Читать книгу Боги выбирают сильных. Вторая книга трилогии «Наследники Рима» в новой редакции 2017 года - Борис Толчинский - Страница 17

Давно ты меня так не пугал, мой воинственный бог. Нет, не скажу, что ты наивен, как дитя, – ты безрассуден, как Александр, пожелавший покорить всю Ойкумену! Но у великого македонянина была великая армия, а у тебя – одна лишь я, та единственная, которая сознаёт, сколь страшная опасность над тобой нависла!

Нет, не боюсь я ни эмпусов, ни гидр, ни ядовитых змей – боюсь людей, которым ты высокомерно объявил жестокую войну. В уме ли ты, князь Марсий Милиссин? Рукой ты пишешь мне, сколь велика добыча казнокрадов, а головой вынашиваешь планы скорой расправы с ними. Неужели ты не понял, что донос в столицу на тебя за избиение магната – лишь предупреждение? Потому-то тебе и позволили о нем узнать. Тебе дают понять: «Угомонись, заезжий нобиль; ты, выросший в столице, не знаешь нашей жизни; мы тут живём, воруя, сто лет, и двести, и пятьсот; когда-то меньше, а когда и больше; так будем жить и впредь, и что тебе до нас? Товары наши пользуются спросом, мы процветаем, нам платят, и мы платим кому надо, и все, кто что-нибудь решает, нас не дадут в обиду. И ты не трогай нас, тогда и мы тебя не тронем».

Ты думаешь, любимый мой, я не владею информацией о казнокрадстве в Сиренаике? Ты полагаешь, в Гелике или в Батуту лучше? Ничуть! И в других провинциях не лучше. Везде прогнило всё – таков итог правления потомственных Юстинов, не исключая моего «великого» отца, и наших «друзей». И что же делать мне теперь? Уступить власть сыну Марцеллинов, как хочет он, или броситься на негодяйские ножи от сознания своей вины и от безысходности, как поступаешь ты?

Я выбираю третий путь: я жду надежного момента. Этот момент наступит, когда я надену бриллиантовую звезду консула и стану полноправным первым министром Его Божественного Величества. Не сомневайся, я знаю, что нужно делать с негодяями, и как. И чего не нужно делать, тоже знаю. Не нужно злить противника – только уничтожать, когда злодей не будет ожидать падения, либо, когда по слабости своей он нам грозить не сможет!

Кому я это говорю? Ты был отличником в Академии Генштаба – каким недобрым чародейством ты обратился в несмышленого юнца?!

Угомонись, прошу тебя. Молю, если тебе угодно! Представь свою богиню на коленях – вот глубина отчаяния, в которое ты вверг меня, безумный Марс! Угомонись, ради меня, ради своей несчастной матери, которая только-только выбирается из кризиса, ради своей дочери – и ради нашего с тобой ребенка; когда родится он, никто не сможет заменить ему отца!

Пойми предел опасности. Злодеи, для которых верховная святыня – не Творец и не Учение, не аватары, не земной бог, не наше государство и не княжеская честь, а золотое руно, – такие homo sapiens не остановятся, поднимут руку на наследника священной крови!

Ты хочешь победить коррупцию? И я хочу того же. Но я, в отличие от тебя, понимаю, сколь слабы мои силы и сколь умеренно я обязана ими распоряжаться, если хочу выжить.

Ты говоришь, тебя боятся? Нет, милый, не боятся. Тебя ненавидят, тебя презирают, над тобой смеются. Ты неуклюжий Полифем, а не искусный Улисс. Причем не тот Полифем, который был циклопом, а тот циклоп, которому Улисс выткнул единственный глаз, совсем слепой бедняга!

Довольно, Марс. Я послала тебя не для того, чтобы ты погиб в неравной схватке. Я послала тебя переждать столичную грозу в спокойном отдалении. А ты? Это надо уметь: избегнув Харибды, попал в Сциллу!

