Читать книгу Рижский бальзам на русскую душу - Борис Юрьев - Страница 3

ЧАСТЬ 1. ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
ПАРТБЮРО

Оглавление

   Тучи сгущались. Если бы отсутствовали в небе нависшие облака и светило яркое солнце, Михаил оправдал бы повышенное давление третьим, неблагоприятным типом погоды или иными природными катаклизмами. Внутреннее напряжение объяснялось предстоящим заседанием партийного комитета, на котором решался вопрос об открытии Прибалтийского  филиала. Внешне причины для беспокойства у Михаила отсутствовали. Директор не только не возражал, но и приветствовал расширение ареала деятельности института. Требуемые отзывы двух латвийских министерств, положительно реагирующие на открытие нового научного центра, лежали на его столе. Сема с самого начала поддержал идею Михаила переехать на новое местожительство и продолжить работу в рамках прежнего института. Оставалось дело за малым:изданием соответствующего приказа. Подписание его затягивалось и зависело от рассмотрения вопроса на парткоме. Накануне собрания, Сема поехал в краткосрочную командировку в Литву, объявив сотрудникам лаборатории о необходимости срочных консультаций на внедряемом объекте. Его отъезд показался странным. Шеф, обычно один в командировку не уезжал и брал с собой кого-нибудь за  компанию. Испокон веков установлено, что короля делают подданные. Формально Сема не причислялся к королевской знати, но ему нравилось выезжать в экспедицию, состоящую из нескольких человек. Возвращался он из Каунаса в Москву не по прямому маршруту, а по объездному. Согласовав с директором института маршрут следования, он сделал крюк и заехал в Ригу, чтобы выяснить серьезность намерения Михаила о переезде. В Научном Городке с пониманием относились к шпионским  играм. Находясь в гостях у мамы Катерины Сема, сидя за столом, нахваливал блюда, приготовленные для высокого гостя, спрашивал и спрашивал, а она, по простоте душевной, рассказывала, что выступает за воссоединение семьи и ждет, не дождется, когда Катя и Михаил начнут жить вместе. К начинаниям, касающимся завершения обмена квартир между Ригой и Научным Городком, она относилась благосклонно. Вооружившись последней информацией,  Семен Михайлович по приезде в Научный Городок приготовился к партсобранию. Он слышал из уст своего сотрудника о намерениях перебраться в Ригу, но не предполагал, что дела зашли так далеко. После возвращения шефа из командировки, объявили дату проведения партийного бюро. Наконец долгожданный день настал. Михаил остался сидеть после работы в лаборатории на случай, если его вызовут для дачи показаний или уточнений. Однако, его никто не вызывал. Потянулись нескончаемые минуты ожидания. Спустя час, в коридоре лабораторного корпуса, послышались звуки открываемых дверей и голоса людей, которые быстро умолкли. Наступила зловещая тишина. В ожидании неизвестно чего, Михаил просидел пятнадцать минут и, чтобы скоротать время, вышел на разведку в коридор, а затем  прошел в сторону кабинета партбюро. Через приоткрытую дверь виднелась полоска света от настольной лампы. Шума голосов не слышалось. Постояв у открытой двери, Михаил просунул шею в приоткрытую дверь и увидел, сидевшего в одиночестве руководителя партийной организации, возглавлявшего в институте научный отдел.

– Партбюро закончилось?– спросил Михаил.

– Заходи, Миша,– последовало приглашение.– Я жду тебя.

  Фамильярное обращение удивило.Михаила давно не называли  Мишей. По негласному правилу, сослуживцы предпочитали именовать сотрудников по имени – отчеству. Михаил не стал развивать тему правильного общения, показавшуюся ему, не заслуживающей  внимания. Он  отбросил в сторону мысль: почему бы не обратиться дружески на ты к руководителю отдела, с которым давно знаком и близок по возрасту?  –  и приступил к делу.

– Как прошло заседание партийного бюро?Какое принято решение?– фамильярно  спросил Михаил, усаживаясь на стоящий у стола стул.

