Читать книгу История философии - Борис Николаевич Бессонов - Страница 2

В сущности, философия возникла почти одновременно и на Западе, и на Востоке. В период с VIII по II век до н. э. она бурно развивалась и в Греции, и в Китае, и в Индии. Но западная и восточная философские традиции, конечно же, различны. Европейская философия сформировалась на основе Античности и христианства. Полис (греч. polis) заложил основу всего западного сознания свободы – как реальность свободы, так и ее понятие. Греческое мышление отличала также ни перед чем не останавливающаяся рациональность. В Новое время она стала господствующей. Для западного человека мир в своей реальности необходимым образом существует, и человек стремится познать, преобразить его. Западный мир динамичен; он не довольствуется завершенным.

Первые философские учения в Европе возникли в греческом городе Милете – так называемая милетская школа. В VII–VI вв. до н. э. здесь жили три мыслителя: Фалес, Анаксимандр и Анаксимен. Их философские искания были направлены на то, чтобы найти первоэлементы, первове-щества, из которых состоят все конкретные вещи реального мира. Наряду с Милетом важным культурным центром Греции был Эфес. Здесь существовала философская школа, связанная с именем Гераклита.

Гераклит (ок. 550–480 до н. э.) был одним из основоположников диалектики, под кажущейся неподвижностью вещей он увидел постоянное изменение. Все существующее, по Гераклиту, находится в процессе вечного изменения, причиной чего является борьба противоположностей. Ему принадлежит знаменитый афоризм: pantarhei, что значит «все течет, всё изменяется, подобно водам реки», и только Логос (греч. logos) есть неизменный закон, рок, необходимость, «слово, по которому всё происходит и которое обще всем».

Как реакцию на эти взгляды Гераклита следует рассматривать учения элеатов о неизменности и неподвижности бытия. Видным представителем элейской школы был Ксенофан (ок. 570 – после 478 до н. э.). Он полагал, что существует единое, вечное и совершенное бытие. Единое – мир в целом – и есть Бог, который всё целое видит, всё целое мыслит, в то время как человеческие чувства не дают истинного знания, они приводят лишь к кажимости, мнениям.

Друг и ученик Ксенофана Парменид (ок. 515–445 до н. э.) полагал, что неистинность мира повседневной жизни коренится в его противоречивости: ни о чем здесь нельзя решить, есть оно или не есть, но всё всегда как-то и есть и не есть одновременно. Истина же требует категорического различения есть от не есть. Это первое решительное суждение Парменида: есть либо бытие, либо небытие, третьего не дано. Вторым решением отвергается путь в небытие, никуда не ведущий: здесь нечего искать, ибо нет искомого, что можно было бы иметь в виду (мыслить) и о чем можно было бы говорить. Таким образом, по мысли Парменида, есть только бытие, небытия нет. Бытие – вечно настоящее, без начала и конца; нет ничего вне бытия. Подлинная истина (алетейа), подлинное познание сущего возможно лишь посредством рационального познания. Учение Пармени-да – исток онтологического обоснования законов логики. По мнению Гегеля, с Парменида «началась философия в собственном смысле этого слова».

Пифагор (IV в. до н. э.) и его последователи, пифагорейцы, исходили из идеи, что Вселенная бесконечна и в пространстве, и во времени и что ею правит бог, столь же вечный и беспредельный, как и сам мир. Во всем мире господствует порядок, в основании которого лежат число и мера – они и производят гармонию бытия, подобную той, которую мы находим в музыке. Число управляет как ходом небесных светил, так и всеми человеческими отношениями.[1] Число – это источник наград и наказаний. Душа человека бессмертна и гармонична, однако в период своего земного существования она проходит через ряд тел: то высших, то низших – в зависимости от того, насколько она добродетельна.

Эмпедокл (484–424 до н. э.) – ученик Пифагора, но уже не пифагореец. В его философии на первый план выдвигаются четыре стихии, четыре исходных принципа бытия: вода, воздух, земля, огонь. Сами они пассивны и приводятся в движение с помощью двух движущих сил: любви и вражды. Посредством любви они соединяются, посредством вражды – разъединяются.

Анаксагор (V век до н. э.) считал основой всех вещей бесконечное множество малых частиц – семян. Нус (греч. nus) – ум (интеллект) упорядочивает хаотическую смесь семян: благодаря этому и возникают вещи. В каждой вещи есть часть каждой другой вещи. Все вещи ограничены, конечны, Нус – неограничен и бесконечен.

К V в. до н. э. сформировался атомистический материализм, выдающимися представителями которого были Левкипп и Демокрит. Левкипп (V в. до н. э.) учил, что существуют бесчисленные, постоянно движущиеся элементы – атомы (греч. atomos), имеющие бесконечное множество форм. Атомы – сущее, движущееся в пустоте – не сущем. Они отличаются не только формой, но и величиной, порядком и положением. Атомы – причина возникновения всех вещей. Демокрит (ок. 460 до н. э. – ок. 360 до н. э.) считал, что ничто не возникает из ничего и ничто не переходит в ничто: все тела образуются в результате бесконечно многообразных соединений атомов. Демокрит также утверждал, что ничто не происходит случайно, но все по причине и необходимости. Познание суть отражения вещей в нашем разуме (душе), которые также состоят из мельчайших подвижных атомов. При этом чувственное познание он квалифицировал как более низкое, «темное», по сравнению с мышлением.

