Читать книгу Воздух, которым он дышит - Бриттани Ш. Черри - Страница 4

– Мы правда едем домой? – спросила сонная Эмма, когда утренний свет проник через окно гостиной и упал на ее прелестное личико. Я достала ее из постели и усадила вместе с Буббой – плюшевым медведем и ее неизменным спутником – на ближайший стул. Бубба был не просто плюшевым медведем, он был плюшевым медведем-мумией. Понимаете, моя дочка была несколько странной, и после того как она посмотрела кино «Отель «Трансильвания» – где фигурировали зомби, вампиры и мумии, – она решила, что, наверное, сочетание чего-то немного странного с чем-то немного страшным будет идеальным.

– Правда, – улыбнулась я ей, складывая диван. Прошлой ночью я не могла сомкнуть глаз, зато упаковала все наши вещи.

На лице Эммы появилась широкая лихая улыбка, такая же, как у ее отца. Девочка воскликнула: «УРА!» – и сообщила Буббе, что мы действительно едем домой.

«Домой».

Это слово укололо мое сердце, но я продолжала улыбаться. Я научилась всегда улыбаться в присутствии Эммы, потому что она начинала грустить всегда, когда ей казалось, будто мне грустно. Несмотря на то что она всегда старалась подбодрить меня, нежно целуя меня в нос – «по-эскимосски», – когда я была не в настроении, однако зачем взваливать на ребенка такой груз?

– Нам нужно вернуться вовремя, чтобы посмотреть с нашей крыши фейерверки. Помнишь, как мы раньше смотрели на крыше фейерверки вместе с папой? Помнишь, милая? – спросила я ее.

Она прищурилась, словно глубоко задумавшись. Если бы наш разум был похож на шкафчик с каталогами и мы могли бы просто выбрать любимые воспоминания из аккуратно организованной системы – в любой момент, когда захочется…

– Не помню, – сказала Эмма, обнимая Буббу.

Это ранило мое сердце. Но я все равно продолжала улыбаться.

– Ну тогда, может быть, заедем по пути в магазин и купим «Bomb-Pops»[1], чтобы съесть их на крыше?

– И сырных палочек для Буббы!

– Конечно!

Она улыбнулась и снова закричала от восторга. На этот раз моя улыбка, обращенная к ней, была совершенно искренней.

Я любила ее сильнее, чем она могла осознать. Если бы не она, я определенно утонула бы в своей скорби. Эмма спасала мою душу.

* * *

Я не попрощалась с мамой, потому что она так и не вернулась после своего вечернего свидания с курящим Казановой. Когда я только-только приехала к ней в дом и она впервые не пришла на ночь, я звонила и звонила ей, беспокоясь, где она и что с ней, но она только накричала на меня и заявила, что она взрослая женщина со своими взрослыми делами.

Так что я просто оставила ей записку:

Мы уезжаем домой.

Мы тебя любим.

До скорой встречи.

– Э. и Э.

На моей машине-развалюхе мы добирались до места много часов, прослушав музыку из «Холодного сердца» столько раз, что мне начало казаться, будто мне одну за другой выдирают ресницы. Эмма каким-то образом ухитрялась слушать одну и ту же песню миллион раз, и ей не надоедало, однако она развлекалась, подставляя в каждую строчку свои слова. Честно говоря, ее версия песен мне нравилась больше.

Когда она уснула, проигрыватель выключился вместе с ней, оставив меня в полной тишине. Я невольно протянула руку в сторону пассажирского сиденья, ладонью вверх, в ожидании прикосновения любимых пальцев – но этого прикосновения не последовало.

«У меня все хорошо, – твердила я себе снова и снова. – У меня все отлично».

Когда-нибудь это станет правдой.

Когда-нибудь у меня все будет хорошо.

Когда мы выехали на перекресток с шоссе I-64, внутри у меня все сжалось. Я хотела бы добраться до Мидоус-Крик окольными путями, но это была единственная дорога, ведущая в город. Несмотря на выходной, движение было довольно оживленным, но новый гладкий асфальт, которым замостили некогда разбитое шоссе, сделал путь более легким. Слезы навернулись мне на глаза, когда я вспомнила, как смотрела срочный выпуск новостей.

Столкновение на трассе I-64!

Хаос! Множество жертв!

Раненые и погибшие!

Стивен.

«Надо сделать вдох».

Я продолжала вести машину, и слезам так и не удалось выкатиться из моих глаз. Я заставила свое тело онеметь, потому что, если бы не это спасительное онемение, я чувствовала бы все. А если бы я чувствовала все, я бы расклеилась, а я не могла позволить себе расклеиться. Я взглянула в зеркало заднего вида на мой маленький кусочек силы – на мою спящую девочку. Мы миновали шоссе, и я выдохнула, потом вдохнула. Каждый день был все равно что один вздох. Я не могла думать дальше одного дня, одного шага, одного вздоха, иначе я захлебнулась бы воздухом.

На белом щите полированного дерева красовалась надпись: «Добро пожаловать в Мидоус-Крик». Эмма проснулась и выглянула в окно.

