Читать книгу Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон - Страница 4

В ременным офисным администратором в Южном комитете защиты заключенных (SPDC) в Атланте, куда я вернулся на должность адвоката, получив диплом, трудилась элегантная афроамериканка в дорогом темном деловом костюме – хорошо одетое исключение из общего правила. В первый рабочий день я подошел к ней в своей обычной униформе – джинсах с кроссовками – и предложил задавать любые вопросы, чтобы помочь ей акклиматизироваться. Женщина ответила на это холодным взглядом и отделалась от меня, предварительно напомнив, что это она здесь опытный секретарь юриста. На следующее утро, когда я явился на работу в другом «классическом» ансамбле из джинсов и кроссовок, она была так поражена, словно случайный бродяга нечаянно ошибся дверью, заглянув в офис. Ей потребовалась пара секунд, чтобы прийти в себя, а потом она подозвала меня к себе и по секрету сообщила, что через неделю уходит работать в «настоящую юридическую фирму». Я пожелал ей удачи. Часом позже она позвонила мне в кабинет и сказала, что на проводе некий «Роберт Эдвард Ли»[4]. Я улыбнулся, довольный тем, что ошибся на ее счет: у нее явно было чувство юмора.

– Это очень смешно!

– Я не шучу. Он сам так сказал, – возразила она тоном скучающим, а вовсе не игривым. – Вторая линия.

Я поднял трубку.

– Здравствуйте, это Брайан Стивенсон. Чем я могу вам помочь?

– Брайан, это Роберт Эдвард Ли Кей. Какого черта тебе понадобилось представлять интересы такого человека, как Уолтер Макмиллиан? Ты в курсе, что его считают одним из крупнейших наркоторговцев во всей Южной Алабаме? Я получил твое уведомление, но поверь, не стоит лезть в это дело.

– Прошу прощения?..

– Это судья Кей, и тебе нечего ловить в деле Макмиллиана. Никто не понимает, насколько это на самом деле гнилая ситуация, включая меня самого, – но я-то точно знаю, что она скверная. Возможно даже, что это люди из «дикси-мафии»[5].

Этот менторский тон и непонятные выражения из уст судьи, с которым я никогда не встречался, привели меня в полнейшую растерянность. «Дикси-мафия»?! Я встречался с Уолтером Макмиллианом за две недели до этого разговора, после того как провел целый день в тюрьме для смертников, начиная работу с пятью приговоренными к казни. До изучения судебных протоколов у меня пока не дошли руки, но я все же помнил, что фамилия судьи была Кей. Никто не говорил мне, что зовут его Робертом Эдвардом Ли. Да и знакомый мне Уолтер Макмиллиан в образ «дикси-мафии» никак не вписывался.

– Из «дикси-мафии»?

– Да, и бог знает откуда еще! Слушай, сынок, я просто не назначу какого-то там пришлого адвокатика, не являющегося членом Алабамской коллегии, ни на одно из дел смертников, так что давай-ка, будь добр, снимай свою кандидатуру.

– Я как раз член Алабамской коллегии.

Я жил в Атланте, штат Джорджия, но годом раньше стал членом Алабамской коллегии судебных адвокатов, после того как вел в Алабаме несколько дел, касавшихся условий тюремного заключения.

– Ну что ж… Я теперь заседаю в Мобиле. В Монровилле больше не бываю. Если у нас будет слушание по твоему представлению, тебе придется ездить из Атланты в Мобил. Я не собираюсь никоим образом тебе помогать.

– Я понимаю, сэр. Я могу приехать в Мобил, если необходимо.

– Ну так вот, я также не собираюсь назначать тебя, потому что не считаю Макмиллиана неимущим. Говорят, у него денежки припрятаны по всему округу Монро.

– Судья, я не стремлюсь получить назначение. Я говорил мистеру Макмиллиану, что мы… – короткие гудки оборвали мое первое утвердительное предложение в этом телефонном разговоре. Я несколько минут думал, что нас разъединили по ошибке, но потом наконец понял, что судья просто повесил трубку, не дослушав меня.

Я научился принимать на веру то, что говорили мне клиенты, пока сказанное не было опровергнуто точными фактами.