В точном смысле слова философия как любовь к мудрости выступила у софистов (от греч. sophistes – искусник, мудрец, лжемудрец). Софисты составили как бы особое сословие, они занимались философией профессионально, учили людей мудрости, получая при этом плату. Они первыми провозгласили: человек – мера всех вещей. Всё суть создание ума и рук человека; ценности, нормы, государство – всё это изобретения человека. Как очевидно, софисты релятивизировали и субъективировали философское знание; больше внимания обращали на его практическую пользу, нежели на объективность. Исходя из этого Гегель отмечает, что у софистов образование носит формальный характер; у них индивидуум был для самого себя последним удовлетворением: «мое удовольствие, тщеславие, слава, честь, особенная субъективность – вот то, что я делаю своей целью».

Сократ (469–399 до н. э.) подобный подход к философии отверг. Он дистанцировался от сенсуалистского субъективизма софистов. По его мнению, главное – познать общее, общие принципы добродетели. Добру нельзя научить – оно содержится в природе духа. Человек вообще не может воспринимать что-нибудь пассивно, как нечто данное извне, подобно тому, как воск принимает любую форму. Все заключено в духе человека; он чему-либо научается только по видимости. Все сущее содержится в самом человеке. Сократ скорректировал формулу софиста Протагора: человек – мера всех вещей; по Сократу, человек в качестве мыслящего есть мера всех вещей. Софисты, говорил он, много знают, но мало понимают. Они сведущи, но не мудры: мудрость – это отнюдь не многознание; это понимание. Человек – мудр, когда он понимает, что такое он сам, что он хочет, что ему полезно. Отсюда вытекает требование Сократа: прежде всего познай самого себя. Сократ осуждал софистов также и за то, что они торгуют своими знаниями: честный человек этого делать не будет, подчеркивает Сократ.

Сократу был присущ этический интеллектуализм; нравственное и научное знание у него идентичны. Подлинное знание, по Сократу, имплицитно включает в себя правильное действие. Тот, кто знает, что такое добро, всегда действует в духе добра, а поскольку душа – источник высших ценностей, постольку человек стремится к добру, благу как к своей цели. По существу, Сократ проигнорировал историчность нравственных норм. Важным средством достижения философской мудрости он считал диалог, майевтику (повивальное искусство), иронию и т. п., т. е. поиск истины посредством разрешения противоречий, возникающих в процессе разговора собеседников. По Сократу, бог есть, в сущности, Разум, Душа. Человеческий разум и душа – это внутренний голос (совесть), имеющий божественное происхождение, побуждающий человека жить добродетельно. Отвечая богатому Продику, смотревшему на него как на чудака, Сократ говорил: «Ты живешь один… А рядом со мной всегда находился некий человек, который меня обличал и мучил. Понимаешь, стоило мне произнести любую истину… как он тотчас её опровергал… Я ведь тоже думал, что главное – быть богатым, пользоваться почетом. Но как только я произносил это вслух, он бросался на меня с бранью и приводил тысячу примеров, когда быть богатым и пользоваться почетом было очень стыдно… И… я никогда не мог от него избавиться».

Характеризуя мужество в качестве подлинной добродетели, Сократ и в жизни всегда был мужественным. «Дельфийский бог назвал меня мудрейшим только за то, что я знаю, как мало значит моя мудрость. За то, что я неустанно сомневался»… Сократ мечтал, «что… вы [афиняне] наконец-то станете различать главное: стыдно заботиться о выгоде и почестях, а о разуме и душе забывать. И я надоедал вам… беспокоил вас сомнениями. Я жил среди вас как овод, который всё время пристает к коню… уже несколько обленившемуся… Это опасное занятие – беспокоить тучное животное. Ибо конь… может пришибить ударом хвоста надоедливого овода. Не делайте так, афиняне! …другого овода вы не скоро найдете. Ведь получаю я за эту работу только одну плату – вашу ненависть! Свидетельством тому моя бедность и сегодняшний суд», – заявил Сократ на суде.

Суд над философом был неправый. Вот что говорил Сократу кожевник Анит, раскрывая то, за что судят Сократа: «Ты мешал всем. Умным потому, что многое из того, что приходило в голову тебе, приходило в голову и им. Но они молчали. А если кто-то молчит, ему совсем не нравится, когда говорит другой… Ты мешал глупым – они тебя не понимали… Ты мешал тем, кто не верит, потому что требовал веры. Ты мешал тем, кто верит, потому что их раздражала твоя вера, при которой надо все время проверять сомнением – истинна ли она».

Приговоренный к смерти, Сократ отказался бежать, ибо, как он объяснял свое решение друзьям, в таком случае он, во-первых, перестанет быть Сократом и, во-вторых, бежав, он продемонстрирует неуважение к закону, а ведь он всегда учил уважать Закон. Прощаясь с учениками, Сократ решительно выступил против каких-либо попыток канонизации своего учения, превращения его в догму. Так, одному из своих учеников он сказал: «…Человек меняется с быстротекущим временем! И надо проверять. И надо сомневаться. Единственное, что я знаю, – это то, что я ничего не знаю… Ты безумец! В тебе нет любви! И у тебя страшные глаза – глаза жреца, а не философа! Я боюсь, что, если завтра по Афинам станет ходить новый Сократ, ты посадишь его в тюрьму именем того, прежнего Сократа. Ты сожжешь тетради! Слышишь? Поклянись мне!..»

Философия софистов, и особенно Сократа, явилась поворотным пунктом в развитии античной философии. Теперь идеальное, субъективный дух стал принципом философии. И если Сократ наметил путь от частного к общему, от представлений, мнений, присущих отдельному человеку, к общим понятиям, имеющим абсолютную значимость, то его знаменитый ученик Платон (428/427–348/347 до н. э.) поставил перед собой задачу исследовать эти общие понятия, или идеи, эйдосы, как он их называл.

