Читать книгу Герои времени - братья Нарижные - Страница 3

Домкратий Хряк вернулся домой пьяным и сгоряча избил домового. Бил он его добросовестно и умело, приговаривая:

– И где ты шляешься… По ночам, погань вонючая?! У всех домовые как домовые, а у меня чисто кот мартовский… Хозяйство в разоре, кобыла околела, а ты всё гуляешь, нечистая сила!..

Утомившись, Хряк бросил домового, плюхнулся на лавку и захрапел. Домовой, обиженно шипя, пополз к сундуку, где у него на такие случаи лежала початая четвертинка живой воды. Приложившись, он с грустью обнаружил, что она от долгого хранения утратила свои живительные свойства и даже протухла. Охая и причитая, домовой направился к соседу одолжить свежей живой воды или, на худой конец, крысиного яду.

Утром Хряк проснулся со страшной головной болью. Он огляделся, с трудом припоминая, что он делал вчера. В хате неприятно воняло прелыми онучами. На печи, угрюмо нахохлившись, сидел домовой.

– Доброе утро, Ваня! – слегка осипшим голосом проговорил Хряк. – А что это у тебя за синячишки-то? – с неподдельным интересом спросил он.

Домовой зыркнул на Домкратия и с достоинством повернулся к нему задницей.

Хряк всё понял. Он с кряхтением поднялся и принялся шумно пить рассол; затем, отдуваясь, Домкратий оторвался от бочки и рассудительно сказал:

– Ты, Ванюша, не серчай особо… С кем не бывает! Спьяна-то и не такое натворишь… А больше я нигде ничего не делал? – осторожно спросил он.

На прошлую Пасху, когда Домкратий был особенно хорошо выпивши, он упал в общинный деревенский колодезь с живою водою и испоганил её, за что и был жестоко бит мужиками.

– А тебе что, мало того, что ты дома вытворил? – озлобленно огрызнулся домовой. – Вот уйду я от тебя… Живи, как знаешь!

– Ну, ты, Ванюша, брось! – встревожился Хряк. – Аль тебе у меня плохо? Живу я один, без супружницы, никто тебя не обругает, слова плохого впоперёк не скажет. Да и как я тут без тебя? – подхалимским голосом продолжал он.

Домовой заулыбался, отмяк и упал с печки. Хряк ловко подхватил его на лету и посадил на стул.

– А ещё, Домуша, ты вчерась в дружину записался, к самому Красну Солнышку, – ласково улыбаясь, сказал домовой. – Так что магарыч с тебя!

Этого Хряк не ожидал и не помнил, и слова Ванюши-домового неприятно поразили его. Теперь перед ним открывалась дорога к славе, богатству и скорой почётной смерти. Смерти Хряк боялся больше всего. Он побледнел, но бодреньким голосом сказал:

– Ну что ж, собирай, Ванюша, харчи на дорогу, поедем, что ж делать-то…

Теперь побледнел домовой, но перечить не решился.

* * *

Хряк, верхом на престарелой лошади, списанной из княжьего войска и проданной ему маркитантом Беней Равелем втридорога, с понтом подъезжал к княжескому подворью. Лошадь узнала знакомые постройки и жалобно заржала. Хряк молодецки ударил её между ушей, отчего она скончалась, и вошёл во двор. Подьячие записали его в летопись и выдали ему кольчугу, в которой напротив сердца зияла большая рваная дыра. Хряк заплатил две гривны и принял присягу, после чего был брошен на очистку княжьих конюшен.

Когда Ванюша-домовой, весь в навозе, прибежал докладывать, что всё готово, Хряк доканчивал четвертый штоф водки.

– М-молодцом! – промямлил Хряк и ласково ударил его между ушей, но не попал, а только зашиб себе руку о притолоку. Ванюша плюнул, выругался и побежал к дядьке Антону, лешему Черниговского уезда, потешить душу и в охотку попугать девок по мшаникам и буеракам. Когда он утром, избитый и исцарапанный (девки попались бессовестные и наглые), приковылял к корчме Равеля, где догуливали ночь княжеские новобранцы, выяснилось, что Домкратий проиграл его в бабки Никите Волобуеву. Ваня очень обрадовался и подбежал к пьяному Никите.

– Так я теперь ваш, Никита Сергеевич?!

– М-м-мой, – промычал Никита и хозяйственно ударил его в зубы. Домовой опешил и с перепугу очистил Никите карманы.

В это время во дворе заорали княжьи крикуны:

– Мать вашу так!.. Растак и перетак!.. Собирайся, дармоеды, война!