– Партбюро не состоялось,– последовал спокойный ответ.– Семен Михайлович не пришел на собрание, а при согласовании столь важного шага, как открытие Прибалтийского филиала, нельзя обойтись без его мнения. Ты состоишь в его лаборатории и на первых порах твоя предстоящая работа в Риге, напрямую связана с ним.

   Стоило о чем задуматься.

– И что теперь?–  спросил Михаил.– Ждать следующего партбюро?

– Ты не понял. Другого собрания не будет. Я предполагал, что ты заглянешь ко мне на огонек и хотел поговорить с тобой по душам. От нашего разговора во многом зависит твоя судьба. Я собираюсь сегодня навестить директора, который ждет дома результата наших переговоров.

   Михаил поерзал на стуле и стал внимательно рассматривать сидящего напротив человека, который без сомнения являлся пусть не главной, но одной из основных фигур Виктора Ивановича.

– Если бы состоялось партбюро, я проголосовал бы за создание Прибалтийского филиала,– заверил ученый муж.

– Кто бы сомневался?!– без тени сомнения сказал Михаил.

   Он представил себе, как , после дебатов на партбюро Виктор Иванович предлагает присутствующим проголосовать против открытия филиала и, чтобы исключить ненужные недопонимания, первым поднимает руку. Начинается голосование и директор, вглядываясь в аудиторию, вычисляет, а главное запоминает, кто не поднял руки. Михаил видел подобные казусы и не сомневался, что секретарь партбюро проголосует правильно.

– Наши решения честны,– высказался парторг.– Принципиальность позволяет нам вести дела института в нужном направлении.

   Слаженная речь продолжалась в том же духе, которую нечего было слушать. Слова, слова, слова… Лился поток ничего незначащих слов. Ложь порождала ложь. Михаил сидел и, не слушая, в такт каждого законченного абзаца, кивал головой, и в это же самое время, как бы  гулял по императорскому дворцу Пекина, вслушиваясь в историю, рассказываемую гидом.

   У императора было тридцать шесть жен, каждая их которых жила в отдельном дворце. С одной из них император проводил ночь. Вопрос, к какой пойти в следующий вечер, мучил его постоянно. Чтобы исключить излишние размышления, он доверился жвачному животному – ослу, которого выпускали во двор, после заката солнца. Когда  животное останавливалось перед определенным дворцом, туда и ступала нога Властелина Поднебесной. В недоумении император всегда задавался вопросом: почему осел всегда останавливался у одного и того же порога дворца?Задавая вопрос, он не находил ответа .A ларчик –  просто открывался! Сообразительная жена днем кормила осла, и ничего удивительного не было в том,  что вечером он останавливался перед ее жилищем. Так появилась пословица, гласящая, что ослов следует подкармливать. Михаил не собирался рассказывать парторгу историю, вывезенную из Китая. Он и не думал намекать, что директор прикармливает руководителя лаборатории. Подобные намеки выглядели оскорбительно. И все же подачки имели место быть. Иногда достаточно одного расположения, а если человек не понимает, что к чему, его можно переизбрать.

   Подытоживая тираду, произнесенную парторгом, Михаил проникновенно сказал:

– Никто не сомневается в вашей принципиальности.

    Артподготовка парторга закончилась. Началась атака.

   -Мы давно присматриваемся и видим, что ты созрел для самостоятельной работы и руководства лабораторией.

– Разумно открыть Прибалтийский филиал, чтобы я мог оправдать ваши надежды,– вторил ему Михаил.

– Забудь о филиале,– раздраженно сказал секретарь партбюро и повторил,– забудь о нем. Тебе предлагается другое. Всем надоел Семен Михайлович с вечными выкрутасами, а ты кажешься разумным человеком, способным руководить лабораторией. Тебе предлагается его место.

