Читать книгу Снежинск – моя судьба - Борис Михайлович Емельянов - Страница 3

Годы учёбы в Горьковском политехническом институте (ГПИ), о которых было рассказано в первой книге, оставили незабываемый след в моей душе. Я нередко вспоминаю и наших преподавателей, и занятия спортом, и наш ставший для многих родным танцевальный зал в старом студдоме на площади Лядова, и ребят, с которыми довелось делить трудности и радости жизни. Там я «приобрёл» и самых близких друзей: Виктора Дедешина и Леонида Сафонова, с которыми был связан впоследствии много лет.

Защита диплома (это было в июне 1960 года) подвела своего рода черту под горьковским периодом нашей биографии. В студенческие годы, сохранившиеся в памяти как самая замечательная пора нашей молодости, мы многое познали и в науках по избранной специальности, и в самой жизни, незаметно постигая какие-то неведомые нам до того её секреты.

Для отбора выпускников ГПИ на незнакомое нам пока ещё предприятие месяца за полтора до защиты дипломных проектов в институт приезжал от имени МСМ – Министерства среднего машиностроения (название это мы узнали позднее) какой-то кадровик – человек, хорошо знавший свою задачу: в его список должны были попасть лучшие студенты. О будущей работе он не распространялся, но уверял, что она будет интересной, а те, у кого есть семьи, практически сразу получат жилье. Несмотря на некоторые колебания, наша дружная троица – Дедешин, Сафонов и я – дала согласие, заполнив предложенные анкеты. В число отобранных попали ещё несколько однокурсников: Лев Деднев, Аркадий Исупов, Альберт Каравашкин, Слава Синявин, Юра Суровегин. Семейными в это время были только я и Виктор Дедешин, поэтому в оформление попали и наши жёны. Лёня Сафонов заполнял анкету только на себя, так как обрёл семейный статус позднее – в июле 1960 года.

Виктор выбрал в спутницы жизни студентку пединститута Людмилу Марышеву, изучавшую немецкий и английский языки. У неё, кажется, был парень, с которым она дружила, но Дедешин быстро «уловил» в своей новой знакомой явные достоинства будущей жены и не оставил ей никаких шансов на отступление: 26 мая 1959 года они оформили брак. Сафонов, задумавшись о женитьбе, остановился на нашей однокурснице, учившейся в другой группе. Нина Герасимова – так звали его избранницу – была очень открытой в общении, с хорошим чувством юмора, активной девушкой, но далеко не сразу проявила готовность сойтись с Лёней.

Во второй половине июля 1960 года Виктор, почему-то не предупредив меня, отправился за официальным назначением в Москву, в Министерство. Люся с дочкой Ирой (родилась она 20 июня) ожидала мужа в Павлово, в родовом доме Виктора. Вернувшись домой, Виктор прислал мне несколько странную телеграмму: «Тебя будут агитировать на преподавательскую работу – не соглашайся». Дня через три после этого в Москву отправился и я, оставив свою жену Людмилу у её родителей в Большом Козино.

Огромное светло-коричневого оттенка здание Министерства, на котором не было ни одной вывески, располагалось на Большой Ордынке. Войдя, как мне заранее объяснили, в один из боковых подъездов, я подал в маленькое окошечко паспорт и заказал пропуск. Ждать пришлось недолго, и я прошёл в указанную комнату, в которой находился довольно пожилой на вид работник кадровой службы по фамилии, насколько помню, Никулин. Встретил он меня приветливо, задав для начала несколько малозначимых вопросов, а затем перешёл к главному. Рассказывая в общих чертах о месте, куда я должен буду поехать, он пояснил, что там имеется созданный два года назад вечерний филиал МИФИ, в котором очень не хватает преподавательских кадров. Я понял его и сразу же ответил, что согласен работать только на основном предприятии. Никулин, по-видимому, ожидал такой реакции, но продолжал беседу, убеждая меня, что я не пожалею: институт перспективный и преподавательская деятельность даст мне возможность приобрести очень ценный опыт, который потом обязательно пригодится. Настаивая на своём, я дал понять, что он зря теряет время. Такие «качели» тянулись до обеденного перерыва, после чего упорный и, как я понял, весьма искушённый в своём деле кадровик, продолжил свою агитацию. В какой-то момент он привёл неожиданный для меня довод: «А вы знаете, недавно у меня был ваш товарищ, которого мы предполагали устраивать преподавателем, но он сказал, что не годится для этого, а вот Емельянов, который скоро у вас появится, действительно подходит для такой работы». В этот момент я мысленно обругал Виктора, окончательно поняв смысл его телеграммы: «подставив» меня, он тем самым смог добиться того, чего хотел сам, и в то же время поступил, вроде бы по-честному, предупредив о грозящем мне варианте.