Корчмарь Беня Равель первым отреагировал на это известие, вдвое подняв цену на водку, за что и был тут же удавлен Никитой. Тридцатипятилетний сынок Равеля Исаак философски отнесся к обрушившемуся на него удару судьбы и, на полдня наняв Никиту с Домкратием вышибалами, ещё раз поднял цену.

* * *

Князь Владимир Красное Солнышко вышел на крыльцо багровой тучей и упал в обморок, не снеся воздуха после семи недель пьянства по случаю собственной (четвёртой по счёту) свадьбы. Дворовые петухи торопливо побежали выклёвывать ему глаза, но не успели: князь, почёсывая кусанную клопами грудь, уже очнулся и сел, тупо глядя перед собой. Подоспевшие дружинники древками секир били наседавших кочетов, отгоняя их на безопасное расстояние.

Красное Солнышко икнул и по-княжески выругался.

В это время в городе начался переполох. Забили колокола, завыли бабы. Народ кинулся к воротам.

В город с хаканьем и молодецким свистом входила славная княжья дружина, очередной раз побитая печенегами. Впереди на грязном белом коне ехал воевода Святогор Клоп, по привычке высматривая по дворам девок. За ним на верёвке тащился в пыли печенежский хан, старательно увёртываясь бритой головой от вонючих лаптей следовавшей за воеводой дружины. Хан был случайно пленён на обратном пути молодым, почти насильно угнанным в ополчение дружинником Домкратием Хряком, который теперь шёл рядом с правым стременем воеводы в полном блеске славы; воевода извлекал выгоду из присутствия Хряка, так как тот могучим торсом напрочь закрывал полное отсутствие правой ноги воеводы. С левой стороны шел Никита Волобуев, прикрывая отсутствие левой ноги. Ноги воеводе в целях издевательства отрубили печенеги.

Князь вылез из лужи, надел шапку и приосанился. Войско остановилось перед княжьим крыльцом. Владимир помахал рукой, разгоняя мух и, с трудом ворочая языком, сказал:

– Ой вы гой еси… Тьфу, чёрт! О чем, бишь, я? Да, как там дела наши ратные?

– Мы и бились и ратались, князь-батюшка, да сила не взяла, – привычно забормотал воевода. – Уж и живота не щадили. Жалованье дружине три месяцы не плочено… Вон супостата с собой привели. Чё с ним делать-то? Может, на кол? – оживившись, предложил он.

Солнышко подумал, побагровел, засучил ногами и приказал выпороть воеводу Клопа кнутами. Потом плюнул, и пошёл в терем к жене. Из спальни во все стороны прыснули думные дьяки.

Великий князь давно уже скучал, а вернувшаяся из похода рать давала повод к развлечениям. По настоянию жены, которая князю уже изрядно опостылела, был объявлен пир. Посланные в подвалы слуги выкатывали бочки с сорокалетними медами. Кухарки на кухне сворачивали головы лебедям и стерлядям. Срочно отлавливались и привязывались к наиболее прочным пням в лесу медведи для псовой охоты. Княжеская дружина чистилась, латалась и била вшей. Вши, однако, не бились, а скорее наоборот, чувствовали себя неплохо, отдыхали от походной жизни и жирели на дармовых харчах. Короче, все как умели готовились к празднику.

Вместо праздника в княжестве начался мор. Умирали организованно: в городах – улицами, в деревнях – целыми деревнями. Старый князь ссутулился, пожелтел, бросил пить и тоже умер. Молодой князь Самослав Владимирович, похоронив папу и насыпав высокий курган, провёл несколько неудачных финансовых реформ. В результате одной из них разорился молодой еврей-маркитант Исаак Равель. Следствием этого явилось полное отсутствие наконечников стрел, копий и подков, чем и было обеспечено завоевание Руси татаро-монголами. Таким образом, когда мор кончился, на Руси уже висело ярмо Золотой Орды.

Князь жил припеваючи, несмотря на иго, и даже решил жениться. Сам он ехать за невестой не собирался, так как невеста, по имеющимся сведениям, проживала где-то в тридевятом царстве. Поэтому, посоветовавшись с боярами (из которых ехать тоже никто не согласился), князь решил послать человека подневольного. Выбор пал на героя недавней печенежской кампании, молодого смышлёного дружинника Домкратия Хряка, каковой и был немедленно вызван к Самославу. Домкратия привёл поп со странным греческим именем Андрон, ибо сам Хряк идти уже не мог по причине крайнего опьянения.

Держа Хряка за шиворот, поп браво выпятил живот и принялся есть глазами начальство. Начальство назидательно подняло перст и по складам прочитало из толстой книги:

– За мо-рем ца-ревна есть, что не мож-но… Гм… Хм… Ну и всё такое. В общем, ясно. Бери коня и езжай, вернёшься без царевны – на кол!