   Михаил не верил ни одному слову секретаря партбюро. Ему не хотелось очутиться в стае, от которой шло нежданное предложение, показавшееся ему недостойным. Он хотел самостоятельности, но не такой ценой. Вступление в должность руководителя лаборатории означало бы зачеркнуть многие годы совместной работы с Семеном Михайловичем, что выглядело не допустимым преступлением. Он не собирался за тридцать сребреников предавать своего учителя. Вместо ответа, не говоря ни слова, он отрицательно покачал головой.

   Искуситель не унимался и продолжил штурм.

– Ты достаточно долго поработал исполнителем и теперь пришло время, когда можно стать руководителем. Руководство лабораторией развивает творчество, что одновременно отражается на увеличении зарплаты. Пора начинать трудиться самостоятельно и внедрять собственные планы.

– Я мог бы как преемник получить лабораторию из рук находящегося в здравии Семена Михайловича. Вырывать ее при сомнительных вариантах не для меня. До этих дней я не дожил и задуманным планам не суждено сбыться. Поезд ушел, а вместе с ним утекло и руководство лабораторией. Теперь ничего не остается, как переехать в Ригу вне зависимости от того, откроется филиал или нет.

– Ну, как знаешь,– сокрушенно сказал секретарь парткома.

    Он захлопнул папку, лежащую на столе, давая понять, что разговор окончен, и поднялся, облокотившись о стол. Не разговаривая, собеседники спустились к парадному входу института.  Михаил, стоя на ступеньках, проследил, как секретарь садится в машину, чтобы помчаться к директору, где окончательно решалась его участь.

  Ноги повели в лес, а не домой. Разъедала, оставленная без ответа, обида. Он не пошел по вытоптанной дорожке, ведущей к шоссе, к которой можно было добраться через минут пятнадцать, а направился в лес, с намерением, не выходить из лесополосы. Не разбирая троп, Михаил ходил между деревьями, пока они не поглотили боль. Постепенно пришло успокоение. Можно было выйти в люди, представляясь таким, каким привыкли видеть его коллеги:внешне спокойным, уравновешенным, чуть флегматичным и взрывным внутри.


Утром следующего дня Михаил направился в мастерские института. В хозяйственный двор въехала директорская «Волга». За рулем сидел Виктор Иванович. Как обычно, он ставил машину не перед парадным подъездом, а где-нибудь в укромном месте, чтобы сотрудники ломали голову:на месте директор или в отъезде? Однако, аналитики института, со свойственным им присутствием элементов детектива давно просчитали несложные уловки директора, как и его последующие ходы, вплоть до  шагов по тропинке, ведущей к потайной двери, так или иначе связанной с директорским кабинетом. Не следовало гадать и давать премию за правильный ответ, что войдет он в институт не в парадную, а в боковую дверь.

   Когда, выходящий из автомашины директор, закрывал дверцу, Михаил случайно оказался поблизости. Мастерские могли подождать. Для Михаила важнее показалась предстоящая беседа. Много лет назад директор рассказывал Михаилу, своему  аспиранту, что ему больше нравится решать вопросы вне стен кабинетов в непринужденной обстановке во время ходьбы по улице, территории предприятия, в лифте министерства или в коридоре, а не в кабинете. Встреча во дворе благоприятствовала беседе. Следовало поспешить к Виктору Ивановичу.

– Добрый день,– поздоровался Михаил.

– Как дела?– Виктор Иванович задал свой излюбленный вопрос, которым встречал Михаила со времен аспирантуры, обозначающий приветствие и одновременно интерес к рассмотрению дел.

– Все в порядке,– последовал стандартный ответ.