Разговор продолжался довольно долго и после обеда, и я, наконец, сдался. Забегая вперёд, могу сказать, что это решение оказалось действительно удачным для меня, сыграв немаловажную роль в последующей жизни.

Из Москвы я вернулся в Горький, и через несколько дней мы с Людмилой отправились в Свердловск, взяв с собой лишь самое необходимое на первое время, а остальные вещи отправили багажом. По прибытии на место поехали по названному мне адресу в посёлок Пионерский, где располагалась неприметное, не отмеченное никакими вывесками помещение конторы, принадлежавшей объекту, куда нам надлежало попасть. Начальник конторы Николай Николаевич Либанов, просмотрев наши документы, сказал, что транспорт к месту назначения уже уехал, поэтому нас отправят только завтра. Он пояснил также, что до места можно добраться и на самолете АН-2, летающем по несколько раз в день из аэропорта Уктус до объекта и обратно, но мы отказались: поскольку при конторе была небольшая гостиница, нас не смутила такая задержка.

Утром следующего дня (это было 3 августа) мы отправились на небольшом автобусе в неведомый для нас пункт. Настроение наше нельзя было назвать приподнятым, но особенно неуютно мы почувствовали себя, когда увидели, наконец, шлагбаум с уходящими в обе стороны от него рядами колючей проволоки. Прежде чем разрешить нам пройти через контрольно-пропускной пункт (КПП), предъявленные нами документы довольно долго изучал солдат с автоматом, внимательно сличая наши физиономии с фотографиями в паспортах. Проходя эту процедуру, я невольно подумал: «И зачем я согласился на это назначение? Почему же нам не сказали, что мы будем жить в какой-то закрытой зоне?».

Наконец проверка закончилась, и мы поехали дальше. Вскоре показались какие-то строения, а затем и первые жилые дома.

Поселили нас в мужском общежитии, хотя Люся была уже на шестом месяце беременности. Чувствовала она себя весьма неуютно, особенно из-за проблем с посещением туалета. Мне приходилось каждый раз её сопровождать, находить незанятую кабинку и дежурить у двери, никого туда не пуская. Так мы промучились недели две, затем, по примеру Виктора Дедешина, который тоже жил в общежитии с Люсей и двухмесячной Ирой, я написал просьбу на имя Дмитрия Ефимовича Васильева – директора объекта (так в то время обычно называли ещё неизвестное нам режимное предприятие вместе с городом).

По договоренности с Виктором мы не просто передали наши обращения секретарю, но и записались на личный приём к Д. Е. Васильеву. Принимал посетителей он не один, рядом находились ещё два человека, одним из которых был начальник ЖКУ полковник Ершов Максим Ефимович, с которым мне довелось ближе познакомиться позднее. Дмитрий Ефимович, прочитав моё заявление, сказал Ершову: «Выделить комнату в 19 квадратных метров». Я несколько секунд подождал, полагая, что за этим последуют какие-то слова в мой адрес, но, убедившись, что их не будет, вышел из кабинета. Уже на следующий день мне передали, что я могу получить ключ от комнаты. Дедешин с женой и дочкой Ирой получили комнату в 14 кв. м в той же квартире. Адрес нашего проживания хорошо запомнился: ул. им. 40-летия Октября, дом №2, кв. 39. Это была первая улица молодого, ещё строящегося города.

Квартира оказалась трёхкомнатной и располагалась на первом этаже. В третьей комнате в 19 кв. м жила женщина, с которой мы сразу же и познакомились. Как потом выяснилось, мне дали более просторную комнату как преподавателю. Я подумал, что Виктор мог быть обиженным, поскольку его семья состояла из трёх человек, но вскоре понял, что он сам стремился получить самую маленькую площадь, считая, что в таком случае быстрее добьется отдельной квартиры.

Столь быстрое разрешение проблемы с жильем вызвало у нас не только неподдельную радость, но и чувство искреннего уважения к директору объекта. В то время мы ничего о нём не знали. После посещения его кабинета я лишь дважды видел Дмитрия Ефимовича: один раз в Управлении, когда он поднимался по лестнице на второй этаж, а в другой – около того же здания, где и разглядел его более внимательно. Это был высокий, отличавшийся какой-то особой статью мужчина, с крупными чертами продолговатого лица, на котором особенно выделялись глаза, готовые при встрече знакомого человека мгновенно озарялись неподдельной радостью. Я случайно обратил на всё это внимание, когда при мне ему повстречалась сотрудница предприятия с большой авоськой, наполненной бутылками из-под спиртного: она несла их в единственный в городе пункт приёма стеклотары, располагавшийся за зданием Управления предприятия. Увидев её раньше, чем она заметила это, Васильев расплылся в широкой улыбке и произнес короткую, с нотками притворного осуждения, фразу: «Вот, оказывается, как вы празднуете?!». Женщина растерялась от неожиданности, стала объяснять, что всё это накопилось не меньше, чем за полгода, но Дмитрий Ефимович, видя её смущение, заметил: «Ну что вы? Я ведь пошутил!» – и добавил, что она правильно поступила, решив освободить кухню от ненужной «посуды». Все оказавшиеся поблизости улыбались, явно поддерживая добрый юмор большого человека в светлом длинном плаще. Наблюдая за этой мимолетной сценой, я невольно поддался общему настроению. Мне тогда и в голову не могло прийти, что совсем скоро Васильева не станет: 8 марта 1961 года, поздравив женщин с праздником в клубе «Молодежный», он, направляясь в свой коттедж в посёлок Сунгуль, больше известный в то время как «21-я площадка», и, находясь за рулем «Волги», скончался от инфаркта. Спустя годы, когда мне волею судьбы довелось работать над книгой о городе, я многое узнал об этом поистине удивительном человеке…