– Да игдеж она живет, стерва? – осоловело изумился Хряк.

– Я те дам стерва! – замахнулся князь. – Ясно же сказано: за морем. Давай-давай! И чтоб завтра к вечеру – нет, к утру! – царевна была здесь.

Хряк зачесался и пошел к двери. Князь, окинув внимательным взглядом плечи Хряка и всё остальное, вполголоса сказал ему в спину:

– И смотри у меня, чтоб без этого самого… Узнаю, шкуру спущу.

Хряк молча вышел, поддерживаемый Андроном.

Весь вечер, всю ночь и всё утро (то, в которое он должен был привезти царевну) Домкратий гулял с друзьями – Волобуевым, отцом Андроном и Ванюшей. Утром его кое-как посадили в седло, засунули в котомку бутылку водки и Ванюшу и отправили подальше от княжьего гнева.

Очнулся Хряк в поле. Заунывно пели жаворонки и крестьяне.

Домкратий подъехал к ближайшему мужику, который, впрягшись в соху, с грустной песней тянул борозду.

– Где тут море-то, мил человек? – спросил Хряк.

– Там, – неопределённо махнул рукой пахарь, не проявив ни малейшего удивления и уважения к княжескому посланцу.

Домкратий изо всех сил задумчиво ударил его между ушей и потрусил в указанном направлении. Мужик смирно стоял по колено в земле, глядя из-под руки вслед удаляющемуся всаднику.

По лесу шныряла нечистая сила. Шебуршились лешие, с весенним мявом в кустах сигали чёрные коты. Где-то вдалеке голосили – к дождю, видать, подумал Хряк – чем-то потревоженные русалки-мавки. Нечистые зыркали из чащи и гулко клацали зубами. Домкратий дразнил их кукишем, а наиболее обнаглевших стращал оторванным чёртовым хвостом, который ещё в незапамятные времена добыл князь Трувор в битве со степными таврическими чертями. Теперь хвост достался Домкратию от побратима, отца Андрона. Как хвост попал к Андрону – неизвестно, но хвост был настоящий, ибо нечисть при виде его плевалась, визжала и в ярости сучила копытами, не решаясь, однако, до захода солнца губить божью душу.

Хряк приближался к опушке. Невдалеке показалась полуразвалившаяся избушка на куриных ногах. Домовой Ванюша, который успел дорогой высосать всю водку из бутылки, лежавшей рядом, высунулся из вещмешка:

– Домуша-а-а! Ты тут гляди! Эта-а… Ну, живет тута. Скажи: избушка-избушка, повернись к лесу задом… Она и повернётся. А лучше бы нам ретивара… терирова… Тьфу! Удрать бы! Злющая старуха-то, поганая! Одно слово – ведьма…

Домкратий, однако, ласково ударив его между ушей, продолжал движение.

Баба Яга жарила какого-то Иванушку-дурачка. Иван-дурак был не дурак, вился вьюном и жариться не хотел. Отчаявшись разжалобить старую каргу горючими слезами, дурак вылез из печи и принялся заталкивать туда растерявшуюся старуху. Она попыталась удариться об пол, дабы обернуться крокодилом, но впопыхах только сломала себе костяную ногу и, заорав от боли, до смерти перепугала дурака.

В это время приотворилась дверь и в избу просунулась морда Домкратия Хряка. Морда повертелась в разные стороны, дверь распахнулась, и в избу, гарцуя и постоянно поднимая коня на дыбы, с криком «так твою растак, самогону не найдется, бабка?!» – въехал богатырь. Курьи ножки подогнулись, и избушка с кудахтаньем рухнула на колени. Дурак, чувствуя подмогу, снова набросился на бабку, но Домкратий неожиданно для самого себя ударил его между ушей. Дурак упал. Выбравшийся из сумы Ваня кинулся вязать злыдня.

Не найдя в хате самогонки, Хряк насел на Ягу:

– Сказывай, старая, где тут у тебя тридевятое царство? Далёко ли? К вечеру-то поспею? И гляди у меня!.. – с этими словами он приблизил огромный волосатый кулак к носу Яги.

Бабка с наслаждением обнюхала кулак и пробормотала, мечтательно прикрыв глаза:

– Русским духом пахнет…

Домкратий легким тычком вернул её к действительности, потребовав в проводники волшебный клубок, который бабка, куражась и торгуясь, тут же выменяла на его богатырского коня. Конь в пояс поклонился Хряку и, пожав плечами, на задних лапах отправился в конюшню, где призывно ржали ягины кобылицы.

Утром Хряк выбрал лучшую лошадь и стал ее седлать, но Яга с криком кинулась на него, однако упала, запутавшись в сене.

– Ты, бабка, брось, – поучающе сказал Домкратий, вскакивая в седло. – Стара уже для этих дел!