   Виктор Иванович обогнул Михаила, вышел вперед и направился к зданию института. За ним, отступая на два шажка, следовал Михаил. Сотрудники института привыкли к подобной процессии, когда, естественно, как-то получалось, что директор выступает в главенствующей роли на несколько шагов впереди спешит по делам, а проситель, не поспевая, влачится сзади и задает вопросы, на которые следуют ответы,  в вполоборота, из-за плеча. Директору было с кого брать пример. Не отдавая отчет

своим действиям, он копировал руководителя страны,  который, сойдя с трапа лайнера, шел по аэродрому к правительственной автомашине и на ходу, через плечо, небрежно отвечал на вопросы, следующих за ним по пятам журналистам, интересующихся  результатами зарубежной поездки первого лица государства. Хмурый Виктор Иванович шел с суровым лицом, в то время как  лицо руководителя страны, запечатленное в фотохронике дня, возглавляющее процессию на летном поле, было раскрепощено и позволяло, приостановившись и подбирая слова, задумчиво поразмышлять: как бы это лучше сказать по-русски? Создавалось впечатление, что правитель знал не только родной, но и какие – то другие иностранные языки. Варианты  использования иностранных языков у директора, как и у руководителя страны, не стояли на повестке дня. Виктор Иванович, не останавливаясь, приближался к институту. Михаилу не терпелось перейти к скорбным делам.

– Вчера состоялось заседание партбюро, на котором рассматривался вопрос о создании Прибалтийского филиала, -говорил он на ходу. -Семен Михайлович не пришел  на партбюро и поэтому интересующий меня вопрос практически не рассматривался. Когда он будет рассмотрен в следующий раз?

– Мне нужно знать мнение Семена Михайловича и иметь решение партбюро, а потом я буду думать,– устало ответил директор.– Кроме того, мне нужны подтверждающие документы, что местные власти не против создания филиала.

– Документы имеются. Я передавал их вам. Республиканские министерства и профилирующие два научно- исследовательские института не против создания филиала.

– Ну, не знаю, не знаю…

   Директор подошел к институту и открыл торцевую дверь. Идущий следом  Михаил взялся за ручку двери, но остановился, увидев в коридоре как бы случайно поспешавшего навстречу директору с широко распростертыми для объятий руками  Семена Михайловича,  которому далеко наперед были известны все директорские ходы.

  Им есть о чем поговорить, подумал Михаил, и пошел в обход здания к парадному подъезду. По институту быстро распространился слух о вчерашнем заседании партбюро. Встречаемые на пути Михаила коллеги, предупредительно вежливо раскланивались. Кланяясь в ответ, он старался выглядеть невозмутимым и твердым, как стена. Сев за рабочий стол, Михаил бездумно просидел достаточное время, в течение которого Сема мог утрясти дела с директором. Пора было идти к нему в кабинет. Шеф, стоя, приветствовал дорогого гостя, всем своим видом выражая неподдельную радость.

– Я только что беседовал с Виктором Ивановичем,– сообщил он.– Виктор Иванович говорит, что вы достойно держите удар. Поздравляю. Вам делают плохо, а вы, как азиат, остаетесь непроницаемым, как будто это вас не касается.

   Речь Семы не затронула Михаила, который остался глух к артистической тираде. Семен Михайлович сменил тему. В его словах послышались дружеские нотки, когда он приступил к оценке поведения директора.

– Кто бы говорил об азиатах,– заулыбался он,– Виктор Иванович не жил в Средней Азии, но его мышление, кроме как азиатским, порой не назовешь.

   Михаил не собирался развивать дискуссию по затронутой теме. Пора бы сменить пластинку, сказал он про себя. Для него интерес представляла совсем другая «пластинка», та, что на обороте, и он заговорил о том, что в первую очередь волновало его.

– Семен Михайлович,– обратился он к шефу,–  вчера проходило заседание партбюро, на котором рассматривался вопрос об открытии Прибалтийского филиала. Партийцев интересовало ваше мнение, но вы отсутствовали. Почему?

– Я не член партии. Никогда не участвовал в сборищах и не собираюсь присутствовать на подобных собраниях.