По Платону, существует два мира: мир чувственных вещей и мир их идеальных сущностей – идей. С помощью чувства идеи невозможно познать, они неосязаемы, лишены цвета, фигуры и т. п.; они постигаются только разумом. С точки зрения разума чувственно воспринимаемая вещь – это несовершенное изображение идеи данной вещи. Все видимое – только отображение невидимых идей. Идеи – причина явлений; они – цель, к которой стремится все совершающееся.

Как осуществляется процесс познания? Восприятие чувственных вещей пробуждает в душе воспоминание (анамнезис) о сверхчувственном образе, который она созерцала в поднебесной сфере; в ней поднимается удивление, затем стремление снова созерцать этот первообраз. Это устремление есть философское устремление; любовь к мудрости, т. е. философия («платоническая любовь»). Философия – это умирание. Умирание по отношению к чувственному, вещественному миру.

В сущности, Платон объединяет две противоположные мысли: Гераклита – о том, что нет непреходящего бытия, всё течет, все изменяется, и Парменида – о том, существует единое неизменное бытие, а всякое изменение суть обман чувств. По Платону, идеи – это вечное, неизменное бытие, царство же видимого – мир возникновения, изменения и т. п.[2] Из различения мира идей и мира чувственных вещей Платон выводит также и два вида добродетели. Обыкновенная добродетель покоится на привычке и обычаях. Это добродетель толпы и будничной жизни; она соблюдается человеком не из убеждения, а из личных интересов. Высшая добродетель покоится на постижении разумом таких идей, как Благо (самая высокая идея), единое, разум, бог, причина, истина, красота и т. п. Эти идеи имеют значение абсолютной мировой цели, идеала человеческого существования. Задача философии – помочь людям познать высшие идеи и воплотить их в практической жизни.

Как очевидно, Платон преодолевает противостояние идей Гераклита и Парменида. Мир платоновских идей – это, по сути, единое, неизменное бытие в духе элеатов. Изменчивые, переходящие друг в друга чувственно-осязаемые вещи – это, по сути, физический мир Гераклита. По Платону, единого нет без многого, а многое есть лишь в едином. Но в любом случае чувственный мир созидается Богом – творцом по модели мира идей. Бог, Благо, Единое – у Платона фактически тождественные понятия. Мир создан для блага, добра, гармонии. Душа человека, по Платону, имеет космическое происхождение: до вселения в тело человека она находилась в мире идей, к которому постоянно стремится.

Платон полагает, что в душе человека коренятся три порыва, три устремления: к мудрости, к славе, к богатству. В зависимости от преобладания той или иной страсти люди бывают соответственно мудрецами, честолюбцами и корыстолюбцами. Очевидно, что мудрецами, способными познать высшие идеи, могут быть лишь немногие – «лучшие». Им, следовательно, и должна принадлежать власть в государстве – в идеальном государстве. Идеальное (т. е. соответствующее благу и справедливости) государство Платона выглядит так. В нем три сословия: 1) правители; 2) стражи; 3) «крестьяне, ремесленники и купцы». Правители – это как раз и есть те мудрецы, которые умеют познавать и созерцать Благо, они, естественно, умеют также любить свое государство. Стратеги – это люди, в душе которых преобладает волевое начало, мужество. В людях низшего класса (крестьянах, ремесленниках и купцах) преобладает вожделение, правда, лучшим из них свойственна умеренность, т. е. дисциплина желаний и наслаждений. Когда в государстве утверждается иерархия: мудрость → мужество → умеренность – в нем царит справедливость, оно соответствует идеалу. И поскольку эти три добродетели (мудрость, мужество, умеренность) – способности, присущие также и душе каждого человека, постольку справедливость царит в государстве лишь в том случае, когда она утверждается и в душе человека, т. е. когда желания и страсти человека прочно контролируются его разумом.

Однако если в идеальном государстве человек поступает в соответствии с познанным Благом, то в реальном государстве (поскольку знающих, что такое Благо, мало) до лжно действовать в соответствии с законами и конституцией. В этой связи Платон выделяет три формы исторических государств: монархию, аристократию и демократию. Эти формы могут разлагаться в результате эгоистических устремлений правителей; тогда рождаются соответственно тирания, олигархия и демагогия. Если государство хорошо управляется, то лучшая форма – монархия, если оно разлагается, то лучшей формой является демократия, ибо как утешение здесь гарантирована свобода («Государство»). Настоящий политик, подчеркивает Платон, не тот, кто любит власть и все с ней связанное, но тот, кто, используя власть, занят воплощением Бога.

Основные идеи философии Платона отражены в его сократических диалогах.[3]

Диалог «Государство».

В центре диалога находится знаменитый миф о пещере, который воплощает основополагающие идеи философии Платона. В пещере живут закованные узники, которые видят только противоположную от входа стену. Мимо входа двигаются люди, на плечах у которых различные вещи. За этими людьми – огромный костер, а еще дальше и выше – сияющее Солнце. Узники видят только тени на стене, отбрасываемые фигурами людей и вещами на их плечах; эти тени для людей – единственная реальность.

Это – миф. Но что он символизирует? Во-первых, онтологическую реальность бытия, т. е. бытие чувственное и сверхчувственное. Тени на стене – это кажимость, люди и вещи вне пещеры – это истинное, сверхчувственное бытие, ведущее к идеям (Солнце – это идея Бога).

Во-вторых, этот миф символизирует ступени познания: чувственное созерцание теней; опосредованное, умопостигаемое понимание предметов как таковых; непосредственное, чистое созерцание; интуитивное умопостижение Бога (образ Солнца). Причем здесь фиксируются не просто ступени познания, но его развитие, диалектика, переход от одной ступени к другой.