Мне еще не было тридцати, и я готовился начинать четвертый год работы в SPDC, когда состоялось мое знакомство с Уолтером Макмиллианом. Его дело было одним из сплошного потока дел, в котором я только что не захлебывался после того, как стало известно о нараставшем в Алабаме кризисе. В этом штате почти сто человек дожидались приведения в исполнение смертных приговоров, а еще там было самое быстрорастущее количество осужденных в стране, но при этом полностью отсутствовала система государственной защиты. Это означало, что у этого огромного числа приговоренных к смерти не было никаких юридических представителей. Моя подруга Ива Энсли вела проект по алабамским тюрьмам, отслеживая дела и назначая осужденным адвокатов. В 1988 г. мы обнаружили возможность получить федеральное финансирование для юридического центра, который мог представлять людей, сидящих в тюрьмах для смертников. Это финансирование должно было пойти на создание новой некоммерческой организации. Мы планировали открыть ее в Таскалузе и со следующего года начать брать дела. Я уже работал над многими делами приговоренных к смертной казни в нескольких южных штатах, иногда добиваясь отсрочки приведения приговора в исполнение за считаные минуты до включения электрического стула. Но я не считал, что готов взять на себя такую ответственность, как руководство некоммерческой юридической фирмой. Я планировал помочь этой организации встать на ноги, найти для нее директора, а потом вернуться в Алабаму.

За пару недель до звонка Роберта Ли Кея я встречался с пятью отчаявшимися осужденными: Вилли Таббом, Верноном Мэдисоном, Джесси Моррисоном, Гарри Никсом и Уолтером Макмиллианом. Это был изнурительный, эмоционально тяжелый день. Дела и клиенты на долгом обратном пути в Атланту слиплись в моем сознании в один ком. Но Уолтер мне запомнился. Он был по крайней мере лет на пятнадцать старше меня, без серьезного образования, родом из маленькой деревни. А запомнился он мне тем, как настойчиво утверждал, что осужден несправедливо.

– Мистер Брайан, я понимаю, что для вас это не важно. Но это важно для меня – чтобы люди знали, что я невиновен и не делал того, что мне приписали, ни сном ни духом, – сказал он мне в комнате для свиданий. Его голос оставался ровным, но был полон эмоций. Я кивнул в ответ. Я научился принимать на веру то, что говорили мне клиенты, пока сказанное не было опровергнуто точными фактами.

– Конечно, разумеется, я вас понимаю. Когда я прочту ваше дело, у меня будет более точное представление о том, какие есть доказательства у обвинения, и мы сможем об этом поговорить.

– Но… Слушайте, я уверен, что я не первый приговоренный к смерти, который говорит вам, что он невиновен. Но мне правда очень нужно, чтобы вы мне верили. Моя жизнь разрушена! Та ложь, которую они на меня свалили, нестерпима, и если я не получу помощи от кого-то, кто мне поверит…

Его губы задрожали, и он сжал руки в кулаки, борясь со слезами. Я сидел молча, пока Макмиллиан заставлял себя успокоиться.

– Прошу прощения. Я знаю, вы сделаете все возможное, чтобы помочь мне, – сказал он. Теперь его голос звучал тише. Мне интуитивно хотелось утешить этого человека – такой искренней казалась мне его боль. Но я мало что мог сделать. После нескольких часов, проведенных в тюрьме для смертников, после разговоров со столькими людьми моей энергии хватило лишь на то, чтобы уверить своего нового клиента, что я внимательно рассмотрю все подробности его дела.

В моем маленьком кабинете в Атланте были стопкой сложены несколько протоколов, готовых отправиться вместе со мной в Таскалузу, как только откроется новый офис. Продолжая возвращаться мыслями к странным словам Роберта Ли Кея, я перебирал гору записей, пока не нашел расшифровки заседания суда над Уолтером Макмиллианом. Судебное дело насчитывало всего четыре тома. Это означало, что процесс был коротким. Драматические предостережения, с которым обратился ко мне судья, сделали эмоциональные заверения Макмиллиана в своей невиновности слишком интригующими, чтобы и дальше оттягивать знакомство с его делом. И я начал читать.