  Семен Михайлович снял очки и ясными очами уставился на подчиненного. Без очков глаза выглядели беспомощными и беззащитными. Расходящиеся лучики, привыкшие прятаться под оправой,  молили, чтобы их скорее прикрыли. Только там они  чувствовали себя в безопасности. Прием, рассчитанный на слабонервных и впечатлительных людей, не сработал. Михаил понимал, что с мышлением у Семы все в порядке. Он был свидетелем нечто подобного ранее, при дележе годовой премии, выделенной для двух научных подразделений.  Когда руководитель  лаборатории и руководитель отдела, исчерпав мирные аргументы, зашли в тупик и не смогли договориться, Сема попробовал использовать известный ему прием. Он  снял очки перед сидящим напротив Виталием Соловьевым, показывая беспомощные глаза, лишенные очков. Недолго думая, Виталий в ответ снял с носа свои диоптрии и продемонстрировал этим  самым, свои еще более беззащитные глаза. Двое руководители,  безмолвно посидели напротив друг друга, пока не пришли к выводу, что пора продолжить разговор по существу. Михаил не носил очков. Снимать было нечего. К тому же он знал, что не переубедит шефа, используя любой известный ему прием. Для Семена Михайловича незыблемыми останутся его интересы и все же Михаил недоумевал. От двух людей, шефа и директора, зависело открытие филиала. Оба уверяли, что стоят за открытие нового научного центра, только один говорил, что подпишет соответствующий приказ после заседания партбюро, на котором выслушает мнение Семена Михайловича о целесообразности открытия филиала, а второй не собирался даже посещать заседание партбюро. Два бывших руководителя диссертации разыграли партию, в которой бывшему аспиранту не было места. Никто из них не собирался открывать филиал. Финал был ясен. Оставалось завершение театрального представления. Перед опусканием занавеса напрашивалась очередность написания заявления об уходе по собственному желанию и его представления руководителю лаборатории. Заявление можно было тут же судорожно написать,  не сходя с места. Михаил, вспомнив, что жизнь игра и он – на театральной стене, не стремился спешить. Он взял тайм-аут, чтобы Сема не видел, как слагается сочинение.

  Михаил прошел в соседнюю комнату, сел за рабочий стол, не спеша достал бумагу и, подождав, пока утихнет раздражение, приступил к написанию. Немаловажным показалось отразить в заявлении, относящемся к важным документам, свое отношение к руководителям лаборатории и института, а вернее, ничего им не показать. Суть вырисовалась кратким предложением, отражающим просьбу об увольнении по собственному желанию. Над формой следовало поразмыслить. Разумеется, заявление пишется не для рассмотрения народами мира, но все-таки подлежит обсуждению, и должно быть обдумано. Легче всего написать заявление своим почерком, не блещущим каллиграфией. Многие медики, у которых трудно  прочесть выписываемые рецепты, позавидовали бы размашистым буквам, вылетающим из-под пера Михаила в разных направлениях. Знатоки письма могли объяснить, по исписанным страницам, характер и недуги человека. Предложенная же Семой манера неотрывного письма, резко увеличила размашистость и скорость написания. Как-то Михаил пришел в кабинет к директору с заявлением на командировку, написанным методом неотрывного письма. Виктор Иванович покачал головой и произнес:

– «Ну и почерк у вас!»

   Автор текста пояснил, что в настоящее время осваивается, предложенный Семеном Михайловичем метод неотрывного письма, заключающийся в том, чтобы буквы одного слова соединялись между собой.

– Не знаю, не знаю,– сказал директор,– я могу показать последнее заявление Семена Михайловича на командировку, принесенное на подпись, которое блещет каллиграфией. Виктор Иванович открыл папку и стал перебирать бумаги, ища нужное заявление.

– Хотите посмотреть?  – спросил он.

– Я верю, – предупредительно согласился с директором Михаил и попросил закрыть папку.

    Ему не нужны были доказательства и очные ставки. Он получил еще один жизненный  урок, о котором не собирался дискутировать с директором и, тем более, с шефом, предоставляя им право думать о нем все, что заблагорассудится.

