Читать книгу Инженеры и мистики. История не о корабле - Борзова - Страница 7

Переход в пресловутый Санктум Сорано пережила неплохо. Только она закрыла глаза, приказав себе расслабиться, как уже в следующий момент они с ребятами оказались во впечатляющей передней Санктума. Первым, что бросилось в ей в глаза, стал пестрый гобелен с примитивными двухмерными изображениями людей над застеленной ковром лестницей. По левую сторону лестницы высилась бронзовая статуя женщины, приветственно поднявшей руку, а из окна виднелась кленовая листва. Интервентов встречала высокая женщина в элегантном платье:

– Добро пожаловать в дом на краю времени, – тепло сказала она, пропуская интервентов внутрь.

– Привет, Мадлен, – отвечали ей они, целуя и обнимая.

Сорано не знала, как лучше поступить ей, ведь она совсем ничего не помнила о Мадлен. Наконец, она посчитала уместным поклониться.

– Здравствуй, дорогая, – обратилась к ней женщина, кланяясь в ответ, отчего Третья пришла в замешательство, и приложила ладонь к её лицу. – Ты ни капли не изменилась, – добавила она, пристально глядя на Сорано, так что у той мурашки пошли по коже. – Кстати, сегодня на ужин сукияки с курятиной, приправленный видами парка Ёеги, – заговорщицки произнесла она.

Сорано неуверенно улыбнулась. Ей было крайне интересно, каким образом Мадлен собиралась “приправить” трапезу видами парка?

– Эй, Со, скажи, что сукияки – это что-то съедобное, – сказал Матэо, разбрасывая туфли в разные стороны.

Гаша остался стоять в гостиной, ожидая Сорано.

– Эээээ… Сукияки – это рис с лапшой и мясом, – пробормотала она вслед уходящему Матэо.

– Почему бы нам для начала не насладиться видами? – вдруг предложил Гаша Сорано, подозвав ее к окну гостиной.

Она нерешительно подошла к открытому окну, опасаясь очередного потрясения и, надо сказать, не зря. Выглянув, Сорано увидела зелено-коричневый прямоугольник парка. Судя по ракурсу, Санктум возвышался над парком метров на пятьдесят. Третья понятия не имела о точных размерах дома на краю времени. Высунувшись в окно и взглянув наверх, она увидела, что крыша начинается всего через один этаж, то есть Санктум был двухэтажным поместьем, хотя и приличных размеров. Взглянув налево, она заметила веранду. Без сомнения, они с Гашей находились на первом этаже.

– Но как это возможно? – поражено спросила она.

– Санктум только частично прибывает в привычном твоим органам чувств измерении.

Сорано мало что поняла из объяснения Гаши. Она уже начала привыкать к тому, что его ответы вызывали у нее еще больше вопросов.

Закрыв окно, они прошли в гостиную, просторную и светлую из-за обилия белого цвета в интерьере и четырех больших окон. Деревянные паркеты прикрывали ковры, возле камина стояли мягкие стулья, двери украшали расписные веера, а на стенах висели картины с раздражающе похожими друг на друга людьми. “Auxilium pietatis” (Верность и содействие) прочла Сорано на портале камина. В одном из кресел растянулся огромный чёрный кот с массивной мордой и длинными лапами, так что Третья не поняла, домашний он или дикий, настолько хищный вид тот имел.

– Это Фобос, – сказал Гаша. – Здесь ещё Деймос живет, но к счастью сейчас его где-то носит. Когда эти двое оба возвращаются домой – жди неприятностей.

У Сорано мурашки побежали по коже от слов Гаши, и она твёрдо решила обходить Фобоса стороной.

У ванной комнаты образовалась галдящая очередь из интервентов, и Сорано с Гашей поспешила присоединиться к ним. Когда они вошли в обеденный зал, украшенный тяжёлыми пурпурными шторами, стол уже был накрыт на семерых. Увидев солёные овощи с имбирём, рис с нори и жаренной рыбой, Сорано наряду с благодарностью почувствовала вину за то, что никак не может вспомнить ни Мадлен, ни дом на краю времени, так любезно ее принимавших. Третья подумала, что в качестве ответного жеста могла бы помочь Мадлен на кухне, если, конечно, на стол накрывала она.

Кухня удивила ее тем, что была довольно современной, не под стать помпезным комнатам. На кухне суетилась Мадлен, заканчивая последние приготовления. Сорано подумала, что ей, должно быть, пришлось потратить немало времени на ужин. Когда Сорано решила предложить Мадлен свою помощь, та ответила:

– О, милая, я благодарю тебя, но это вовсе необязательно. Две хозяйки на кухне – не к добру. К тому же, мой помощник несколько застенчив и не привык, чтобы его видели за работой.

Таинственность, окутывающая дом, странно действовала на Сорано: с одной стороны ей было жутко любопытно, с другой же – она боялась узнать о Санктуме слишком много.