По прибытии на место нам должны были выдать «подъёмные» – небольшие, но крайне необходимые для нас средства, однако ожидание растянулось по каким-то причинам почти до двух недель. Положение усугублялось тем, что ни у кого из нас не было никаких знакомых, у которых можно было бы занять денег. Пришлось искать нетривиальные пути, и мы нисколько не сомневались, что найдем их. Выручило большое красивое озеро с загадочным названием «Синара», на южном берегу которого и располагался город Челябинск-50 – так его называли в то время.

Озеро это, покорившее нас с первых же дней, оказалось довольно богатым рыбой и раками. Этим мы и воспользовались. С помощью Виктора Дедешина, у которого нашлись и леска, и крючки, смастерили простенькие удочки и ежедневно приносили неплохой улов. Картошку и прочие необходимые для ухи дополнения нам давала соседка по квартире Зина. Через день-два, с наступлением темноты, ловили раков, пользуясь фонариком и привязанной к палке обычной столовой вилкой: за 30—40 минут почти всегда набирали их таким нехитрым способом около ведра.

Наконец мы получили деньги, и проблем с питанием уже не возникало. Между тем Виктор почти каждое утро, просыпаясь с первыми лучами солнца, успевал порыбачить еще до отъезда на работу. Регулярно он надолго уходил на рыбалку и в выходные дни, вызывая порой недовольство Люси, но вскоре они устроили Иру в ясли – хотя ей не было еще и трёх месяцев. Виктор считал это правильным: ребёнок в этом возрасте быстрее привыкнет к новым условиям. Люся тоже была довольна, поскольку у неё появилось больше времени на подготовку к занятиям в институте, где после декретного отпуска (он тогда составлял 56 дней) она начала работать преподавателем английского языка. Забегая несколько вперёд, отмечу, что через 13 месяцев их семья пополнилась ещё одной девочкой – Светой, которая в таком же, как и Ира, возрасте была устроена в детские ясли.

Лёня Сафонов появился в Челябинске-50 в сентябре 1960 года, а ставшая его супругой Нина лишь в следующем году, после завершения процедуры оформления.

На другой день после приезда в город я пошёл знакомиться с местом будущей работы. Мне хотелось узнать, что представляет собой здешний вечерний институт. Оказалось, что учебное заведение было образовано в 1958 году как филиал вечернего отделения №4 МИФИ – Московского инженерно-физического института (находилось оно в Арзамасе-16 – ныне Саров).

Первым человеком, с которым я встретился, была Евдокия Викторовна Долгорукова, которая тогда занималась вопросами организации учебного процесса. Очень приветливая по натуре, она была откровенно рада моему появлению и с искренним интересом расспрашивала о вузе, который я окончил, о полученной мною специальности, о том, как я устроился на новом месте и прочем. Показала она мне и то, чем располагал институт. Я не думал, что придётся работать в таких «скромных» условиях

Институт занимал помещения в первой школе города, сданной в эксплуатацию в 1957 году. Ко времени моего приезда здесь имелось уже несколько пока ещё слабо оснащенных лабораторий: электротехники, радиотехники и автоматики, деталей машин и приборов и других, однако интересующей меня лаборатории резания металлов, как и кафедры технологии машиностроения, ещё не было. К материальной части по моей специальности с большой натяжкой можно было отнести только довольно убогую мастерскую, разместившуюся в подвальной части школьного здания – с двумя токарными станками модели 1А616 и слесарным верстаком.

В 9 кв. метрах ютилась техническая библиотека, которой заведовала очень активная и общительная женщина, тогда совсем ещё молодая, Людмила Петровна Кочарина, ставшая позднее Зыряновой (между прочим, проработала она в институте 53 года).