В-третьих, миф символизирует, что жизнь под знаком чувств – это низшая жизнь, жизнь в пещере, в оковах. Переход от чувственного к духовному есть освобождение духа от оков, его преображение. Познание Солнца (Бога) – это познание, ощущение Блага.

Наконец, четвертый аспект мифа: ведающий, что такое Благо, должен освободить узников пещеры, раскрыть им, что такое подлинное знание, подлинная свобода, что такое Благо. Он в данном случае многим рискует, его не сразу поймут, не захотят понять, ведь многие люди предпочитают блаженное неведение жизни в пещере. Но философ – настоящий философ – должен пойти на любой риск, ибо лишь исполненный долг придает смысл его существованию, его жизни.

Диалог «Пир».

В нем подчеркивается, что идея – идея вещи – предел её становления; идеал, который невозможно достигнуть. Беседа участников пира посвящена Эроту, богу любви. Эрот – величайший и древнейший бог; у него нет родителей. «Земля и Эрот родились после Хаоса». Здесь Платон подчеркивает, что сущее и любовь неразделимы. Один из собеседников – Федр утверждает, что Эрот является источником величайших благ: «если б возможно было из влюбленных и их возлюбленных создать государство… они управляли бы им наилучшим образом». При этом Федр подчёркивает, что «любящий божественнее любимого, а любимый благодарен своей преданностью любящему». Другой участник диалога – Павсаний полагает, что высшее – обязательно мужское, следовательно, высший Эрот – любовь между мужчинами. А поскольку духовное выше физического, то мужская любовь – максимально духовная. Еще одну речь произносит Эриксимах. Он считает, что Эрот живет не только в человеческой душе, но и разлит по всему миру природы, растений и животных. Однако есть два Эрота: умеренный и разнузданный; важно гармонично их соединить. Апеллируя к мифу об андрогинах, Аристофан доказывает, что любовь есть жажда целостности, стремление двух душ к взаимному соединению. Агафон же перечисляет отдельные конкретные свойства Эрота: красоту, нежность, вечную молодость, совершенство, мудрость и т. п. Наконец, Сократ утверждает, что природа Эрота противоречива: Эрот – это не сама красота, а стремление к ней как к идеалу. Становление, синтез – вот черта Эрота. Прославляя мудрость Сократа, Алкивиад – последний из участников пира – вместе с тем и возражает ему.

Диалог «Федр».

Это один из шедевров философской и художественной прозы Платона. Здесь философ утверждает, что мир вещей, воспринимаемый посредством чувств, не есть истинный мир, ибо чувственные вещи возникают и исчезают; они лишь тень идей – зримых умом форм вещей.[4] Бесцветные, неосязаемые, но выражающие подлинную сущность вещей, идеи зримы лишь разуму – зеркалу души, подчеркивает Платон. Душу человека он уподобляет колеснице, движимой парой крылатых коней («кони у него – один прекрасен, рожден от таких же коней, а второй – совсем от иных коней рожден») и управляемой возничим. Этот возничий и есть разум, добрый конь – волевой порыв, дурной конь – страсть. Душа принадлежит миру идей, она бессмертна. Тело – темница души, но даже под бременем тела душа хранит истинное знание, выступающее как воспоминания о мире идей, который душа созерцала до своего заключения в тело.

Диалог «Менон».

Здесь Платон снова рассматривает проблемы познания. Согласно Платону, познание – это анамнез (греч. anamnesis – воспоминание), т. е. форма воспоминания того, что заложено в душе. Душа относится к миру идей, она владеет истиной как своей сутью. Как Платон это доказывает? Многие вещи, которые мы чувственно воспринимали как круглые, квадратные, большие, малые и т. д., зачастую не всегда соответствуют нашим понятиям о круглом, квадратном, большом и т. п., однако наш чувственный опыт ничуть не побуждает нас отказаться от этих понятий. Происходит это потому, что источник этих понятий внутри нас, он присущ познающему субъекту объективно: эти понятия не создаются субъектом познания, они им «вспоминаются». То же можно сказать и о других понятиях, таких как прекрасное, истинное, благое и т. п.[5] Платон не отвергает чувственное познание, но считает его несовершенным: оно обманчиво, оно лишь докса (мнение); истинное познание – это познание идей. Что же касается искусства, то оно – лишь мимесис, подражание чувственному миру, который является копией умопостигаемого мира идей, поэтому искусство не только не раскрывает истину, оно её затемняет, и потому поэты должны быть изгнаны из идеального государства (диалог «Государство»). В диалоге «Менон» Платон касается и этических проблем: добро – высшая цель человека; оно выражается не в индивидуальном счастье, а в гармоничной социальной жизни. Души людей, живущих лишь страстями своего тела, после распада тела попадают в тело животных.

Диалог «Федон».

В этом диалоге рассказывается о том, как друзья Сократа приходят к нему в темницу и проводят последние часы в беседе с ним. На первый взгляд Сократ находится в тюрьме потому, что пришел туда сам, на собственных ногах, движимых сокращениями мускулов и нервов. Но нет, говорит Платон, причина здесь другая – морально-духовного порядка. Моральный выбор приводит в движение ноги, всё тело человека. Иначе говоря, всякая вещь физического, чувственного мира имеет свою высшую идеальную метафизическую причину (об этом Платон говорит в диалоге «Федр»). Подлинное познание – рационально: подлинно то, что может быть схвачено лишь интеллектуально. Доводы Логоса – вот путь к истине вещей. Это, в сущности, обусловлено объективно, ибо последняя причина конкретной вещи не может быть чем-то чувственным, но является умопостигаемым. Например, мы говорим: красивая вещь. Почему? Объясняем: таков её цвет, фигура и т. д. Однако для Платона все это следствие. Есть чистая форма Красоты в себе – идея красоты, которая и определяет, какие вещи, данные нам в опыте, являются красивыми. Цвет, форма – лишь средство, способ обнаружения красоты.