    Возникшая мысль написать заявление об уходе неотрывным письмом канула в прошлое. Уходить следовало достойно, написав слова четким чертежным шрифтом, каким выполнялись чертежи, чтобы буковки, наклоненные в одну сторону, выглядели ровными, одна к одной. С написанным заявлением Михаил вновь появился в кабинете шефа. Сема несколько раз прочитал заявление, подпер подбородок рукой и сказал:

– Вы теряете интересную работу. Не думаю, чтобы какой-нибудь исследовательский центр в Латвии ждет вас. Ну, найдете вы место в отделе проектного института. Устроит ли оно вас? Перед тем, как я поставлю резолюцию, у вас есть еще время для размышлений. Ваш решающий шаг может быть опрометчивым.

    Раздумья, на которые тратится достаточно многое время перед принятием решения, остались позади. Сомнения у Михаила улетучились после несостоявшегося заседания партбюро. Выступать с предложениями и задавать вопросы следовало ранее. Он ждал резолюции, какой бы она не была, не имеющая принципиального значения. Разумеется, ни один достойный, исследовательский институт не ждал его в Риге. Оставалось приехать в Латвию безработным, с висящей на груди табличкой:» Согласен на любую работу»,– и согласиться с первым, попавшимся предложением. Лишь спустя два года после адаптации, в течение которых покажешь и раскроешь свои возможности,  начав болеть за местную футбольную, хоккейную или баскетбольную команду, можно ждать более лестных предложений. Пауза затянулась. Михаил не реагировал на слова руководителя. Сема взял ручку, пододвинул поближе заявление и сделал росчерк: «Возражаю», и расписался. Михаил внимательно изучил написанное, произнес вслух резолюцию: – «возражаю»,– и пошел к секретарше, чтобы передать заявление по инстанции.

    В конце дня его позвали в дирекцию, чтобы вручить приказ об увольнении, а вместе с ним и заявление с резолюцией директора, разрешающее выезд следующим днем в Москву.

– Вам разрешен выезд в Москву,– сказала секретарша.      Она весело рассмеялась, вручая заявление с резолюцией, разрешающей выезд в Москву. Резолюция о разрешении выехать в Москву показалась ему забавной.

– Причем тут Москва?– спросил Михаил. – Ах, да, – миролюбиво сказал он, вспомнив о заявлении, написанном несколько дней назад с просьбой выехать из Научного Городка в столицу. – Я просил разрешения выехать на один день в Москву из Научного Городка и моя просьба удовлетворена. Спасибо.

  Такие поездки в Москву, осуществляемые в один день без оформления командировки, практиковались в институте. Бумага потеряла смысл, но директор, ставя резолюцию об увольнении, решил позабавиться и достиг цели. Михаилу предложили расписаться в приказе об увольнении и вручили копию. Сотруднику предоставлялось право уволиться и одновременно поехать в Москву. Добрый директор разрешал поездку и в Ригу, и в Москву, и куда угодно. Глаза Михаил заблестели. Почему бы не посмеяться вместе с секретаршей. В институте любят смеяться. Его беззвучный смех, в том числе и над собой, перерос в надрывный никому не нужный гомерический смех.

Держа в руках обе бумаги, Михаил вышел из приемной. По коридору навстречу ему шагал Виталий Соловьев.

– Отойдем в укромное местечко,– предложил он и, оставшись наедине, сказал,– я присутствовал при беседе директора с Семой и Ярославом Дементьевичем, состоявшейся в первой половине дня в конференц-зале. Разговор шел о тебе. Директор высказался, что тебе предоставили приют и кров. Он согласен выделить новую, улучшенную квартиру при переезде твоей семьи в Научный Городок. Ему не понятно, чего ты хочешь? Ведь от добра – добра не ищут! Виктор Иванович не доволен, что ты покидаешь институт. Филиала он не собирался открывать и выразился, что не позволит тебе барствовать в Риге.

– Разве я еду барствовать, а не работать?– спросил Михаил.

