, и 7 января город Кале сдался. Все английские владения во Франции, которые в течение двухсот лет служили англичанам плацдармом на французской земле и были предметом национальной гордости, оплотом торговли, военным элементом английской стратегии и во время мира, и во время войны, за одну неделю оказались потерянными.