Директором филиала с апреля 1960 года был работник газодинамического сектора градообразующего предприятия (НИИ №1011, а более открытое название – п/я №150) кандидат физико-математических наук Вениамин Петрович Андреев, с которым я познакомился позднее. До него обязанности первого директора (с 1958 года) исполнял по совместительству Вильям Ризатдинович Хисамутдинов – тоже сотрудник предприятия. В институте работало 11 штатных сотрудников, в том числе 4 старших преподавателя: большую часть занятий проводили специалисты предприятия.

Евгении Викторовна рассказала, что срок учебы в институте составлял шесть лет, а студенты (в 1960/61 учебном году их должно было быть около 300 человек) занимались 4 дня в неделю – по 4 часа за вечер, и почти все работали на базовом предприятии.

На работу в должности старшего преподавателя меня оформили с 1 августа 1960 года. Зарплата моя, с учётом увеличения в 1,3 раза, установленного для закрытых городов Минсредмаша, составила 1560 рублей, что было весьма весомо для молодого специалиста. Это позволило нам с Людмилой купить уже через месяц новенькую диван-кровать. С 1 января 1961 года была проведена 10-кратная деноминация рубля, и я стал получать 156 рублей (объяснение необходимости денежной реформы было довольно неубедительным, но Никита Сергеевич Хрущёв выдавал её как очень важный шаг; запомнилось его рассуждение о том, что теперь люди, обнаружив на дороге потерянную кем-то копейку, обязательно поднимут её, а не будут, как раньше, пинать ногами, на деле же оказалось, что копейка так и осталась невесомой монетой, поскольку цены на недорогие товары довольно быстро поползли вверх).

Первым из преподавателей, с которым я познакомился, был Владимир Михайлович Овчинников, в ведении которого находилась лаборатория общей физики. Очень простой в общении, всегда спокойный и доброжелательный, он и в каникулы почти ежедневно бывал в институте, охотно отвечал на мои вопросы и даже давал на первых порах кое-какие полезные советы.

Вскоре после получения нами жилья Виктор Дедешин познакомился с интересным человеком, жившим в нашем подъезде. Это был Анатолий Павлович Смирнов, начальник режимного отдела НИИ-1011, где уже работал Виктор и Лёня Сафонов. Будучи, как и Виктор, заядлым рыбаком, капитан Смирнов быстро разглядел в новом знакомом соратника по увлечению. Через некоторое время они стали довольно часто ездить на рыбалку на соседние озера, которых было немало в округе. Не обходили своим вниманием и озеро Синара, на берегу которого у Анатолия Павловича, как и у многих городских любителей рыбалки, стояла на приколе двухвесльная лодка.

Вслед за Виктором подружились с Анатолием Павловичем и его женой Фаей и мы с Люсей. Я удивлялся, почему Смирнов вовлёк в круг близких знакомых и нас, но потом понял, в чём дело: ему, человеку чрезвычайно живому и открытому по натуре, большому любителю дружеских застолий, было интересно общаться с молодыми людьми. Действительно, с самого начала мы чувствовали его доброе отношение к нам. К тому же он оказался очень хлебосольным человеком и с первых же дней знакомства стал довольно часто приглашать нас к себе на ужин.

Происходило это обычно вечером в субботу, а иногда и в воскресенье. Любимым его угощением была жареная картошка. Анатолий Павлович аккуратно разрезал каждый клубень на продольные дольки и укладывал их с верхом на огромную чугунную сковороду: наблюдать за ним в такие минуты было одно удовольствие. Затем он раскладывал по тарелкам равномерно обжаренную со всех сторон крупную «соломку» и выставлял на стол бутылки со спиртным, которого, как мы потом поняли, у него всегда было в изобилии: водка разных сортов, ликер, коньяк, а порой и кубинский ром. Приподнятое настроение у Анатолия Павловича достигало в такие минуты апогея: глаза его сияли, и мы видели, что он очень рад нашему присутствию. В отличие от Виктора, я не мог каждый раз выпивать по полной рюмке, но иногда, всё-таки, увлекался и явно «перебирал», из-за чего на следующее утро чувствовал себя отвратительно – особенно когда кроме водки попробовал как-то и ром.

Довольно регулярные застолья продолжались немногим больше года, пока мы не переехали в выделенные нам осенью в доме по улице Свердлова, 36 квартиры: Дедешиным – 2-комнатную, а нам – однокомнатную. Для меня «посиделки» у Смирновых стали совсем редкими после того как 21 сентября – на месяц раньше срока – Люся разрешилась от бремени. У нас родился сын! Меня переполняла такая радость, что я долго не мог прийти в нормальное состояние. Настроение это усиливалось ещё и тем, что у Люси эта была вторая беременность: первая продолжалась месяца два или три из-за неожиданного «выкидыша», поэтому опасения возникали и во время второй попытки.

Я решил назвать нашего первенца Андреем, и мы с друзьями от души отметили его появление на свет. Но через несколько дней я передумал и, согласовав с Люсей, дал сыну другое имя – Сергей: так звали моего деда по отцовской линии…\