Диалог «Теэтет».

В этом диалоге Платон подвергает разрушительной критике сенсуалистическую теорию познания, разрабатываемую софистами. Здесь Сократ, беседуя со своими друзьями, среди которых находится юный Теэтет, ставит вопрос: «Что такое знание?».

Согласно Платону Единое охватывает все бытие. Ум – творец бытия: ум упорядочивает бытие, которое душа одушевляет. Бытие познается с помощью диалектики, а природа, поскольку она – не истинное бытие, познается с помощью мифологии. В завершенном виде познание есть чистая форма любви, а подлинная любовь – чистая форма познания. Синтез любви и познания рождает экстаз.

Философия Аристотеля.

Выдающийся философ античности Аристотель (384–322 до н. э.) разделяет все науки на три группы:

1) теоретические, те, которые содержат знания ради него самого;

2) практические, которые добиваются знания ради достижения морального совершенствования;

3) продуктивные, их цель – производство тех или иных объектов.

Самый высокий статус принадлежит теоретическим наукам (метафизике, физике и математике). Метафизика исследует причины первых и высших начал, познает Бытие и Бога. Заметим, что «метафизика» – термин не Аристотеля, а его учеников. Сам он употреблял термины «первая философия» или теология в отличие от «второй философии» – физики. Метафизика – высшая наука; ибо все остальные науки необходимы людям, она же – чистая жажда знаний.

Каковы же первые начала, первые причины? Их четыре: формальная, материальная, действующая и финальная.

Первые две образуют все вещи; они достаточны, если вещи рассматривать в теории. Но если речь идет о становлении, то здесь нужно подключать причины двигательные и финальные (ибо нужно познать, как, почему явление возникло, в каком направлении развивается, какова цель его развития). В отличие от Платона Аристотель включает в бытие как умопостигаемый, так и чувственный мир: мир один, сущность присуща самим вещам. При этом он выстраивает некую иерархию смыслов бытия.

1. Бытие в себе. Это высший род бытия, он означает субстанцию (или сущность), качество, количество, отношение, действие, страдание, место, время.

2. Бытие как акт и потенция. Пример такого рода бытия: человек закрывает глаза и (потенциально и актуально) становится временно незрячим.

3. Бытие как акциденция.[6] Это случайное бытие (то, что есть в данный момент, т. е. не всегда и не по преимуществу).

4. Бытие как истина. Бытие этого рода относится к интеллекту, рассматривающему вещи как соответствующие реальности, либо как не соответствующие ей.

Материя – начало, образующее чувственно воспринимаемую реальность; сама по себе она – недетерминированная потенциальность, которая может актуализироваться, лишь приняв форму. Форма – сущность вещи, но не в платоновском смысле. Аристотелевская форма внутренне присуща самой вещи. Единство формы и материи и есть субстанция. Аристотель признает также неподвижную сверхчувственную субстанцию, первоначало, чистый акт, главную целевую причину, которая обусловливает стремление к совершенству, – это Бог. Бог – это, по сути, Разум, «мышление о мышлении».

Высшее знание – научное; это знание о бытии – созерцание, теория, умозрение. Искусство суть производство вещей; оно ниже науки, но также может содержать истинные суждения. Опыт – вот исходная точка знания. Его основа – ощущение. Без ощущения нет достоверного знания; в нем ум постигает сам предмет ощущения: в единичном непосредственно постигает род, в Каллии[7] – человека. Однако это непосредственное постижение общего в единичном все-таки отличается от подлинного знания – это мнение, оно зачастую основывается на вероятных основаниях. Для мнения или для веры справедливо, что по отношению к ним всегда возможны иное мнение или другая вера. Мнение может быть и истинным, но оно никогда не может быть незыблемым.

По Аристотелю, предмет знания и научное знание о нем существуют в единстве. Предмет сам по себе только возможный предмет знания.

Знание есть род обладания, т. е. способ бытия специфического вида. Научное знание характеризуется тремя основными чертами:

1) доказательность, т. е. всеобщность и необходимость;

2) способность объяснения;

3) сочетание единства со степенями подчинения.

Доказательство может быть доказательством только того, что не может происходить иначе; это заключение из начал истинных и необходимых (общих). Если мы знаем сущность бытия вещи, то мы знаем каждую вещь. Научный вывод характеризуется всегда необходимостью своего содержания и всеобщностью своего применения. Все это обусловливает объяснительный характер знания. Это значит, что научное знание, во-первых, фиксирует некий факт, во-вторых, выясняет его причину, в силу которой вещь не только существует, но и не может существовать иначе, в-третьих, знание есть исследование сущности факта, в-четвертых, знание есть исследование условий, от которых зависит существование факта. В конечном счете, суть доказательства, по Аристотелю, есть познание причины: «Если тот, кто при наличии доказательства [предмета] не имеет понятия о том, почему [предмет] есть, то он [предмета] не знает». Таким образом, процесс познания неизбежно приводит к познанию понятий, которые являются первыми сами по себе; они не доказываются, а постигаются только умом. По Аристотелю, логика (философ называет её аналитической) – это не отдельная наука, а оружие (орган) всякой науки. Основные идеи логики: идеи об умозаключениях и доказательствах. Задача логики – исследование методов достижения истинного знания. Метод, приближающий к научному, но дающий пока только вероятностное знание, Аристотель называет диалектикой.