Когда она вернулась в обеденный зал, во главе стола уже сидел Первый. Его нагрудные часы, на которые он непрестанно поглядывал и вертел в руках, показались Сорано знакомыми. Она откуда-то знала, что на их тонком перламутровом срезе была изображена таинственная девушка у окна, стоявшая спиной к наблюдателю. Часы представляли для Третьей загадку: рукой какого мастера они были сделаны и кого он изобразил на корпусе? Первый играл с часами почти любовно и выглядел за этим нехитрым занятием почти как обыкновенный мужчина, который получил их от дорогого человека.

– Инженеры времени, мистики, связанные тайной, рад снова приветствовать вас в Санктуме, – торжественно сказал он, положив руки на подлокотники кресла, когда все шестеро присоединились к нему за столом.

– Правда, что ли? – недоверчиво спросила Тинаше, вперив взгляд в Первого. Обычно он не отличался дружелюбием, и всем это было известно.

– Нет, конечно, – ответил мужчина. Ури прыснул. – Но признаюсь честно, каждый раз меня интригует наш состав, – сказал он, покосившись на розовые гольфы Матэо – тот закинул ноги на стол и, похоже, не испытывал от этого ни капельки смущения. – Мы собрались здесь сегодня, чтобы помочь Третьей вспомнить всё. Она забыла обстоятельства прошлой миссии в результате того, что была справедливо наказана. Предлагаю обратиться к позапрошлой интервенции, во время которой, напомню, мы спасали одного бестолкового пиита.

Первый положил часы на стол и через миг над ними возникло нечто вроде голограммы здания. Углы его подрагивали, словно стоящие на ветру свечи. Сорано испытала странное возбуждение, как будто готовилась обнародовать свои детские фотографии. Вскоре у здания стали различимы четверо мужчин в шляпах и плащах, а затем и две поспешно выходящие из заведения со светящейся вывеской «La Rotonde» на красной крыше женщин. Было темно, и Сорано не могла определить их возраста. Кажется, одна из них была пожилой. Она рачительно прижимала ридикюль к полному боку. Вторая покачивалась, словно пьяная, а возможно, она просто не очень хорошо себя чувствовала. Один из мужчин отставал от товарищей. К подошве его ботинок прилипла газетная страница, на которой он пытался что-то прочесть.

– «И Рем и Ромул, и Ромул и Рем в „Ротонду“ придут или в „Дом“», – со знанием дела продекламировал Гаша, переглядываясь с Урией.

– Кажется, ты говорила, что в этой газетенке было написано об адюльтере жены хозяина варьете и по совместительству последней пассии нашего подопечного, сбежавшей с мавром, – обратился к Третьей Урия.

Сорано уже где-то видела и эти ботинки с завязанными вокруг лодыжек шнурками, и приставший к одному из них промасленный газетный лист с вензелями по углам, и серую фетровую шляпу, защищавшую его от моросившего дождя. Кроме того она знала, что мужчина, читающий газету, возвращался из лачужки советского поэта-эмигранта Никиты Синявского, который в 1935 году не рассчитал кокаина и, сердито отвернувшись лицом к стенке, погиб на своей захламленной кухне. В альтернативном же 1935, созданным ними специально для горе-поэта, интервентам удалось сберечь ему жизнь. В тот день Синявский обнаружил на собственной софе женщину со стеклянным взглядом и темными курчавыми волосами. Она по-мужски сгребла поэта за шиворот и басовито рассказала об исходе, который его ожидал – он был совсем не таким поэтичными, каким представлялся. У Сорано не было никаких сомнений, что женщина эта была одним из ее товарищей – тем, который сейчас звался Урией.

– Вы поручили мне отвадить от Бориса его горе-дружка с кокаином. Мы тогда порядочно напились, и я влезла…влез в чужие ботинки…

В голове Сорано вспыхивали разрозненные эпизоды дела советского поэта-эмигранта Бориса Синявского, который умер, оставив по себе лишь мрачные, полные больной жажды до смерти стихотворения.

– Но Борис все равно долго не прожил. Он ушёл 15 годами позже, – услышала свой голос Третья.

– Это правда, но парень потеснил-таки Замятина и Андреева из основоположников русского экспрессионизма, – заметил Матео.

Интересно, почему шанс выпал именно ему, вдруг подумала Сорано. Мировая литература пестрит горемыками, подобными Синявскому.

– Ты спросишь, почему Синявский, – обратился к ней Первый, отчего Сорано содрогнулась – уж не прочел ли он ее мысли? – и я отвечу, что несмотря на отсутствие тормозов, Синявской занимал важное место в жизнях крайне интересных личностей. Ради них все и затевалось. Мы тогда сделали, что могли. Как известно, спасение утопающего – дело его же рук, а Борис обожал тонуть.

Интервенты молчали, с интересом следя за проекцией, а Первый тем временем продолжил: