Читать книгу Огонь, что горит в нас - Бриттани Ш. Черри - Страница 6

Логан

В нашу с мамой квартиру не было проведено телевидение, и это было нормально, меня не особо волновало. Когда я был маленьким, мы пользовались услугами кабельного телевидения, но, похоже, оно того не стоило, и все из-за отца. Это он оплачивал счета за телевидение и всегда жаловался на то, что я сижу перед телевизором и смотрю мультики. Он словно ненавидел то, что я мог быть счастлив хотя бы несколько минут в день. Потом он как-то раз пришел домой, забрал телевизор и расторг договор с компанией-поставщиком услуг.

Именно в тот день он съехал из нашей квартиры. И еще это был один из лучших дней в моей жизни.

Спустя некоторое время я нашел телевизор на помойке. Это был маленький девятнадцатидюймовый телевизор с DVD-плеером, поэтому я взял в библиотеке стопку документальных фильмов и стал смотреть их дома. Я был человеком, который знал многое обо всем: о бейсболе, тропических птицах, Зоне 51, и все благодаря документальным фильмам. И в то же самое время я не знал абсолютно ничего.

Иногда мама смотрела фильмы вместе со мной, но по большей части это было развлечение для одного.

Мама любила меня, но я ей не особо нравился. Ну ладно, это неправда.

Трезвая Мама любила меня, как будто я был ее лучшим другом.

Мама Под Наркотиками была монстром, и в последнее время в нашем доме обитала только она.

Иногда я скучал по Трезвой Маме. Иногда, закрывая глаза, я вспоминал, как по-другому она смеялась и улыбалась, когда была счастлива.

«Прекрати, Логан».

Я ненавидел свой мозг и его манеру вспоминать. Воспоминания ранили мою душу, и у меня почти не было хороших воспоминаний, за которые я мог бы держаться.

Однако меня это не особо волновало, потому что я постоянно старался чем-нибудь занять мозги и забыть о том, какой поганой жизнью я живу. Если я запирался в комнате, обложившись дисками с документальными фильмами, и у меня было чем накуриться, я почти забывал о том, как несколько недель назад моя мать стояла на углу и пыталась продать свое тело за несколько грамм дури.

Об этом сообщил мне по телефону мой дружок Джейкоб, и я был совсем не рад этому звонку.

«Чувак, я только что видел твою маму на углу Уэллс-стрит и Джефферсон-стрит. Мне кажется, она, э-э-э… – Джейкоб помолчал. – Мне кажется, тебе надо туда прийти».

Утром во вторник я сидел в постели, глядя в потолок, в то время как фоном – вместо музыки – шел документальный фильм о китайских редкостях. И тут я услышал, как мама выкрикивает мое имя.

– Логан! Логан! Логан, иди сюда!

Я лежал неподвижно, надеясь, что она перестанет звать меня, но она не умолкала. Я сполз с матраса и вышел из комнаты. Мама сидела за обеденным столом. Наша квартира была крошечной, но у нас все равно было мало мебели. Продавленный диван, кофейный столик, грязный, весь в пятнах, и обеденный стол, возле которого стояли три разных стула.

– Что тебе нужно? – спросил я.

– Мне нужно, чтобы ты помыл окна снаружи, Логан, – сказала мама, наливая молока в треснувшую чашку и высыпая туда же пять штук хлопьев. Она сказала, что сидит на новой диете и не хочет набирать вес. Она и так-то весила не больше ста двадцати фунтов при росте в пять футов и девять дюймов, и я полагал, что она тощая, почти скелет.

Вид у нее был измотанный. Она вообще спала минувшей ночью?

В то утро волосы ее были в полном беспорядке – но не в большем, чем вся ее жизнь. Мама всегда выглядела разбитой, я не мог вспомнить, когда было иначе. По утрам в воскресенье она всегда красила ногти, и почти всегда обдирала их к вечеру воскресенья, и на всю неделю на ее ногтях оставались крошечные пятна лака – до утра следующего воскресенья, когда все повторялось сначала. Одежда ее всегда была грязной, но в четыре часа утра она сбрызгивала ее освежающим средством, а потом утюжила. Она считала, что освежитель – нормальная замена для стирки одежды в местной общественной прачечной.

Я не был согласен с такой практикой, и когда мог, то брал без спроса ее одежду, чтобы постирать. Большинство людей, вероятно, даже не замечали мелкие монеты, валяющиеся на земле, но для меня эта мелочь означала, что на этой неделе у меня будут чистые штаны.

– Обещали дождь на весь день. Я помою окна завтра, – ответил я, хотя не собирался этого делать. Она достаточно скоро забудет об этом. К тому же мыть окна в нашей квартире на третьем этаже и без балкона казалось мне несколько нелепым. Особенно в дождь.

Я открыл дверцу холодильника и уставился на пустые полки. Они были пустыми вот уже несколько дней подряд.

Я продолжал держаться за ручку холодильника, закрывая и открывая дверцу, как будто ожидал, что на полке по волшебству появится еда – в желудке у меня урчало. И тут отворилась входная дверь, и на пороге, словно настоящий волшебник, возник мой брат Келлан с полными пакетами продуктов. Свободной рукой он стряхивал капли дождя со своей куртки.

– Проголодался? – спросил он, ткнув меня в плечо. Может быть, мама питалась хлопьями с молоком потому, что у нас больше ничего не было.

Келлан был единственным человеком, которому я доверял, – помимо Алиссы. Мы выглядели почти как близнецы, разве что он был более крепким, более красивым и более стабильным. У него была классическая стрижка-ежик, дизайнерская одежда и никаких мешков под глазами. Единственные синяки, которые когда-либо возникали на его коже, появлялись от стычек во время футбольных матчей в колледже – хотя и такое бывало нечасто.

Ему повезло: у него была лучшая жизнь, просто потому, что его отец тоже был лучше моего. Его отец был хирургом. Мой отец был уличным наркоторговцем, который продавал наркотики соседским ребятам и моей матери.

Это все ДНК: кто-то проигрывает, кто-то выигрывает.

– Черт, – сказал он, заглядывая в холодильник. – Вам нужно куда больше еды, чем я купил.

– Откуда ты вообще узнал, что нам нужна жратва? – спросил я, помогая ему разгрузить пакеты.

– Я ему позвонила, – сказала мама, съедая хлопья по одному и прихлебывая молоко. – Непохоже, чтобы ты собирался нас кормить.

Мои руки сжались в кулаки, и я ударил ими себя в бока. Мои ноздри раздувались, но я старался обуздать гнев, вызванный ее замечанием. Мне было противно, что Келлану так часто приходится вмешиваться и спасать нас от нас самих. Он не заслуживал того, чтобы вообще сталкиваться с подобной жизнью.

– После вечерних занятий я куплю еще кое-что и завезу.

– Ты живешь в часе езды от нас, тебе не нужно ехать так далеко.

Он проигнорировал мои слова.

– Какие-нибудь пожелания будут?

– Еда – это уже хорошо, – пробурчал я в унисон со своим желудком. Келлан залез в свой рюкзак и достал два коричневых бумажных пакета.

– Еда.

– Ты еще и приготовил что-то для нас?

– Ну вроде как. – Он открыл пакеты и выложил все на стойку. – Я помню, когда ты некоторое время жил у нас, мы смотрели то кулинарное шоу, где участнику просто дают случайный набор продуктов, и он должен приготовить обед. Алисса сказала мне, что ты подумываешь стать поваром.

– Алисса слишком много болтает.

– Она от тебя без ума.

Я не стал с этим спорить.

– Ну вот, – ухмыльнулся он, бросая мне картофелину, – у меня есть еще немного времени до работы. Сооруди что-нибудь, шеф-повар!