Хотя Уолтер Макмиллиан прожил в округе Монро всю свою жизнь, он никогда не слышал ни о Харпер Ли, ни о книге «Убить пересмешника». Монровилл беззастенчиво чествовал свою уроженку Ли, после того как ее удостоенная наград книга стала в 1960-х национальным бестселлером. Ли вернулась в округ Монро, но стала затворницей, и ее редко можно было увидеть на людях. Однако отшельничество писательницы ничуть не мешало округу пытаться получить дивиденды с ее литературного наследия – или набивать цену самому себе, пользуясь славой книги. Производство фильма по мотивам романа привело в городок Грегори Пека, который приехал на съемки позорно знаменитых сцен в зале суда; эта работа принесла ему «Оскара». Впоследствии местные власти превратили старое здание суда в музей «Пересмешника». Группа местных жителей специально организовала любительский театр «Пересмешники Монровилля», чтобы поставить сценическую версию этой истории. Спектакль оказался настолько популярным, что за премьерой последовали национальные и международные туры, задачей которых было представить аутентичную постановку этой вымышленной истории самым разным зрителям.

Сентиментальные чувства к истории, рассказанной Ли, нарастали, хотя горькие истины книги никак не укоренялись в сознании. История о невиновном чернокожем, которого отважно защищал белый адвокат в 1930-х годах, завораживала миллионы читателей, несмотря на нелицеприятное исследование в тексте огульных обвинений в изнасиловании белой женщины. Привлекательные персонажи Ли, Аттикус Финч и его не по годам развитая дочка Скаут завоевывали сердца читателей, заставляя взглянуть в лицо реальности расовых проблем и правосудия на Юге. Целое поколение будущих юристов выросло, питая надежду стать храбрыми Аттикусами, которые в один прекрасный момент горой встанут за беззащитного чернокожего подозреваемого, заслоняя клиента собой от разгневанной толпы белых мужчин, стремящихся его линчевать.

Сегодня десятки юридических организаций раздают премии имени этого вымышленного юриста, чествуя тем самым образец поведения адвоката, описанный в романе Ли. Часто ускользает от внимания другой момент: Аттикусу в этой истории не удалось защитить ложно обвиненного чернокожего. Том Робинсон, тот самый несправедливо обвиненный чернокожий подсудимый, признан виновным. Впоследствии он погибает, когда, обуянный отчаянием, совершает безнадежную попытку побега из тюрьмы. Он погибает, застреленный тюремной охраной, получив семнадцать выстрелов в спину – кончина бесславная, но в полном согласии с законом.

Уолтер Макмиллиан, как и Том Робинсон, вырос в одном из бедных черных поселений за пределами Монровилля. Он трудился в полях вместе с родителями, пока не дорос до школы. Дети издольщиков в южной Алабаме узнавали, что такое «пахать, сажать и собирать», едва успев достигнуть того возраста, когда могли приносить хоть какую-то пользу в поле. Образовательные возможности для чернокожих детей в 1950-х были весьма ограниченными, но мать Уолтера сумела устроить его в переполненную «школу для цветных». Правда, учился он там всего пару лет. Когда мальчику исполнилось восемь или девять, он стал слишком ценной рабочей силой для сбора хлопка, чтобы принимать в расчет туманные и далекие преимущества школьного обучения. К одиннадцати годам Уолтер умел пахать плугом землю ничуть не хуже своих старших братьев.

Времена менялись – как к лучшему, так и к худшему. Хозяйство округа Монро в XIX веке поднимали плантаторы, делавшие это ради производства хлопка. Земли этой территории, расположенной на прибрежной равнине юго-западной Алабамы, богатые и черноземные, привлекали белых из обеих Каролин. Эти поселенцы создали здесь очень богатые плантации и завезли огромное число рабов. Десятилетия после окончания Гражданской войны многочисленное афроамериканское население трудилось в полях «черного пояса» на правах издольщиков и арендаторов, чье выживание напрямую зависело от белых землевладельцев. В 1940-х тысячи афроамериканцев покинули этот регион в ходе «великой миграции» и направились в поисках работы в основном на Средний Запад и Восточное побережье. Оставшиеся продолжали возделывать землю, но внешняя миграция афроамериканцев вкупе с другими факторами сделала традиционное сельское хозяйство менее надежным в качестве экономической базы региона.

Уолтеру некуда было бежать от реальностей расизма, но наличие собственного дела в растущем секторе экономики давало свободу, которой были лишены многие афроамериканцы.