Вспомним: у Сократа диалектика – это способ отыскания достоверного знания посредством анализа противоречий в различных представлениях о его предмете. Для Платона диалектика – это учение о познании истинно сущего, достигаемого посредством упражнения ума в созерцании бестелесных эйдосов (идей). По Аристотелю, диалектика – метод, способ преодоления формальных противоречий в ходе обсуждения того или иного вопроса. Это достигается посредством развития умозаключений, силлогизмов, освобождения их от противоречий. Знание, достигаемое таким образом, пока еще не истинное, но только – вероятностное.

Метод усмотрения общего (т. е. научного знания) через частное – это индукция.[8] Мы научаемся [чему-нибудь] либо через индукцию, либо посредством доказательства. Индукция, конечно же, подводит к знанию общего, но все-таки лишь дедукция[9] возвышает знание до сферы науки. Лишь дедукция становится доказательством. Только дедукция может дать причинное объяснение, в то время как индукция направляет мысль к сущности, к общему.

В конечном счете, действительный мир познания – это мир, где действует ум. По Аристотелю, ум выше, чем наука: наука не может иметь своим предметом начала знания – это сфера ума. Причем, считает Аристотель, никто не обладает полной истиной, но никто и не лишен ее совершенно. Совокупность идей – вот, по Аристотелю, самое важное.

Космические воззрения Аристотеля сводятся к следующему. Мир имеет форму шара – радиус его большой, но все же конечен. За пределами шара пребывает Бог. Земля имеет шаровидную форму и неподвижно пребывает в центре шара – Вселенной. Вообще, по Аристотелю, вся Вселенная – это совокупность шаров – сфер, находящихся одни внутри других и передающих друг другу свои движения. Крайняя, внешняя сфера – это сфера неподвижных звезд; с ней соприкасается неподвижный перводвигатель мира. Оставаясь неподвижной, внешняя сфера передает движения всем остальным сферам. Между крайней сферой и неподвижной Землей располагаются сферы планет, Солнца и Луны. Предметы на земле состоят из четырех элементов: земли, воды, воздуха и огня. Небесные тела и само небо состоят из эфира — это более совершенные существа, чем земля.

Важные мысли высказал Аристотель относительно этики человека. Он критически отнесся к утверждению Сократа о том, что добро есть правильное усмотрение. По Аристотелю, в состав добродетели входят не только знания, но также склонности и нравы. Душа, сердце человека должны воспринимать добро. Добродетель нельзя сводить лишь к знанию, но, бесспорно, без знания она не существует. Сократ не прав, сводя добродетель к правильному усмотрению, но, бесспорно, добродетель выступает с правильным усмотрением, подчеркивает Аристотель. В любом случае, главное мерило добродетели – поступок. По мнению философа, все поступки человека тяготеют к неким целям как к благу. Последняя цель, последнее благо человека – счастье. Что такое счастье? Наслаждение ли, почет, успех, богатство? Все это рабская жизнь, достойная лишь животного, считает Аристотель. По его мнению, высшее благо и счастье для человека – самосовершенствование. Счастье – жить в согласии с добродетелью всю жизнь: «На самом деле, одна ласточка не делает весны, или даже дня весны; один день не делает человека блаженным и счастливым».

Этическая добродетель, достоинство практического поведения относятся к сфере разума: разум привносит «точную меру», обеспечивает средний путь между крайностями. С точки зрения Аристотеля, главная философская категория – умеренность, середина. Так, мужество – это путь между безрассудством и трусостью, щедрость – мера между жадностью и расточительством. Добродетель – это род умеренности, удерживающий нас от ошибок, к которым ведут страсти. Высшая добродетель – справедливость: лишь по справедливости можно определить меру всем благам. Форма справедливости, относящаяся к материальным благам, делится на два вида: распределяющая справедливость и справедливость уравнивающая. Принципом распределяющей справедливости оказывается моральное достоинство лиц, между которыми производится распределение благ. При уравнивающей справедливости действует принцип сравнения лиц с точки зрения экономической эффективности их деятельности: «Общество держится тем, что каждому воздается пропорционально его деятельности».

Блаженства и счастья человек может достигнуть, лишь совершенствуя себя в мудрости, в созерцательной активности, стремясь к бесконечному. Именно потому, что мы люди, и именно потому, что мы смертны, мы не должны ограничиваться тем, что конечно и соразмерно человеку. Мы должны измерять себя тем, что бессмертно, жить в соответствии с наиболее благородной частью в нас. Животные непричастны к понятию счастья, ибо лишены этой способности. Боги в блаженной жизни счастливы постоянно. Человек же имеет счастье в той мере, в какой он способен достичь познания метафизической реальности, т. е. познания божественного.

Согласно Аристотелю, высшей формой общения между людьми является государство. Человек – животное политическое: тот, кто не нуждается в государстве, кто не является частью государства, тот либо зверь, либо Бог. Государство существует ради благой жизни; оно выше индивида и семьи. Совершенный человек – это совершенный гражданин. Цель совершенного гражданина – совершенное государство. Идеальное государство – это не результат созидания на месте разрушения, а следствие постепенного совершенствования всего существующего. Социальная структура государства, по мнению Аристотеля, такова: земледельцы → ремесленники → торговцы → наемные работники → военные → лица, облаченные законосовещательной властью. Лишь два последних сословия образуют душу государства, являются его подлинными гражданами.