И я соорудил. Мы с ним сидели и ели сэндвичи с ветчиной и тремя видами сыра, с чесночным соусом «айоли». Помимо этого, я испек домашние картофельные оладьи с пряным кетчупом со вкусом бекона.

– Ну как? – спросил я, не сводя взгляда с Келлана. – Нравится?

Не думая, я положил половину сэндвича перед мамой, но она покачала головой.

– Диета, – пробормотала она, доедая последний кусочек хлопьев.

– Черт побери, Логан, – выдохнул Келлан, каким-то образом пропустив мимо ушей мамины слова. Мне так никогда не удавалось. – Это потрясающе.

Я усмехнулся с капелькой гордости.

– Правда?

– Ты же видел, я чуть не подавился этим сэндвичем насмерть, настолько он вкусный. Если я и поверю в существование рая, то только благодаря этому сэндвичу.

Моя улыбка стала шире.

– Правда?! Я, можно сказать, превзошел себя.

– Просто офигенно.

Я пожал плечами с самодовольной улыбкой на лице.

– Я просто гений.

Я не знал, как мне благодарить Келлана – так радостно мне не было уже давно. Может быть, когда-нибудь я смогу пойти в колледж… Может быть, Алисса была права.

– Но мне надо идти. Ты уверен, что тебя не надо куда-нибудь подвезти? – спросил Келлан.

Я хотел убраться куда-нибудь из квартиры – это было точно. Но я не был уверен, что к нам не заскочит мой папаша – а я не хотел, чтобы он оставался наедине с мамой. После того, как он оставался с ней наедине, на ее коже было куда больше кровоподтеков, чем до этого.

Надо быть каким-то злобным демоном, чтобы вообще поднимать руку на женщину.

– Нет, все в порядке. Мне все равно сегодня идти работать на заправку.

– Но ведь дотуда час идти пешком, верно?

– Нет, всего сорок пять минут. Все нормально.

– Хочешь, я оплачу тебе билет на автобус?

– Я могу дойти пешком.

Он залез в свой бумажник и выложил на стол деньги.

– Послушай, – прошептал брат, наклонившись ближе ко мне. – Если хочешь, можешь ночевать в доме моего отца, оттуда ближе до твоей работы…

– Твой отец меня ненавидит, – прервал я его.

– Вовсе нет.

Я бросил на него взгляд, в котором читалось: «Ты меня разыгрываешь».

– Ну ладно, может быть, он и не питает к тебе любви, но, скажем честно, ты же стащил триста долларов из его кошелька.

– Мне надо было платить за жилье.

– Да, Логан, но твоя первая мысль не должна быть о том, чтобы украсть эти деньги.

– А какая она должна быть? – спросил я, чувствуя нарастающее раздражение, в основном потому, что знал: он прав.

– Не знаю. Может быть, попросить помощи?

– Мне не нужна ничья помощь. Не была нужна и не будет нужна. – Моя гордость всегда была невероятно резкой и жесткой. Я понимал, почему ее называют главным смертным грехом.

Келлан нахмурился, зная, что мне нужно куда-нибудь выбраться. Если находиться в этой квартире слишком долго, можно было сойти с ума.

– Ну, ладно. – Он подошел к маме и коснулся губами ее лба. – Люблю тебя, мама.

Она попробовала улыбнуться.

– Пока, Келлан.

Он остановился за моей спиной, положил руки мне на плечи и тихо произнес:

– Она еще худее, чем в прошлый раз, когда я видел ее.

– Да.

– Это меня пугает.

– Да, меня тоже. – Я видел, что тревога тяжким грузом лежит у него на душе. – Но не волнуйся, я заставлю ее что-нибудь съесть.

Его тревога не утихла.

– Ты тоже, похоже, отощал.

– Это из-за моего быстрого метаболизма, – пошутил я. Он не засмеялся. Я похлопал его по спине. – Серьезно, Кел, я в порядке. И я попытаюсь заставить ее поесть. Обещаю попробовать, ладно?