К 1950-м гг. мелкое фермерское производство хлопка становилось все менее прибыльным, даже несмотря на дешевизну труда чернокожих издольщиков и арендаторов. Штат Алабама согласился помочь белым землевладельцам региона перейти на выращивание леса и производство лесоматериалов, предоставив невероятные налоговые льготы для целлюлозных и бумажных заводиков. Тринадцать из шестнадцати целлюлозно-бумажных фабрик{12} штата были открыты в этот период. По всему «черному поясу» все больше земельных владений перепрофилировались на выращивание сосны для этих фабрик и иных промышленных целей. Афроамериканцы, в основном оставшиеся за бортом новой индустрии, столкнулись с экономическими трудностями как раз в то время, когда завоевали основные гражданские права. Жестокая эпоха издолья и «законов Джима Кроу»[6] заканчивалась, но за ней шло время беспросветной безработицы и обнищания. Округи региона оставались одними из беднейших в Америке.

Уолтер был достаточно умен, чтобы понимать эту тенденцию. Он основал собственный лесозаготовочный бизнес, который развивался вместе с лесопромышленностью в 1970-х. Он дальновидно – и отважно – взял кредит, чтобы купить собственную мотопилу, трактор и грузовик для древесины. К 1980-м годам он уже поднял с нуля крепкий бизнес, который приносил не так уж много лишних денег, но обеспечивал вполне удовлетворительную степень независимости. Если бы Уолтер трудился на фабрике или лесопилке или занимался какой-либо другой неквалифицированной работой – того рода, которая была уделом большинства самого бедного черного населения Южной Алабамы, – это неизбежно означало бы работу на белых владельцев бизнеса и необходимость терпеть всё то расовое напряжение, которое существовало в регионе в 1970-х и 1980-х. Уолтеру некуда было бежать от реальностей расизма, но наличие собственного дела в растущем секторе экономики давало свободу, которой были лишены многие афроамериканцы.

Эта независимость завоевала ему некоторую долю уважения и восхищения, но при этом вызывала у некоторых презрение и подозрение – особенно у тех, кто не входил в чернокожее сообщество Монровилля. На взгляд некоторых белых обитателей городка, свобода Уолтера выходила далеко за рамки того, чего афроамериканцы с их ограниченным образованием могли добиться законными средствами. И все же он был приятным, почтительным, великодушным и располагавшим к себе человеком, что снискало ему искреннюю приязнь людей, с которыми он вел дела, не важно, белых или чернокожих.

Уолтер не был лишен недостатков. За ним давно закрепилась репутация дамского угодника. Хотя он женился молодым и имел от своей жены Минни троих детей, было хорошо известно, что у него случались романтические отношения с другими женщинами. «Работа с деревом» печально известна тем, что это тяжелый физический труд, сопряженный с опасностью. Уолтеру, не избалованному радостями обычной жизни, трудно было устоять перед женским заигрыванием. В его грубоватой внешности – в пышных длинных волосах и клочковатой бороде – было нечто такое, что в сочетании со щедрой и очаровательной натурой привлекало внимание некоторых женщин.

Уолтер вырос с пониманием того, насколько запретны интимные отношения чернокожего мужчины с белой женщиной, но к 1980-м позволил себе вообразить, что это положение может измениться. Вероятно, не достигни Макмиллиан достаточного успеха, чтобы кормиться за счет собственного бизнеса, он бы лучше помнил о том, что эти расовые границы ни в коем случае нельзя переступать. Но все вышло, как вышло: Уолтер поначалу не придавал особого значения заигрываниям Карен Келли – молодой белой женщины, с которой познакомился в кафе «Уоффл Хаус», где обычно завтракал. Карен была привлекательна, но он не воспринимал ее всерьез. Когда заигрывания стали более откровенными, Уолтер сдался не сразу, но потом убедил себя, что об этом никто никогда не узнает.

Через пару недель стало ясно, что эти отношения грозят проблемами. В свои двадцать пять Карен была на восемнадцать лет моложе Уолтера, а еще она была замужем. Когда пошли слухи о том, что они «друзья», она, похоже, даже испытывала бунтарскую гордость за свою интимную близость с Уолтером. Когда ее муж Джо обо всем узнал, дело быстро приняло некрасивый оборот. Супруги Келли давно были несчастливы вместе и уже планировали развестись. Но ее скандальная связь с чернокожим привела в ярость и мужа, и все его семейство. Он подал иск о передаче под его опеку детей и принялся публично бесчестить жену, обвиняя ее в неверности и рассказывая всем о ее отношениях с негром.