– Мама?

– Да, милая?

– Как ты думаешь, папа узнает, что мы переехали? Как ты думаешь, он узнает, где оставлять перья?

Когда Стивен погиб, а мы перебрались к моей маме, по двору перед домом были разбросаны белые птичьи перья. Когда Эмма спросила про них, мама сказала, что это маленькие знаки от ангелов – те дают нам знать, что они всегда рядом и присматривают за нами.

Эмме понравилась эта мысль, и всякий раз, находя перо, она смотрела в небо, улыбалась и шептала: «Я тоже люблю тебя, папочка». Потом она фотографировалась с пером, чтобы добавить это в свою коллекцию фото «Я и папа».

– Я уверена, что он узнает, где нас найти, солнышко.

– Да, – согласилась она. – Да, он узнает, где нас найти.

Деревья были зеленее, чем мне запомнилось, а маленькие магазинчики в центре Мидоус-Крик были украшены белым, синим и красным в честь праздника. Это было таким знакомым, но одновременно чужим. Американский флаг над домом миссис Фредерик хлопал на ветру, а сама она втыкала в цветочный горшок искусственные розы, патриотично раскрашенные в национальные цвета. Все ее существо излучало гордость, когда она отошла назад, чтобы полюбоваться своим домом.

На одном из светофоров в городе мы застряли на десять минут. Это ожидание было совершенно бессмысленным, но оно дало мне время увидеть все, что напоминало мне о Стивене. О нас. Как только свет переключился, я нажала на педаль газа, больше всего на свете желая добраться домой и не видеть этих теней прошлого. Когда машина помчалась дальше по улице, я краем глаза увидела бегущего ко мне пса. Я мгновенно перенесла ногу на педаль тормоза, но моя старая, потрепанная машина только дернулась, отказываясь останавливаться. Когда же она наконец замерла на месте, я услышала громкий визг.

Мое сердце подпрыгнуло куда-то в горло и осталось там, не давая мне сделать следующий вдох. Я ударом ладони включила аварийные сигналы. Эмма спросила, что случилось, но у меня не было времени ответить. Я распахнула дверцу со своей стороны и наклонилась над несчастным псом как раз в тот момент, когда ко мне подбежал какой-то мужчина. Наши взгляды встретились, и я отметила, как широко раскрыты в панике его серо-синие, цвета грозовых туч, глаза. У большинства людей синие глаза буквально лучатся теплотой и притягательностью – но не у него. Взгляд его был напряженным, как и поза. Холодным и отстраненным. По краю радужной оболочки этих глаз шел ободок более глубокого синего цвета, но синеву тут и там прошивали серые и черные прожилки, и это добавляло его взору отчужденности. В точности как небо за минуту до того, как оно обрушится на землю грозой и ливнем.

Эти глаза были мне очень знакомы. Я знала этого человека? Я могла бы поклясться, что где-то видела его раньше. С выражением ужаса и ярости на лице он перевел взгляд на пса, по-прежнему лежащего неподвижно – наверное, это был его пес. На шее у незнакомца болтались огромные наушники, провод их тянулся к какому-то аудиоустройству в заднем кармане его шортов.

На нем был костюм для занятий спортом – длинные рукава белой футболки облегали мускулистые руки, черные шорты открывали натренированные ноги, на лбу блестели капли пота. Я предположила, что он взял своего пса на пробежку, но упустил поводок – однако мужчина был босиком.

«Почему он без обуви?»

Но это было неважно. Сильно ли пострадал его пес?

Мне следовало быть внимательнее за рулем.

– Извините, я не заметила… – начала я, но в ответ на мои слова мужчина грубо рявкнул, словно я его оскорбила:

– Какого черта? Вы что, издеваетесь?

Его голос заставил меня вздрогнуть. Мужчина поднял пса на руки, держа так, словно это был его любимый ребенок. Он выпрямился, я тоже. Он огляделся по сторонам, и я тоже.

– Давайте я отвезу вас к ветеринару, – предложила я, вздрагивая при виде того, как трясется пес у него на руках. Я знала, что меня должен был взбесить тон незнакомца, но когда кто-то в панике, его нельзя винить за грубое поведение. Он ничего не ответил, но я увидела в его глазах замешательство. Лицо его было обрамлено очень густой, темной, неухоженной бородой. Рот его прятался где-то среди этих зарослей на лице, так что мне приходилось полагаться на то, что выражал взгляд мужчины.

– Пожалуйста, – добавила я. – Пешком будет слишком долго.

Он кивнул – только один раз. Потом открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, уселся в кресло, по-прежнему держа пса на руках, и закрыл дверцу за собой.

Поспешно сев за руль, я тронула машину с места.

– Что случилось? – спросила Эмма.

– Нам нужно отвезти этого песика на осмотр, милая. Все хорошо. – Я очень надеялась, что не лгу ей.

До ближайшей круглосуточной ветеринарной больницы было двадцать минут езды, и поездка проходила совсем не так, как мне думалось.

– Сверните налево на Кобблер-стрит, – велел мужчина.