Аристотель выделяет три «правильные» формы правления – монархию, аристократию и политию, а также три «неправильные» формы – тиранию, олигархию и демократию. С реалистической точки зрения самая лучшая форма правления – полития, ибо она воплощает средний путь между олигархией и демократией. Аристотель – приверженец частной собственности. По его мнению, наличие частной собственности обусловлено естественным чувством любви человека к самому себе. Но эгоизм как чрезмерную степень любви к себе Аристотель отвергает: «Тот человек по-настоящему любит себя, который любит разум и служит ему».

Аристотеля высоко ценили мыслители последующих эпох, в частности арабский мыслитель Фараби,[10] получивший прозвище «Второй учитель» (т. е. после Аристотеля, которого Фараби комментировал). Аристотель был признанным авторитетом в эпоху Средневековья. Гуманисты, просветители, отвергнув спекулятивную философию схоластов, также отнеслись к Аристотелю с уважением.

К. Маркс (1818–1883) считал Аристотеля «величайшим мыслителем древности». По словам Ф. Энгельса (1820–1895), это – «самая универсальная голова» среди греческих философов. Русский религиозный философ, поэт и публицист В. С. Соловьев (1853–1900) отмечал «редкий дар умозрения и синтеза», присущий Аристотелю. Высоко чтут Аристотеля и современные философы. В частности, А. Камю (1913–1960) считал, что «в ясности доказательств никто не превзошел Аристотеля», а Х. Г. Гадамер (1900–2002) с большим уважением говорил об Аристотелевской этике.

Эллинистическая философия.

В конце IV – начале III в. до н. э. в Греции существовало несколько философских школ. Влиятельной школой этой эпохи была школа киников (греч. kynikoi, лат. cynici – циники),[11] которую основал ученик Гор-гия и Сократа Антисфен (ок. 450 – ок. 360 до н. э.). Наиболее выдающимся представителем этой школы был ученик Антисфена Диоген Синопский (ок. 410 – ок. 320 до н. э.). Высшей добродетелью киники почитали разум. Так, с точки зрения Антисфена, презрение к внешним удовольствиям доставляет высшее наслаждение. Внутренняя свобода выше всего. Политическая жизнь, государство для киников не имели смысла. Единственно правильное государство, говорил Диоген, то, которое установлено в целой Вселенной. Диоген был одним из самых оригинальных киников. Он отвергал все общественные условности, жил в бочке или, точнее, большом кувшине, какие использовались при погребениях; довольствовался подаянием, был смел и мужествен. Диоген считал своим долгом «портить» «всю монету»: полководцы и цари, всё, что имеет ореол внешней мудрости, богатство, счастье отвергались им как фальшивые монеты.

Лучшее из учения киников перешло к стоицизму [от греч. stoia – портик (галерея с колоннами в Афинах, где учил основатель стоицизма философ Зенон (334/333 до н. э. – 262/261 до н. э.)].

Выдающимся мыслителем эллинистического периода был Эпикур (341–270 до н. э.). Преимущественное значение Эпикур уделял этике воспитания человека. Целью человека, считал он, является наслаждение, причем это наслаждение человек должен искать в некоем всеобщем, естественном, необходимом, определяемом разумом, мыслью: «Так называемая справедливость, в общем, повсюду одна и та же». Это понимание взаимной пользы: если то, что считают справедливым, действительно полезно для общества, то оно, несомненно, справедливо, если нет, то несправедливо. Если какой-либо закон оказывается то полезным, то бесполезным, то он справедлив только тогда, когда полезен людям.

Правила своей утилитарной морали Эпикур сформулировал следующим образом: избегать наслаждения, причиняющего страдание, избегать страдания, не приводящего к наслаждению, избегать наслаждения, лишающего более сильного наслаждения, приводящего, в конце концов, только к большему страданию; переносить страдание, избавляющее от более сильного страдания или обеспечивающее большее наслаждение. В конечном счете, истинное благо – жизнь. Для жизни необходимо немногое: покой души, отсутствие страданий. Именно в этом и состоит наслаждение жизнью, подчеркивает Эпикур: все остальное – суета сует. По Эпикуру, все люди равны, все имеют право на счастье.

Эпикур делил философию на три части: логику, физику и этику. Логика изучает правила, как достичь истины. Физика изучает природу. Этика учит искать счастье как цель жизни человека. Эпикур считает, что чувства не ошибаются: вещи излучают образы (подобия), последние воспринимаются и воспроизводятся чувствами. Отпечаток чувственных представлений (пролессис) фиксируется памятью. Разум, поскольку он не фиксирует непосредственно показания чувств, не дает истинного знания о вещах. Как очевидно, тезис Эпикура о том, что все ощущения истинны, ведет к субъективизму в духе Протагора. С точки зрения трактовки субстанции Эпикур – атомист. Но как можно считать его утверждения об атомах истинными, если их невозможно воспринимать чувствами? Здесь у него явное противоречие.

Тит Лукреций Кар (I в. до н. э.), разделяя идеи Эпикура, с уважением писал о нем: «В то время, когда униженный человеческий разум ползал по земле под игом суеверия… человек из среды греческого народа (Эпикур), первый дерзнул… возмутиться. Ни слова богов, ни их громы, ни угрозы разгневанного неба не могли остановить его… Он первый пожелал разбить тесные врата природы… Он подвинулся далеко за племенные пределы мира и окинул мыслью все это обширное пространство, оттуда же его победный гений явился к нам и возвестил о том, что может возникать и почему каждому телу свойственна ограниченность и каким образом ограниченность эта полагается самою его сущностью. С тех пор суеверие попрано ногами и низвергнуто: наша победа уравнивает нас с богами».[12] Лукреций подчеркивает: «Для рассеяния душевного мрака необходимы не луч солнца, не светлое сияние дня, но наблюдение и разум. Вот правило, которое они дают нам: …из ничего не может произойти ничто, даже и по повелению богов».[13]

Философия стоиков похожа на философию Эпикура. Добродетельная, разумная жизнь – вот смысл учения стоиков. Добродетельный человек – счастливый человек; добродетель сама по себе наполняет человека, его душу блаженством. Если человек живет добродетельно, он живет всегда в согласии с самим собой. Никакие внешние бедствия, страдания, боль не могут разрушить этого согласия (хотя, конечно, человек их чувствует).