Со своей стороны, Уолтер всегда старался держаться подальше от судов и юстиции. Много лет назад он оказался втянут в драку в баре, которая привела к аресту, обвинению в неподобающем поведении и ночи, проведенной в тюрьме. Это был первый и единственный раз, когда Макмиллиан вляпался в неприятности. С того момента и далее он ни разу не попадал в зону внимания уголовной юстиции.

Когда Уолтер получил от мужа Карен Келли повестку с требованием выступить свидетелем на слушании, где чете Келли предстояло бороться за опеку над детьми, он понял, что это создаст для него серьезные проблемы. Не имея возможности посоветоваться с женой, Минни, которая лучше него разбиралась в такого рода кризисах, он, изрядно нервничая, отправился в суд. Адвокат мужа Келли вызвал Уолтера для дачи показаний. Уолтер решил признать, что был «другом» Карен. Ее адвокат возражал против грубых вопросов, задаваемых Уолтеру адвокатом мужа насчет конкретной природы этой дружбы, избавив его от рассказа о подробностях. Но когда Макмиллиан вышел из зала суда, гнев и враждебность, направленные на него, были буквально осязаемыми. Уолтер и рад был бы забыть обо всей этой драме, но дурная слава быстро бежит, и его репутация утратила безупречность. Он больше не был трудолюбивым лесозаготовщиком, известным белому населению своего округа почти исключительно тем, что умел работать пилой в сосновом лесу. Уолтер отныне стал символом чего-то более тревожного и пугающего.

Криминализировав межрасовый секс и брак, штаты всего Юга использовали эти законы для оправдания насильственной стерилизации бедноты и женщин, принадлежавших к меньшинствам.

Страх перед межрасовым сексом и браком пустил в Соединенных Штатах глубокие корни. Сочетание вопросов расы и пола было мощной силой из тех, что привели к отмене «реконструкции»[7] и сохранению на целый век «законов Джима Кроу». Они служили топливом для политики расового размежевания на протяжении всего XX века. После отмены рабства создание системы расовой иерархии и сегрегации было в основном рассчитано на предотвращение близких отношений вроде тех, что возникли между Уолтером и Карен, – отношений, которые были по сути законодательно запрещены «статутами против расового смешения» (термин «расовое смешение» вошел в обиход в 1860-х, когда сторонники рабства придумали его, чтобы нагнетать страх перед межрасовым сексом и браком и метисацией, которая, мол, непременно произошла бы, если бы рабство было отменено). Более столетия сотрудники правоохранительных органов во многих южных городах и деревнях считали своим долгом проводить расследования и карать чернокожих мужчин, вступавших в интимные связи с белыми женщинами.

Хотя федеральное правительство в недолгий период «реконструкции» обещало расовое равенство бывшим рабам, возвращение белого превосходства и расовой субординации свершилось вскоре после ухода федеральных войск из Алабамы в 1870-х. Право голоса было у афроамериканцев отнято, и ряд ограничивающих законов закрепил расовую иерархию. Законы «о расовой цельности» были частью плана точного воспроизведения расовой иерархии, существовавшей в период рабства, и восстанавливали подчиненное положение афроамериканцев. Криминализировав межрасовый секс и брак, штаты всего Юга использовали эти законы для оправдания насильственной стерилизации бедноты и женщин, принадлежавших к меньшинствам. Запрет на секс между белыми женщинами и чернокожими мужчинами стал предметом крайней озабоченности на всем Юге.

