Читать книгу Дежурный по ночи - Борис Михин - Страница 41

Под суровый запил

мегажёсткого фуза

всё, что выдалось грустным,

я бы водкой запил,

только редко когда

череда обстоятельств

к нам бывает лояльной.

Не вступая в контакт

с очевидностью, газ

сам стремится – до пола.

Джип аккордами полон,

фуз – педаль.

И нога

самостийно, аж жуть,

ей играет.

Проспектом

мчится некто, а в некто

я, пожалуй, гожусь.

Города – алтари.

Жертву уничтожали

Роком или кинжалом.

Скорость, как Альтаир:

не достигнуть предел.

Отчего же у грусти

достижим он?

Допустим,

«Кто-то-там» порадел?

Фонарей серебро

развивает идею,

что везде и нигде я,

хватит множить добро.

Не достичь всё равно

идеала.

Оккама

сократил путь от кармы

до еды для ворон.

И бездумно гоню,

сокращая бездумно

путь до «…gloria mundi».

Чересчур много Ню

для души – у других

вызывает насмешку.

Закрываюсь поспешно,

будто крест на груди.

«Рок» и «рок» – близнецы.

И я верую в это,

как огонь верит ветру,

как кинжалу – рубцы.

На Обводном у полыньи

собрались на зимовку утки

и я в осенней тонкой куртке.

Кормлю, зимую сам.

Ленив.

А небо давит Рождеством,

до неприличия не личным.

Тут по соседству бабка блинчик

пыталась всунуть мне.

Черство,

однако, тесто, как душа

моя, остывшая под ветром

неверия.

Хлеб – уткам, двери,

наверно, – мне.

Бог, руку дашь?

Внизу толпа голодных ртов…

и крошится, как время, мякиш,

но если сразу булку шмякнуть —

утонет.

Я в стране крестов

похож на рот.

Народ

вокруг

просительно вверх тянет клювы,

соседа же смиренно клюнут

за крошку.

«Братья по перу»

раскрякались… Любовь прошла,

смеясь. Звук переулков гулкий…

И я свою «прокрякал» булку,

спасибо, Бог!

Стряхнув обшлаг,

пойду обратно.

У метро

людские зимовали стаи

и истина на всех простая:

«Не жди богов с открытым ртом».

Падал снег, обычный и косой

на людей под хлябями, над грязями…

Сверху мы похожи на песок:

мелкие, друг с другом плохо связаны,

и не вписываемся в любовь

к ближнему.

Но при увеличении

целым миром кажется любой…

То ли Бог создал людей – ничейными?

И – в нас – тоже часто мокрый снег,

и гоняет ветер мысли мелкие…

Если увеличить, то на дне

есть очередной снег с человеками.

Вот что удивительно, – на нас

тоже смотрят в лупу.

Но мне кажется,

только для того, чтоб осознать,

что – такие же…

Хлябь, грязь, снег, кашица.

Всё.

Эмоционально пуст.

Осталась горечь – это пусть,

должно ведь что-нибудь остаться.

Зависла стрелка между трёх

и… кто в ночи тут разберёт,

скольки.

Покинут.

Может в дартсе —

игре великих – должно так:

кидают мной. Цена – пятак

за кучку на меня подобных

(использованное зачем

копить?). Поэтому исчез

игрок мной.

Разум мой подтоплен

непониманием. Могу

напиться, ведь вопрос могуч,

и надо бы покинуть разум

для совершенствования

души. Но способ пития —

навряд ли в помощь (вот зараза!).

Здесь рефлексией не возьмёшь,

ведь враг внутри. Шипаст, как ёрш,

а мы всегда себя жалеем

при извлечении ершей.

Вот и пишу, как на «Порше»

снимает стресс ездок блаженный.

О чём история?

Да всё

всегда о вечном: то да сё —

но моё место в мире где же?

Как искалеченный лимон,

пуст – выпил Бог. И вряд ли он

был вежлив.

Цепочка фонарей, как выстрел трассерами,

разгонной полосой для Lamborghini

и прочих, подрасстрельных берегине —

богине пешеходов, монстров транспорта…

На этой бы цепочке, да повеситься бы.

В декабрьскую тупую беспробудность

болтаться бы подзвёздно и поддубно

за кризис безстиховой бессловесицы

напоминанием другим.

Ведь палочная

система – лучшее для идиотов,

решивших, что слова – светодиоды:

знай, впаивай в гирлянды.

Только лампочками

сверкают далеко не все.

Оказывается,

им нужен ток… сиречь – талант.

Я понял.

Отчаянно молчу.

А из Японии —

мразь газовая (солнцу не приказывают).

«Заткнись, и – можешь – не пиши», – советовали.

Как в сейф, сую свои стишки в декабрь, но

смешки из-за спины: «Абракадабра!»…

а храбрость бесталанных не исследована.

Пасьянсик раскидаю, что там сбудется (?),

ведь по привычке много загадал

(когда приходит май, как благодать,

то много хочется).

Мастей распутица

расклады мне тасует несерьёзные,

но не сержусь на карточных жадюг.