Он испустил тяжкий вздох.

– Ладно, до свидания. Если не вернешься с работы к тому времени, как я заеду вечером, то увидимся на следующей неделе. – Келлан помахал рукой на прощание, но прежде чем он вышел из квартиры, я окликнул его.

– Да? – спросил он. Я пожал левым плечом, он пожал правым.

Так мы всегда говорили друг другу «я тебя люблю». Он значил для меня очень многое. Человеком, которым я когда-нибудь мечтал стать. И все же мы были мужчинами. А мужчины не говорят «я люблю тебя». Если честно, я вообще никому не говорил этих слов.

Откашлявшись, я кивнул.

– Еще раз спасибо. За… – Я опять пожал левым плечом. – За все.

Он ласково улыбнулся мне и поднял правое плечо.

– Всегда пожалуйста. – С этими словами он ушел.

Мой взгляд упал на маму, которая разговаривала со своей миской молока. Ну, конечно.

– Келлан – идеальный сын, – пробормотала она молоку, прежде чем повернуть голову в мою сторону. – Он намного лучше тебя.

«Где Трезвая Мама?»

– Да, – сказал я, вставая и вместе со своей порцией еды направляясь в свою комнату. – Ладно, мам.

– Это правда. Он красивый, умный и заботится обо мне. А ты ни черта не делаешь.

– Ты права. Я не делаю для тебя ни черта, – пробормотал я, направляясь прочь и не желая в это утро иметь дело с ее сдвинутым разумом.

Я вздрогнул, когда мимо моего уха просвистела миска и разбилась о стену передо мной. Меня обдало осколками и брызгами молока. Я повернул голову к маме – она злобно улыбалась мне.

– Мне нужно, чтобы окна были вымыты сегодня, Логан. Немедленно. У меня сегодня свидание, а это место просто отвратительно! – рявкнула она. – И прибери этот кавардак!

Моя кровь начала закипать, потому что весь кавардак она всегда устраивала сама. Как кто-то может так далеко зайти в жизни? А если уже зашел, то есть ли у него шанс вернуться назад? «Я так скучаю по тебе, мама…»

– Я не буду это прибирать.

– Нет, будешь.

– С кем ты собираешься на свидание, мама?

Она выпрямилась, словно принцесса или королева.

– Не твое дело.

– Правда? Помнится мне, что последним мужчиной, с которым ты ходила на свидание, был какой-то скот, который снял тебя на углу. А до того это был мой драчливый папаша, и ты вернулась с двумя сломанными ребрами.

– Не смей так говорить о нем! Он добр к нам. Как ты думаешь, кто в основном платит за нашу квартиру? Уж точно не ты.

Только что выпустившийся из школы парень почти восемнадцати лет от роду, который не может платить за квартиру, – я был полным неудачником.

– Я плачу половину, и это больше, чем ты можешь себе представить – а он просто кусок дерьма.

Она хлопнула ладонями по столу, разозленная моими словами. Ее тело слегка дрожало, движения становились все более нервными.

– Он мужчина куда больше, чем ты когда-либо сможешь стать!

– Вот как? – спросил я, подлетая к ней и начиная рыться в ее карманах, точно зная, что именно я найду. – Больше мужчина, чем я? И почему же? – спросил я, доставая из ее заднего кармана пакетик с дурью. Я покачал им перед ее лицом и увидел, как на этом лице проступает паника.

– Перестань! – крикнула она, пытаясь выхватить пакетик у меня.

– Нет, я уже все понял. Он дает тебе эту дрянь, и это делает его лучшим мужчиной, чем я когда-либо смогу стать. Он бьет тебя, потому что он лучший мужчина. Он плюет тебе в лицо, потому что он лучший мужчина, чем я. Верно?

Она начала плакать – не из-за моих слов, потому что я был уверен, что чаще всего она их просто не слышит. Она плакала от страха, что ее милому пакетику с дурью грозит опасность.

– Просто отдай это мне, Ло! Прекрати!