– Не зацикливайся на частностях,– остановил Виталий друга.– Я передаю то, что слышал. Во время разговора Сема подлил масла в огонь. Он рассказал, как ты долго смеялся над директором, веселясь над его знанием английского языка, употребившим  два сказуемых am and isв предложении с одним подлежащим I. Следом шеф перешел к следующему пункту обвинения, объявив, что по твоему мнению приказы директора, затрагивающие интересы сотрудников, издаваются во время их отпуска или командировок, которые иногда похожи на азиатские штучки. Закончил речь он еще одним обвинением, заявив, что из-за пристрастия директора к овощам, ты как-то обозвал его кроликом. Директор воспринял произносимые слова за истину. Было видно, как к его горлу подступает ком, мешающий дыханию. Естественно, что у директора появилось желание поскорее расправиться с обидчиком. Сравнить Виктора Ивановича с кроликом было наивысшей наглостью. Пусть он не царь зверей, но хищник, а не кролик или козлик.

– Я не называл Виктора Ивановича кроликом.

– Кто это может подтвердить, а главное доказать, что ты не верблюд?  Кто собирается тебя слушать?

– Что есть, то есть,– согласился Михаил,– я присутствовал в тот момент, когда директора назвали кроликом. В тот день мы с Семой сидели и пили чай, обсуждая результаты  последней командировки. Сема собирался ехать к Виктору Ивановичу домой, чтобы в домашней обстановке отчитаться о затянувшейся командировке, плавно перешедшей в экспедицию. Одновременно, ему хотелось порадовать уважаемого господина директора среднеазиатскими дарами природы, а именно зеленью, фруктами и овощами.

– Директору многое не надо,– говорил Сема, небрежно махнув рукой,–  привези кролику больше овощей и он будет доволен. Везти овощи из Душанбе для меня, не под силу,–  вздохнул он, – я их  купил в местном овощном магазине. Виноград и дыня находятся в приличном состоянии, а вот редиска  на прилавке овощного павильона уже выглядела вялой. Придя домой, пришлось поработать над ней. Я каждую редиску реанимировал, протирая маслом, и теперь она выглядит удобоваримой. Для любимого директора мне ничего не жалко. Перед каждым из нас стоят свои задачи. Мы барахтаемся в лаборатории, а директор, как мол в гавани, оберегает наше водное пространство. Я приглашаю вас, Михаил Валерьянович, поехать со мной в гости к директору. Поможете нести вещевой мешок с овощами. Я, естественно, согласился. Овощи к столу директора оказались, как нельзя, кстати. Жена Виктора Ивановича, готовя блюдо, высказалась, что к салату ей не пришлось добавлять масло. Мы привезли особую, недавно выведенную редиску,– заверил я, играя роль знатока Средней Азии, – Грибы маслята названы по причине их маслянистости. По аналогии с ними, новый сорт редиски назван масляным.

Шеф понимающе кивнул головой. Иного не могло и быть. Мы с ним не один год выступаем одной командой.

– Вещи следует называть своими именами.– высказался Виталий.– С некоторых пор ты перестал числиться членом команды и превратился в шахматную фигуру в партии, разыгрываемой  шефом и директором. Твои дни пребывания в институте сочтены. Разыгрывая гамбит, Сема пожертвовал тобой, как пешкой, чтобы обезопасить свои позиции и подтолкнуть Виктора Ивановича к определенным действиям. Мне его ходы понятны.  Подписав заявление об уходе, он открестился от тебя и ему ничего не остается, как выстроить грамотную защиту. У него развито чувство самосохранения и понятно, что он, пользуясь старым испытанным приемом, выдает свои за твои мысли. Очень удобно высказать Виктору Ивановичу от другого лица то, что думаешь о нем сам. Не будет же директор перепроверять правдивость произнесенных слов. Легче воспринять их поток за чистую монету. Наш разговор в конференц–зале не затрагивал присутствующих персон и потому никто из присутствующих не собирался прерывать Сему. В конце разговора Ярослав Дементьевич вступился за тебя, сказав, что зря руководители ополчились против сотрудника, который является и прекрасным специалистом, и хорошим человеком. В подтверждение своих слов, он высказал Семе, что на протяжении многих лет ты плодотворно работал в его лаборатории, а директору, увлекающемуся нумизматикой, напомнил, что именно ты, а никто другой, привез ему монетку достоинством в два сантима, выпущенную в 1937 году. Именно ее ему не хватало для полного комплекта монет, выпущенных в Латвии.