В 1880-х – за несколько лет до того, как линчевание стало стандартной реакцией на межрасовую любовь, и за столетие до начала романа между Уолтером и Карен Келли – афроамериканец Тони Пейс и белая женщина Мэри Кокс полюбили друг друга. Они были арестованы, преданы суду и приговорены к двум годам тюрьмы (каждый) за нарушение алабамских законов «о расовой цельности». Джон Томпкинс, адвокат и член небольшого меньшинства белых профессионалов, считавших эти законы неконституционными, согласился представлять Тони и Мэри на апелляции по их приговорам. Верховный суд Алабамы пересмотрел дело в 1882 г. Применив риторику, которая часто цитировалась в течение следующих нескольких десятилетий, высшая инстанция суда Алабамы утвердила приговоры, использовав при этом формулировки, которые так и сочились презрением к самой мысли о межрасовой любви:

«Зловещая тенденция к преступлению{13} [адюльтеру или блуду] усугубляется, когда это преступление совершают люди двух разных рас… Ее результатом может явиться слияние двух рас, порождающее нечистокровное население и деградирующую цивилизацию, предотвращение чего продиктовано разумной политикой, действующей в высших интересах общества и правительства».

Верховный суд США пересмотрел решение суда Алабамы. Используя формулировку «разделенные, но равные», предвосхитившую бесславное решение по делу «Плесси против Фергюсона», принятое двадцать лет спустя, Верховный суд единогласно поддержал ограничения Алабамы на межрасовый секс и брак и утвердил приговоры Тони Пейса и Мэри Кокс к тюремному заключению. Вслед за решением Верховного суда и другие штаты провели законы «о расовой цельности», которые сделали незаконными для афроамериканцев, а иногда и коренных американцев и американцев азиатского происхождения брак и секс с белыми. В то время как эти ограничения агрессивно поддерживались на Юге, они также не были редкостью на Среднем Западе и Западе. Штат Айдахо запретил межрасовые браки{14} и секс между белыми и чернокожими в 1921 г., несмотря на то, что население штата было на 99,8 процентов не черным.

На Юге за такие преступления, как убийство или нападение, можно было сесть в тюрьму; но межрасовый секс был особенным преступлением с крайне суровыми наказаниями.

Только в 1967 году{15} Верховный суд Соединенных Штатов наконец отменил законы против смешанных браков в деле «Лавинг против Вирджинии», но ограничения для межрасовых браков продолжали существовать даже после этого исторического постановления. Конституция штата Алабама по-прежнему запрещала «расовое смешение» и в 1987 году, когда Уолтер познакомился с Карен Келли. 102-й раздел Конституции штата гласит:

«Законодательные органы никогда не должны принимать никакого закона{16}, разрешающего или узаконивающего любой брак между любым белым человеком и негром либо потомком негра»[8].

Никто не рассчитывал, что сравнительно успешный и независимый человек вроде Уолтера будет соблюдать все правила. Перебрать иногда спиртного, ввязаться в драку или даже завести роман на стороне – все это не было достаточно вопиющими провинностями, чтобы уничтожить репутацию и имя честного и трудолюбивого чернокожего, добросовестности которого в работе можно было доверять. Но межрасовая связь, особенно с замужней белой женщиной, для многих белых была поступком немыслимым. На Юге за такие преступления, как убийство или нападение, можно было сесть в тюрьму; но межрасовый секс был особенным преступлением в своей собственной уникальной категории опасности – соответственно с крайне суровыми наказаниями. Сотни чернокожих мужчин были подвергнуты суду Линча даже просто из-за ни на чем не основанных подозрений в такой близости.

Уолтер не был знатоком истории права, но, как и любой чернокожий в Алабаме, знал об опасностях межрасовой любви буквально каждой клеткой тела. За это прегрешение только в одном округе Монро линчевали почти дюжину человек{17}. В соседних округах линчевали десятками – и истинная сила этих стихийных казней намного превышала их математическое число. Они были прежде всего актами террора. Любое столкновение с белым, любое межрасовое социальное «прегрешение», любое ненамеренное оскорбление, любой неверный взгляд или слово могли спровоцировать страшную и летальную ответную реакцию.

В детстве Уолтер слышал рассказы родителей и родственников о линчеваниях. Когда ему было двенадцать лет, тело Расселла Чарли, чернокожего из округа Монро, было найдено повешенным на дереве во Вреденбурге, штат Алабама. Суд Линча над Чарли, с которым были знакомы родители Уолтера, по слухам, был спровоцирован межрасовой любовью. Уолтер прекрасно помнил ужас, охвативший чернокожих округа Монро, когда было найдено безжизненное, изрешеченное пулями тело Чарли.