Ее взгляд был пуст, мне почти казалось, что я сражаюсь с призраком. Я с тяжелым вздохом бросил пакетик на стол.

– Ты в ауте. Ты в полном дерьме, и тебе никогда не станет лучше, – проговорил я, когда она сосредоточилась на наркоте.

– Говорит парень, который, скорее всего, уйдет сейчас в свою комнату, закроет дверь и будет покуривать дурь, которую дал ему его папочка. Он большой и крутой волчара, но маленький мальчик в красном капюшончике постоянно зовет его обратно, чтобы уладить свои делишки. Ты считаешь, будто чем-то лучше меня или него?

– Лучше, – сказал я. Я уже привык, хотя и не до конца. Я контролировал себя. Я не бесился.

Я был лучше, чем мои родители. Должен был быть лучше.

– Ты не лучше. Ты унаследовал худшее от нас обоих, особенно внутренне. Келлан хороший, у него всегда все будет хорошо. Но ты? – Она высыпала еще немного дури на стол. – К двадцати пяти годам ты скопытишься, и я этому не удивлюсь.

Мое сердце.

Оно прекратило биться.

Шок сотряс меня, когда эти слова слетели с губ матери. Но она даже не моргнула, произнося их, и я ощутил, как часть меня умерла. Я хотел сделать совершенно противоположное тому, что она говорила обо мне. Я хотел быть сильным, уверенным, достойным существования.

Но я по-прежнему был хомяком в колесе.

Бегать по кругу, по кругу и совершенно никуда не прибежать.

Я ушел в свою комнату, захлопнул за собой дверь и погрузился в мир собственных демонов. Я гадал, что случилось бы, если бы я так и не сказал «привет» своему отцу столько лет назад. Я гадал, что случилось бы, если бы наши пути не пересеклись.

Логан, семь лет

Я встретил своего отца на чужом крыльце. В тот вечер мама привела меня к какому-то дому и сказала мне подождать снаружи. Она сказала, что скоро придет и отведет меня домой, но я уже догадывался, что она будет веселиться со своим друзьями дольше, чем ей кажется.

Крыльцо было грязным, а моя красная толстовка не очень хорошо защищала от зимнего холода, но я не жаловался. Мама всегда терпеть не могла мои жалобы: она сказала, что я выставляю себя слабаком.

На крыльце стояла сломанная металлическая скамейка, я уселся на нее и спустя некоторое время подтянул колени к груди. С перил крыльца облетали хлопья серой краски и деревянные щепки – а с неба непрерывно сыпалась снежная крупа.

«Мам, возвращайся».

В тот вечер было ужасно холодно. Я видел пар от своего дыхания и, чтобы развлечься, стал с силой выдыхать изо рта теплый воздух.

Люди весь вечер входили в дом и выходили из дома, но едва замечали меня, сидящего на скамейке. Я залез в свой задний карман, достал маленькую стопку бумаги и ручку, которую всегда носил с собой, и начал калякать. Когда мамы не было рядом, я всегда развлекался рисованием.

В тот вечер я долго рисовал, а потом начал зевать. В конце концов я уснул, натянув на согнутые ноги свою красную толстовку и улегшись на скамью. Во сне мне не было так холодно, и это было приятно.

– Эй! – произнес грубый голос, заставив меня проснуться. Едва мои глаза приоткрылись, я вспомнил о холоде. Мое тело начало дрожать, но я остался лежать. – Эй, пацан! Какого хрена ты тут делаешь? – спросил тот же голос. – Вставай.

Я сел и потер глаза, зевая во весь рот.

– Моя мама там, внутри. Я просто жду.

Мой взгляд сосредоточился на человеке, заговорившем со мной, и мои глаза широко распахнулись от тревоги. Вид у него был злой, по левой стороне лица тянулся длинный шрам. У него были непричесанные волосы, черные с проседью, а глаза чем-то напоминали мои, такие же карие и скучные.