Он швырнул клубок, гикнул, свистнул, взвился и упал с коня. Поднявшись с земли, Домкратий надавал коню (а заодно и Яге) тумаков за скверный нрав и галопом помчался в путь, который указывала ему заветная нить.

Время близилось к полудню, когда Хряк въехал в такую чащу, что не знал, как оттуда выехать. Волшебный клубок давно кончился, стало быть, богатырь уже находился в тридевятом царстве. Ванюша, протрезвев, вновь высунулся из мешка и тревожно стрельнул вокруг мутными глазёнками:

– Домуша, свистит кто-то! Аль не слышишь? Не к добру это!

Хряк, у которого уже давно стреляло и свистало в ухе после прощальной попойки с Волобуевым и Андроном, досадливо запихнул было его обратно, но и сам заметил в ветвях самого могучего дуба какое-то шевеление.

– Соловей-разбойник! – прошептал Ванюша и юркнул в мешок.

Действительно, это был Соловей. Он вил гнездо и посвистывал, прикидывая, сколько соловьят может в нем поместиться.

Хряк остановился, снял со спины лук и послал пробную стрелу в самую гущу. Калёная стрелка взвилась и скрылась в листве. Оттуда послышалось шипение, посыпался сухой помёт, и вдруг из ветвей выглянула разъярённая морда Соловья. Домкратий, недолго думая, послал вторую стрелу. Соловей заревел и, махая крыльями, коршуном кинулся на него, свистая изо всех сил. Лошадь под богатырём заколдобилась, упала на землю и закрыла копытами уши, морщась от омерзения. Домовой Ваня забился в бутылку и сам себя заткнул изнутри пробкой. Хряку, хотя он и сильно испугался, деваться было некуда: упавшая лошадь придавила ему ногу.

Домкратий зажмурился, уронил лук и ударил на звук кулаком.

Он попал по лошади, которая со страху орала громче Соловья. Лошадь брыкнула обеими ногами, и налетевший Соловей получил такой удар, что внутри у него что-то оборвалось и заболело. Он попытался свистнуть, но с удивлением обнаружил, что у него начисто пропал голос. Пустив петуха, Соловей кинулся разбегаться для взлёта, но крылья тоже отказали. Пернатый попытался удрать пешком, но тут Домкратий открыл глаза, отпихнул лошадь и, богатырским прыжком достигнув Соловья, схватил его за хвост.

Тот покорно упал, глаза его затянулись плёнками. Богатырь, недолго думая, приторочил его к седлу вверх ногами, выпытал у него дорогу и поехал дальше.

* * *

Срок, назначенный Самославом, давно уже прошёл, и владыка нервно бродил по терему, сжимая в руках томик Пушкина. Челядь, пугаясь, слушала голос князя, бессвязно бормотавший:

– Царевна… Свет Божий… Во лбу звезда… На кол!..

Иногда князь останавливался, тоскливо икал и требовал квасу, водки или царевну. Если первое и второе удовлетворялось незамедлительно, то взамен третьего ему подсовывали то кулачные бои, то масленицу, то снова водку. Князь, на некоторое время забываясь, впоследствии начинал буйствовать с новыми силами. Особенно доставалось друзьям Хряка – Волобуеву и Андрону, которых теперь по очереди пороли на конюшне. Никита, сперва хвалившийся крепкой шкурой, через неделю приуныл и в перерыве между очередными порками женился. Жена попалась настырная и уже через месяц выхлопотала у князя прощение для мужа (а заодно и для Андрона) и родила Никите сына, Никитича, которого в честь доброты князя решено было назвать Добрыней.

Добрыня, мало того, что рос не по дням, а по часам, но оказался необычайно прожорлив и силён. Вскоре он пустил отца по миру, предварительно поколотив его. Никита поменял фамилию и сбежал в храм к отцу Андрону, который устроил его на полставки схимником. В свободное от работы время Никита надевал дополнительные вериги, становился при входе и взимал милостыню с прихожан. Связываться с Никитой никто не хотел, поэтому подаяние поступало регулярно.

У отца Андрона родился очередной первенец. Андрон, наученный горьким опытом Никиты, расстригся и бежал. Попович остался сиротой.

* * *

Солнце склонялось к западу. Хряку на пути всё чаще стали попадаться обглоданные человеческие скелеты. Сначала Домкратий пытался не обращать на это внимания, но когда дорогу перегородил завал из любовно высосанных мозговых костей, он понял, что пора поворачивать назад. Он повернулся и нос к носу столкнулся с громадным змеем. Аспид уже три версты на цыпочках шёл за богатырем, стараясь не шуметь. Он опасался нападать: его смущала волшебная кобыла.