– Причем здесь, монетка в два сантима?–  удивился Михаил.

– Притом,– ответил Виталий,– другой человек прошел бы мимо, а ты в нужную минуту вспомнил о заботах директора и привез ему два сантима, что похвально.

 Вечером Михаил в одиночестве заканчивал на кухне ужин. Он прошел в комнату, остановился у окна, открыл его и вгляделся в стоящий напротив безлюдный в это время стадион. Желтые фонари на столбах, стоящих вдоль дороги, бледно освещали асфальтированное полотно. Из надвигающейся темноты подул ветер. Михаил сел на постель и оглядел знакомые книжные полки, разбитый  шифоньер, стол с вертящимся стулом и стоящие посреди комнаты два венских стула. Вещи спартанской обстановки не представляли особой ценности. Нечто подобное стояло и в рижской однокомнатной квартире молодого человека, с которым Михаил обменялся квартирами. Парень из Риги  оказался сговорчивым и они, оба молодых человека, быстро договорились, что осуществляя обмен, не будут заказывать контейнеры для перевозки вещей и оставят существующую мебель в квартирах, чтобы без сожаления в дальнейшем заменить ее на новую. После ужина Михаил занялся уборкой, начав ее с кухни. В полиэтиленовый мешок полетели пустые бутылки. Вслед за ними без разбора с приподнятой клеенки последовали остатки пищи вместе с белой бумагой, имеющей следы от жирных пятен. Полупустой мешок перетащился в комнату, где продолжилось его заполнение. Закончив большое дело, Михаил присел в крутящееся кресло. Покрутился, не имея желание что-либо предпринимать еще. Можно было поднять валяющуюся на полу бумагу или кусок выглядывающего из-под дивана журнала, переставить стул в угол и еще раз взглянуть на лежащие внутри книжной полки черновики статей, когда-то имевшие важность, от которых, казалось, зависела дальнейшая жизнь. Оставляемые вещи, утварь и клочки бумаги, как и вся квартира, больше не имели ценности.

  При переезде у человека меняется судьба. Характер меняется даже тогда, когда переезжаешь в другую комнату. Вот почему многие любят делать перестановку в квартире. Раскройте окна, замените шторы и занавески, переставьте мебель и вы почувствуете, как вокруг вдруг стало просторнее и светлее. Перестановки делаются не для того, чтобы избавиться от  старой мебели. Выяснение вопроса: нравится вам мебель или нет?  – отходит на второй план. Перемены прежде всего необходимы для изменения обстановки и извлечения под громоздкими шкафами пыли и грязи, накопившиеся за долгие годы.  Не важно, что после перестановки, мебель встанет так, как стояла когда-то. Все равно цель будет достигнута, поскольку перед хозяевами предстанут  обновленные предметы. Главное, что изменится атмосфера. Замена мебели, а тем более переезд, нечто большее, чем перестановка. При переезде может измениться и человек. Михаил подошел к окну и открыл его настежь. Воздуха не хватало. Пришлось пройти на кухню и открыть там окно, чтобы создать сквозняк. Пусть ветер врывается в помещение и поскорее выветрит дух жильца. Переступи порог и отрезок жизни, связанный с этой квартирой, канет в прошлое. За порогом начинается новая жизнь. Рига, где живет Катя, его половинка, ждет. Эпопея, связанная с проживанием и работой в Научном Городке заканчивается, безвозвратно уходя в прошлое. В будущем можно приехать сюда в командировку, встретиться с друзьями, поделиться впечатлениями, вспомнить прошлое и помечтать о будущем, но возвратиться в прошлое невозможно. Если и появится желание приехать в Научный Городок, то Михаил будет выглядеть совершенно  другим человеком.

Рижский бальзам на русскую душу

Подняться наверх