– Да? И давно ты ждешь? – прошипел он. В губах его была зажата сигарета.

Я перевел взгляд на темное небо. Когда мы с мамой пришли сюда, было еще светло. Я ничего не ответил этому человеку. Он что-то промычал и сел рядом со мной. Я отодвинулся к краю скамьи, так далеко от него, как только мог.

– Спокуха, пацан. Никто небе ничего плохого не сделает. Твоя мамаша торчит, что ли? – спросил он. Я не знал, что это значит, поэтому просто пожал плечами. Он фыркнул. – Если она в этом доме, значит, торчит. Как ее зовут?

– Джулия, – прошептал я.

– Джулия, а дальше как?

– Джулия Сильверстоун.

Он слегка приоткрыл рот и наклонил голову набок, глядя на меня.

– Твоя мама – Джулия Сильверстоун?

Я кивнул.

– И она оставила тебя здесь?

Я снова кивнул.

– Вот сучка, – пробормотал он, вставая со скамьи и сжимая пальцы в кулаки. Он шагнул ко входной двери, открыл ее и остановился. Достав изо рта сигарету, он протянул ее мне.

– Куришь? – спросил он.

Это вовсе не была сигарета. Я должен был понять это по запаху.

– Нет.

Он сдвинул брови.

– Ты сказал – Джулия Сильверстоун, верно? – Я кивнул в третий раз, и он сунул самокрутку прямо мне в руку. – Значит, кури. Так тебе будет теплее. Я приведу твою сучку-мать.

– Она не… – дверь захлопнулась прежде, чем он успел услышать мою фразу до конца, – …сучка.

Я держал самокрутку между пальцами и дрожал от холода.

«Так тебе будет теплее».

Я совсем замерз, поэтому втянул дым и захлебнулся кашлем.

Я кашлял долго и сильно, затаптывая брошенный на землю бычок. Я не понимал, почему люди это делают – почему они вообще курят. В тот момент я поклялся, что никогда больше не буду курить.

Мужчина вышел из дома, таща за собой мою мать. Она едва стояла на ногах и была вся потная.

– Хватит тащить меня, Рикки! – закричала она на него.

– Заткнись, Джулия. Ты бросила своего мальчишку здесь на весь вечер, безмозглая дура.

Я сжал кулаки и выпятил грудь. Как он смеет так говорить с моей мамой! Он совсем не знает ее. Она была моим лучшим другом, не считая моего брата Келлана. А этот тип не имеет права так говорить с моей мамой. Если бы Келлан услышал этого придурка, он ужасно разозлился бы. Хорошо, что его здесь нет, он со своим отцом уехал куда-то на подледную рыбалку.

Я не знал, что можно ловить рыбу, когда вода покрыта льдом, но Келлан на прошлой неделе рассказал мне все об этом. Мама сказала, что подледный лов – это для придурков и неудачников.

– Я говорила тебе, Рикки! Я больше не употребляю. Ч-честное слово, – выдавила она. – Я просто заехала сюда повидаться с Бекки.

– Врешь, – ответил он, таща ее вниз по ступеням крыльца. – Идем, пацан.

– Куда мы идем, мам? – спросил я, следуя за матерью и гадая, что будет дальше.

– Я отвезу вас обоих домой, – ответил мужчина. Он затолкал маму на пассажирское сиденье своей машины, и мама закрыла глаза и обмякла. Потом он открыл мне заднюю дверцу, и когда я забрался внутрь, захлопнул ее за мной. – Где ты живешь? – спросил он, усаживаясь на водительское место, включая мотор и выруливая на дорогу.

Его машина была блестящей и красивой, красивее, чем любая машина, виденная мною до этого. Мы с мамой везде ездили на автобусе, так что, сидя в этой машине, я чувствовал себя просто принцем.

Мама начала хрипеть и кашлять, потом изо всех сил постаралась прочистить горло.