И теперь Уолтеру казалось, все в округе Монро только и говорят, что о его собственных «преступных» отношениях с Карен Келли. Мало что так тревожило этого человека за всю его жизнь.

Пару недель спустя еще более немыслимое событие потрясло Монровилль. Поздним утром 1 ноября 1986 года Ронда Моррисон, красивая молодая девушка, дочь уважаемого местного семейства, была найдена мертвой на полу «Монро Клинерс», химчистки, в которой работала эта восемнадцатилетняя студентка колледжа. Ее убили тремя выстрелами в спину.

Убийство для Монровилля было делом необычным. А уж очевидное сочетание ограбления и убийства в центре города – и вовсе беспрецедентным. Гибель юной Ронды стала преступлением, равного которому никогда не знал этот городок. Она, единственная дочь в семье, пользовалась всеобщей любовью, и, по единодушному мнению, на ее репутации не было ни пятнышка. Для всего белого сообщества городка девушка была как родная. Поначалу полиция была уверена, что никто из местных жителей, ни чернокожий, ни белый, не стал бы совершать такое ужасное злодеяние.

В тот день, когда было найдено тело Ронды Моррисон, в Монровилле были замечены два латиноамериканца, ходившие по городку в поисках работы. Они и стали первыми подозреваемыми. Полиция проследила за ними во Флориде и решила, что эти двое мужчин никак не могли совершить убийство. Под подозрение попал и Майлз Джексон, бывший владелец химчистки, пожилой белый мужчина; но не было найдено никаких улик, указывавших на него как на убийцу. Тогдашний действительный владелец химчистки, Рик Блэр, был допрошен и тоже вычеркнут из списка подозреваемых. Уже через пару недель у полиции кончились рабочие версии.

Жители округа Монро начали шептаться о некомпетентности полиции. Несколько месяцев спустя арест все еще не состоялся, шепоток стал громче, и критика в адрес полиции, шерифа и окружного прокурора была озвучена в местной прессе и на радиостанциях. Том Тейт был избран новым шерифом округа через считаные дни после того, как было совершено это убийство, и народ начинал сомневаться в том, что он годится для этой работы. Алабамское бюро расследований (ABI[9]) было привлечено к следствию, но добилось в раскрытии преступления не бо́льших успехов, чем местные власти. Людей в Монровилле охватила тревога. Местные бизнесмены предлагали тысячи долларов вознаграждения за информацию, которая приведет к аресту. Продажи оружия, которые здесь всегда были солидными, еще выросли.

Тем временем Уолтер Макмиллиан сражался с собственными проблемами. Он несколько недель пытался положить конец отношениям с Карен Келли. Процесс судебного разбирательства по вопросу опеки над детьми и публичный скандал неблагоприятно сказались на женщине: она начала употреблять наркотики и стремительно покатилась по наклонной. Келли начала общаться с Ральфом Майерсом, белым мужчиной с сильно изуродованным лицом и длинным уголовным «послужным списком», который казался идеальным воплощением ее падения. Ральфа трудно было представить рядом с Карен. Она настолько опустилась, что все ее поступки казались верхом абсурда друзьям и родственникам. Эти новые отношения толкнули женщину на самое дно, скандал и употребление наркотиков дополнились серьезными уголовными преступлениями. Келли вместе с сожителем вовлеклась в торговлю наркотиками, и они оказались замешаны в убийстве Вики Линн Питтман, молодой женщины из соседнего округа Эскамбия.

Полиция добилась быстрого успеха в расследовании убийства Питтман, вскоре придя к выводу, что Ральф Майерс в нем замешан. Когда полицейские допрашивали Ральфа, они столкнулись с человеком столь же непростым психологически, сколь и физически изуродованным. Он был взрывным и нестабильным, жаждущим внимания: его единственным эффективным методом защиты были навыки манипуляции и умение направить на ложный след. Ральф был убежден, что всё, что он говорит, должно быть эпичным, шокирующим и сложным. В детстве, живя в семье опекунов, мальчик страшно обгорел во время пожара. Ожоги настолько изуродовали его лицо и шею, что потребовалось множество операций, чтобы восстановить базовые функции. Майерс привык к тому, что незнакомые люди, впервые видевшие его шрамы, реагировали на них болезненными гримасами. Он был трагическим отверженным, жившим на периферии общества, но пытался поквитаться за это, делая вид, что ему известны многочисленные тайны.