Философия стоиков делится на три периода: 1) Древняя Стоя (IV–II вв. до н. э.); 2) Средняя Cтоя (II–I вв. до н. э.); 3) Поздняя Стоя (I–III вв. н. э.). Римский философ, представитель Поздней Стои Эпиктет (ок. 50 – после 120) пишет: «Не требуй, чтобы вещи случались, как ты того желаешь, а желай, чтобы они происходили, как они случаются, и ты будешь благоденствовать. Я всегда больше доволен тем, что случается, будучи убежден в том, что то, чего желают боги, лучше для меня, чем то, чего я сам хочу». И далее: «Я хром; это – неудобство для моего тела, но никак не для моей воли. Поступки, зависящие от нас, по своей природе свободны; ничто не может ни остановить их, ни помешать им». Нравственный идеал стоиков – мудрец: «мудрец свободен даже в цепях, ибо он действует из самого себя, не подкупаемый страхом или вожделением». Стоическую мораль отличает чувство собственного достоинства человека, его несокрушимой гордости. Мораль стоиков сурова: все поступки человека, большие и мелкие, имеют, с их точки зрения, одинаковые значения. Не должно бояться ни бедности, ни изгнания, ни тюрьмы, ни смерти, но должно бояться страха, предостерегает Эпиктет. То, что Сократ сказал и сделал, отказавшись от бегства и погибнув ради правды, гораздо полезнее для нас всего, что он мог бы сказать и сделать, спасшись посредством побега.

Спокойный, полный достоинства, опирающийся на разум героизм стоиков имел в эпоху начавшегося упадка Рима чрезвычайно важное воспитательное значение. В то время, когда, по выражению Тацита,[14] добродетель была гонима, для благородных людей, дерзавших протестовать против всеобщей низости, она была последним убежищем. Стоики напоминали римлянам о тех временах, когда граждане Рима были настроены героически. Не все из стоиков подобно Муцию Сцеволе могли протянуть руку к пылающей жаровне, но все или почти все понимали и восхищались его поступком, а многие вполне могли и повторить его.

Гегель считал, что принципы стоиков слишком формальны и субъективны. Стоики, по сути, безразличны к миру. «Поскольку… не может быть установлен некий последний, решающий критерий, указывающий, что именно есть благо, и принцип лишен определенности, постольку последнее решение принадлежит субъекту… Со времени Сократа обычай перестал быть последней решающей инстанцией в вопросах о достодолжном поведении. У стоиков, таким образом, отпадает всякое внешнее определение, и последнее решение может быть перенесено лишь в субъекта как такового, который в последнем счете определяет из себя в качестве совести, что есть правое. Хотя на этом фундаменте можно возвести и много возвышенного и назидательного, однако здесь недостает действительного определения; существует поэтому, согласно стоикам, лишь одна добродетель, а добродетельным является муд-рец».[15] Гегель, конечно, прав: стоики абсолютизировали внутреннюю жизнь, они с достоинством переносили свои страдания, были горды и благородны, но на общественный протест, общественно значимые действия все-таки были неспособны. Стоицизм не дал ни одного Брута.

Социальный кризис римского общества естественным образом отражался в общественной мысли, философии. Росло недоверие к рациональному освоению мира, усиливалось влияние всякого рода мистических учений. В этих условиях в III–V вв. весьма влиятельным учением стал неоплатонизм, наиболее видным представителем которого был Плотин (205–270).

Плотин воспроизводит эпизод древнегреческого мифа о царе Мидасе. Царь спросил Силена, спутника Диониса: «В чем высшее счастье человека?» Силен ответил: «Злополучный однодневный род, дети случая и нужды! Зачем заставляешь ты меня сказать то, что самое лучшее тебе не слышать? Высшее счастье тебе совершенно недоступно: не родиться, не быть вовсе, быть ничем. Второе же, что тебе остается, – скоро умереть».

По Плотину, существует абсолютное наивысшее начало – Единое, которое выше бытия и мышления и служит причиной обоих. Единое производит Ум (нус), Ум производит Душу.[16] В человеке Душе соответствует живая душа, Уму – рассудок, Единому – Разум. Ум содержит в себе всегда все в неизменном тождестве: он всегда только есть – для него существует одно лишь настоящее. Его ноумены[17] не проходят как моменты времени, они неизменны, каждый из них есть и мыслимое, и сущее, а все вместе они составляют один универсальный Ум и одно универсальное бытие. Познать Единое, божественное бытие можно лишь посредством разума, т. е. экстаза, чистого созерцания, интуиции, подавления всего телесного.

* * *

В целом, как очевидно, Античность – это яркая, гармоничная, наивная культура, отражение «детства» человечества. Выдающиеся мыслители высоко ценили античную философию, культуру, их красоту, богатство содержания. Детская наивность, беззаботность, изящество – вот, по Марксу, что привлекает в Античности людей последующих веков. «Взрослый человек не может снова стать ребенком, не впадая в детство, но разве его не радует наивность ребенка и разве он сам не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизвести присущую ребенку правду?.. И почему историческое детство человечества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень? Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети. Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки».[18]