– Ты не понимаешь, мне нужно было увидеться с Бекки! Мой хозяин – просто урод, он сказал, что я не заплатила за последние два месяца. Но я заплатила, Рикки! Я заплатила этой сволочи, а он вот как со мной обходится! Поэтому я поехала к Бекки, чтобы занять у нее денег.

– С каких это пор у Бекки появились деньги? – спросил он.

– Не появились. Я так и думала, что у нее нет денег. Но я должна была убедиться. Потому что хозяин сказал, что если у меня не будет денег, я могу не возвращаться. Поэтому я не знаю, куда нам идти. Дай мне хотя бы ненадолго забежать к Бекки, спросить, – забормотала она, открывая дверцу, хотя машина продолжала ехать.

– Мама!

– Джулия!

Мы с Рикки выкрикнули это одновременно. Я потянулся с заднего сиденья, чтобы удержать ее за плечо, он схватил ее за рукав рубашки, рванул на себя и захлопнул дверцу.

– Ты с ума сошла? – прорычал он, раздувая ноздри. – Черт бы тебя побрал, завтра я оплачу твой счет, но сегодня вы останетесь у меня на ночь.

– Ты это сделаешь, Рикки? Боже, мы так тебе благодарны, правда, Ло? Я верну тебе эти деньги, все до единого цента.

Я кивнул, чувствуя, что наконец-то начал согреваться.

«Тепло».

– Я куплю пацану что-нибудь поесть. Сомневаюсь, что ты его кормишь.

Он залез в карман и достал пачку сигарет и зажигалку в виде фигурки индийской танцовщицы. Когда он щелкнул зажигалкой, танцовщица закачала бедрами. Я был загипнотизирован этим движением, не в силах оторвать взгляд. Даже когда Рикки зажег свою сигарету, он продолжил безостановочно щелкать зажигалкой.

Когда мы приехали в квартиру Рикки, я был потрясен тем, сколько у него вещей. Два дивана, огромное кресло, картины, здоровенный телевизор с кабельной антенной и холодильник, забитый едой настолько, что хватило бы, чтобы накормить весь мир. После ужина Рикки уложил меня на один из диванов, и я начал уплывать в сон, слыша, как они с мамой шепчутся в коридоре неподалеку от двери.

– У него твои глаза, – пробормотала она.

– Да, знаю. – Его голос был полон злобы, но я не совсем понимал, почему. Я слышал, как приближаются его шаги, и открыл глаза, увидев, что он склонился надо мной. Сжав ладони, он сощурился. – Ты же мой сын, верно?

Я ничего не ответил. А что я должен был сказать?

Губы его скривились в злой усмешке, он раскурил сигарету и выдохнул дым мне в лицо.

– Не беспокойся, Логан. Я позабочусь о тебе и твоей маме. Обещаю.

* * *

В четыре часа утра я наконец пришел в себя; я лежал в постели и смотрел в потолок.

Я: Ты не спишь?

Я смотрел на экран телефона, ожидая появления кружочков, но они не появились. Когда телефон зазвонил, я затаил дыхание.

– Я тебя разбудил, – прошептал я в трубку.

– Немножко, – ответила Алисса. – Что случилось?

– Ничего, – солгал я. – Я в порядке.

«К двадцати пяти годам ты скопытишься».

– Твой отец или твоя мать?

Она всегда понимала такие вещи.

– Мама.

– Она была под кайфом или трезвая?

– Под кайфом.

– Ты веришь в то, что она сказала, или нет? – Я молчал и начал щелкать зажигалкой. – Ох, Ло…

– Извини, что разбудил тебя. Я могу повесить трубку. Спи дальше.

– Я не устала. – Она зевнула. – Не обрывай звонок, пока сам не сможешь заснуть, ладно?

– Ладно?

– У тебя все в порядке, Логан Фрэнсис Сильверстоун?

– У меня все в порядке, Алисса Мари Уолтерс.

Хотя это казалось мне ложью, но ее голос почти всегда заставлял меня поверить в эту ложь.