Поначалу отрицавший какое-либо прямое участие в убийстве Питтман, впоследствии Майерс признал, что, возможно, сыграл в нем некую случайную роль. Но он быстро переложил вину за это убийство на более интересные местные фигуры. Вначале он обвинил чернокожего со скверной репутацией по имени Айзек Дейли, но полиция тут же выяснила, что вечер, когда было совершено убийство, Дейли провел в камере местной тюрьмы. После этого Майерс признался, что выдумал эту историю, потому что истинным убийцей был не кто иной, как избранный шериф одного из ближних округов.

Каким бы чудовищным ни было это утверждение, агенты ABI, похоже, восприняли его всерьез. Они стали задавать Майерсу вопросы, но чем больше он называл подробностей, тем менее правдоподобной выглядела эта история. Власти начали подозревать, что Майерс сам был единственным убийцей и отчаянно пытался обвинить других, чтобы свести к минимуму собственную вину.

Хотя убийство Вики Питтман было громкой новостью, оно не могло сравниться по влиятельности с завесой тайны, которая продолжала окутывать гибель Ронды Моррисон. Вики была из бедной белой семьи, несколько членов которой сидели в тюрьмах; ей было очень далеко до того общественного положения, которое занимала Ронда Моррисон. Убийство Моррисон оставалось в центре всеобщего внимания долгие месяцы.

Ральф Майерс был неграмотным, но знал, что именно смерть Моррисон более всего занимает следователей. Когда его голословные обвинения против шерифа ни к чему не привели, он снова изменил показания и поведал следователям, что участвовал в убийстве Вики Питтман вместе с Карен Келли и ее чернокожим любовником, Уолтером Макмиллианом. Но это было еще не все. Майерс также рассказал полиции, что Макмиллиан виновен в убийстве Ронды Моррисон. И вот это утверждение полностью завладело вниманием правоохранителей.

Вскоре стало очевидно, что Уолтер Макмиллиан никогда не был даже знаком с Ральфом Майерсом, не то что не совершил вместе с ним два убийства. Чтобы доказать, что они были соучастниками, следователь ABI потребовал, чтобы Майерс встретился с Уолтером Макмиллианом в магазине, в то время как агенты будут вести за ними наблюдение. Это было сделано через несколько месяцев после убийства Ронды Моррисон.

Когда Майерс вошел в магазин, он не смог узнать Уолтера Макмиллиана среди нескольких присутствовавших чернокожих мужчин (ему пришлось попросить владельца магазина показать ему Уолтера). Затем он вручил Макмиллиану записку, якобы написанную Карен Келли. По словам свидетелей, у Уолтера вызвала крайнюю растерянность как встреча с Майерсом, которого он никогда в глаза не видел, так и сама записка. Уолтер небрежно выбросил ее и вновь занялся своими делами. Он не придал никакого значения этой странной встрече.

Наблюдатели-агенты ABI не получили доказательств существования каких-либо отношений между Майерсом и Макмиллианом, зато все указывало на то, что эти два человека между собой не знакомы. И все же они упорно разрабатывали версию об участии Макмиллиана. Время шло – миновало уже семь месяцев после убийства – и обществом владели страх и гнев. Критика в адрес властей нарастала. Арест был необходим правоохранителям, как воздух.

Шериф округа Монро Том Тейт не обладал особым опытом в охране правопорядка. По его собственным словам, он был «местным из местных» и очень гордился тем, что ни разу не уезжал далеко от Монровилля. И вот через четыре месяца после вступления в должность шерифа он столкнулся с «висяком» и сильным общественным давлением. Когда Майерс рассказал полиции об отношениях Макмиллиана с Карен Келли, вероятно, этот скандальный межрасовый адюльтер был уже хорошо известен Тейту по слушаниям в суде об опеке над детьми Келли, породившим дикое количество сплетен. Но против Макмиллиана не было улик – никаких, за исключением того, что он был афроамериканцем, вовлеченным в межрасовое прелюбодеяние. Это по умолчанию означало, что он безрассуден и, возможно, опасен, несмотря на отсутствие уголовного прошлого и хорошую репутацию. Возможно, это было сочтено достаточной уликой.