Имей терпение, дождись меня и остальных, подобных нам. И не проси, пожалуйста, сменить архонта. Вчера я понудила князя Лициния Гонорина уйти в отставку. Это стоило мне невероятных усилий – гелиопольский старец словно камень, не имеющий ни ушей, ни мозга! Подписал прошение только тогда, когда я клятвенно пообещала ему устроить назначение архонтом Илифии его сына. Однако не считай меня клятвопреступницей: я пообещала для Галерия гелиопольский трон, но не уточнила, когда это случится – через день или через тридцать лет! Вот так, любимый, делается благо в государстве, умом и хитростью, а не рукоприкладством.

Надеюсь, ты уже сам понял: я не могу устроить отставку твоего архонта. Один архонт ушел, а если вслед за ним уйдет второй, всем будет ясно, что это неспроста. И всполошатся остальные правители наших провинций, и переметнутся к дяде; тогда мне точно не видать заветной власти! Я их заставлю уйти, всех, без исключения, но не сейчас.

И снова говорю тебе, мой Марс: имей терпение!

Предполагаю, в своих джунглях ты не читаешь газет вовсе и не представляешь, что у нас творится. In nuce32: я глупо подставилась (с Доротеей и Варгом), дядя крикнул: «Фас!», все собаки выползли и громко лают на меня. Сенатская комиссия расследует мои нарбоннские затеи. Нет газетенки, которая бы не пищала об отставке правительства. Радикалы из фракции отца и сына Интеликов ходят довольные, словно не люди, а стриксы, голубая кровь Юстинов пьянит их. У меня нервы крепкие, но отец деморализован, мне больно, стыдно и – да простят меня великие аватары! – противно на него смотреть. Он, видишь ли, мечтал закончить путь служения Отечеству в зените земной славы, – а тут его и дочь поносят все, кому не лень работать языком!

Ты знаешь, я прихожу к печальному выводу, что он и в самом деле не продержится до моего тридцатилетия. Поэтому пытаюсь обойти проклятый возрастной порог. Уговариваю членов Консистории отпустить отца «как бы» на отдых, «как бы» для укрепления здоровья, а обязанности первого министра – опять ad interim! – возложить на меня. Первый архонт (стимфалийский) на моей стороне – ему, при каждой встрече со мной вспоминающему о толстой папке в моем тайнике, другого и не остаётся; понтифик Святой Курии – тоже (я всегда умела ладить с иереями). Сложнее с принцепсом Сената. Клавдий Петрин упирается, и я не понимаю, в чем причина; возможно, дядя соблазнил принцепса какой-либо своею «замечательной идеей», а может, подоплеки нет, и наш достойный принцепс всего лишь считает мою затею некрасивой. Ничего, я обязательно придумаю, с какой стороны к нему подступиться; Ахилл был непобедимый герой, но Феб знал, куда целить стрелу Париса!

Что же до четвертого из членов Консистории, то я – ты не поверишь! – заключила сделку с дьяволом, читай, с Кимоном Интеликом: я обеспечила ему голоса умеренных делегатов, и не далее как вчера он стал плебейским трибуном; взамен он проголосует за меня в Консистории. Одного боюсь: Кимон – создание лживое и гадкое, так сказать, по определению, как всякое существо, возвысившееся своим громким лаем из уличной грязи; можно ли верить его слову? С другой стороны, даже вождь разнузданного плебса должен понимать, сколь небезопасно в открытую обманывать Софию Юстину!

Привет тебе от мамы. Я каждый день бываю у неё в больнице. Она всё поняла, и мы с ней подружились. Клеменция меня простила и благословила наш с тобой союз.

Пришла пора прощаться, возлюбленный мой бог: нас ждут великие дела. Vale at me ama – и прости мне тон этого письма. Он менторский немного, но ты помни, что Ментор был мудрец, которому внимал сам Улисс. И если хочешь быть Улиссом, не обижайся на меня. Ты дорог мне, я люблю тебя, я не смогу жить без тебя. Ut serves animae dimidium meae,33 – молюсь об этом и скучаю по тебе, Психея не всегда разумного Амура.

P.S. Перо сирены восхитительно. За мной уже пришли – иду на юбилей Тамины. Туда перо надену. Явлюсь сиреной, зачарую всех мужчин, выжму и выкину, ибо ни один из них, равно как и все вместе, не стоят одного тебя!