Уметь быть так же счастливым дождю,

как это происходит с нами вёснами,

но постоянно, это ли не главное?..

Однако не выходит никогда.

Вот и приходится «косынкою» гадать.

Напрасный труд.

И атакую флангами —

иду смотреть, как с мокрыми платанами

играют на закатах соловьи,

как девушки по лужам водевиль

дают, теряя самообладание…

И всё равно уже, что там начертано

(да и скорей всего-то – ни черта).

Читал про жизнь: её не прочитать,

как в картах ход, – игра всегда нечестная.

Приняв катализатор, грамм четыреста,

проникну к мирозданию в чулан

и загадаю счастья.

Ночь, Луна.

И передёрну карту, – мы настырные.

Бежать, хватать, как доберман,

с пустым щелчком,

мучительно…

Любая женщина – обман,

красивая – значительный.

Но запах…Запах! Но – инстинкт!

И с наслажденьем истинным

сжимаем челюсти-тиски,

а между – воздух.

Мистика.

И следующая, и сле…

как солнечные зайчики

бегут, не оставляя след,

но – шрам

(так кто – кусачие?;)).

Пасть без зубов у кобелей —

не мудрость и не стадия,

а просто, шерстью побелев,

нет сил… но есть симпатии.

В опытном конструкторском бюро

дрянь очередную разрабатывали

(нет бы им на брудершафт пить бром),

осень, словно шкура леопардовая,

скрыла мир, очередной маньяк

в близлежащем парке околачивался,

в целях «нераспространения»

власть сносила городки палаточные:

ход событий удовлетворял

выражению, определяющему

их, как «всё нормально».

В главарях,

говорят, не все сейчас желающие,

исключительно поэтому

чернь стремится к власти, та —

«божественная» —

норовит надеть толпе хомут

в виде вер, вины, вина и шествий.

Сильный образ «в банке пауки»

выглядит привычно, как обыденное…

Дальше что?

Да наплевать!

Прикинь,

в нити серебра свет лунный вытянут!..

По первым мая – хо-ро-шо!

Как выспавшемуся младенцу.

Гулять бы, но куда же деться

от папы-мая и горшков?

И старо-новые одежды

напялив, прём на шашлыки

(как будто парки – кишлаки)

мы.

Вроде те же, и не те же.

Подростков стайки с матерком

пытаются взрослеть от взглядов

девчонок.

За каким-то лядом

дед взял на дачу мастерок…

Нехватка света отболела,

зато теперь, как рецидив,

беспрецедентно впереди

расклеивает почки лето.

Как будто никогда не ел,

глотаю рифмы – слов источник,

брожу, описывая точки

триангулированные.

Всё ярко, вкусно – нелогично.

Мы чересчур зависим от:

возможности пожрать с дымком,

и чтобы – секс.

И чтобы – Кинчев.

Отсюда – «хо-ро-шо».

А май —

момент возможности для тела

усталого жить оголтело!

Ну а душа?

Всегда сама…

Старый скряга смешон,

как лонгшез в холода,

как купальник в декабрьской жиже…

Если вам хорошо —

так не будет всегда,

и поэтому стоит спешить жить.

Стоит лезть на рожон,

быть с собой не в ладах…

По количеству боли и шишек

можно выяснить, что

век твой не захудал,

что не зря на земле ты. И дышишь.

Кран, как травинка, синь щекочет башенно,

красотки перманент завили феном,

сигналят (чай, не Морзе!): «Наше вам»…

Смотреть, как дышит город, – офигенно.

Дома напоминают кашу пшённую,

просыпанную птицам не случайно,

мол, знайте: всё всегда – незавершённое,

как стройка.

В небе стринги чайки.

Даст Бог, незавершённое упрочится

до стадии «пора сносить заборы».

События живут, когда им хочется,

а мы – всегда (им можно быть и борзыми).

Мной наблюдается происходящее

бездумно. Резюмирую, однако

последствия: всё, в целом, подходяще

для понимания – «нет, я не Данко».

Пусть непрерывность завораживает,

но вовсе не при чём – огонь и волны

(приходит эпилепсия не спрашивая):

уходим мы, придут другие.

Полно

расстраиваться попусту. Банальная

история. Как будто у экрана,

смотрю на: тучи – солнцу платье бальное

и непрерывное качанье крана.

Отчёркиваю нынче «итого»,

и кажется итог не шуточным…

но позже станет промежуточным

и вырезан совсем, как гугенот.

В материальном мире результат

всегда неполноценным кажется.

Отчёркиваю.

Ручка мажется…

Что? Цифре бесконечно возрастать?!

Вдоль поезда охра и золото – маршем,

орлы и озёра парят.

Не знаю, видал ли я что-нибудь краше

России в конце сентября.

И раз довелось здесь родиться и ехать

полями, в лесной разноцвет,

то может быть это и есть счастье с верхом?

И… где же мой чай, наконец?!

Есть свойство у поезда – плавность. И в главном

я с ним соглашусь. Всё равно

каким бы ты ни был насквозь православным,

в дороге лишь – чай и минор.