– По Харпер-авеню будет быстрее, – возразила я.

Он прорычал с заметным недовольством:

– Вы понятия не имеете о вождении в городе. Езжайте по Кобблер!

Я сделала вдох.

– Я умею водить.

– Умеете? Если бы вы умели водить, я бы сейчас тут не сидел!

Я готова была выгнать этого грубияна из своей машины, но удержалась только ради его поскуливающей собаки.

– Я уже извинилась.

– Это моему псу никак не поможет.

«Скотина».

– Кобблер-стрит – следующий поворот направо, – сказал он.

– Харпер-авеню – через один поворот направо.

– Не сворачивайте на Харпер.

«Да нет, я поеду по Харпер-авеню хотя бы только для того, чтобы позлить этого типа. Кем он себя считает?»

Я повернула на Харпер.

– Поверить не могу, что вы, мать вашу, решили ехать по Харпер, – простонал он. Его злость заставила меня слегка улыбнуться – пока я не наткнулась на знак «Закрыто. Ведутся строительные работы». – Вы всегда настолько тупы?

– А вы всегда… всегда… всегда… – выдавила я, потому что, в отличие от некоторых, не очень-то умела ругаться с людьми. Я всегда спотыкалась на этом и в конце концов начинала по-детски плакать, потому что нужные слова не приходили мне в голову в нужное время. Я была в спорах полной неумехой, и меткие ответы придумывала только три дня спустя. – Вы всегда такой… такой…

– Всегда какой? Ну, скажите же! Выговоритесь! – приказал он.

Я резко повернула руль, развернув машину в обратном направлении, и направилась к Кобблер-стрит.

– Вы всегда такой…

– Ну же, Шерлок, вы можете, – насмешливо произнес он.

– Козел…ля! – выкрикнула я, поворачивая на Кобблер-стрит.

В машине наступило молчание. Мои щеки горели, пальцы с силой вцепились в рулевое колесо.

Когда я затормозила на подъездной дорожке у клиники, он открыл дверцу и, не говоря ни слова, побежал к приемному покою отделения неотложной помощи, неся пса на руках. Я прикидывала, не следует ли мне развернуться и уехать, но знала, что не успокоюсь, пока не буду знать, что с собакой все в порядке.

– Мама? – спросила Эмма.

– Да, милая?

– А что такое «…ля»?

«Родительская неудача номер пятьсот восемьдесят два на сегодня».

– Не «…ля», солнышко. Я сказала «тля». Тля – это такой жучок, он ест растения.

– Значит, ты сказала, что этот человек – козел и жучок?

– Да. Такой большой жучок с рогами.

– А его собачка умрет? – спросила она.

«Я очень надеюсь, что нет».

Отстегнув Эмму от кресла, я вместе с ней направилась к отделению неотложной помощи. Незнакомец стоял, уперев ладони в стойку регистратуры. Его губы шевелились, но я не слышала, что он говорит.

Женщине, сидевшей за стойкой, явно было не по себе.

– Сэр, я просто говорю, что вам нужно заполнить бланки и сообщить нам номер действующей банковской карточки, иначе мы не сможем провести процедуры по лечению вашей собаки. Кроме того, нельзя вот так входить сюда без обуви. И к тому же ваше поведение недопустимо.

Незнакомец ударил кулаками по стойке и начал расхаживать туда-сюда, ероша свои длинные черные волосы. Потом он сцепил пальцы у себя на затылке, дыхание у него было тяжелое и неровное, грудь вздымалась и опадала.

– Мать вашу, а что, похоже, будто у меня есть при себе банковская карта? Я был на пробежке, идиотка! И если ты ничего не собираешься делать, позови еще кого-нибудь, с кем можно поговорить по-людски!

Женщина вздрогнула от его слов и его ярости, как и я.

– Они со мной, – сказала я, подходя к стойке. Эмма цеплялась за мою руку, свободной рукой держась за лапу Буббы. Я залезла в свою сумочку, достала бумажник и протянула в регистратуру свою карточку.

Женщина в сомнении прищурила глаза.

– Вы с ним? – спросила она почти презрительно, как если бы незнакомец заслуживал полного одиночества до конца жизни.

Никто не заслуживает одиночества.

Я оглянулась на него и увидела в его глазах недоумение – помимо все еще пылавшего в них гнева. Я хотела отвести взгляд, но горечь, промелькнувшая в его глазах, показалась мне настолько знакомой, что я не смогла этого сделать.

– Да, – кивнула я. – Я с ним. – Женщина по-прежнему медлила, и я выпрямилась. – У вас с этим какие-то проблемы?

– Нет-нет, мне просто нужно, чтобы вы заполнили вот этот бланк.

Я взяла у нее картонку с прищепленным листком бумаги и отошла к креслам.

Висящий на стене телевизор был включен на канал Animal Planet, в дальнем углу стоял игрушечный поезд, который очень быстро оккупировали Эмма с Буббой. Незнакомец смотрел на меня, взгляд его был мрачным и отстраненным.

– Мне понадобятся сведения, – сказала я. Он медленно подошел, опустился рядом со мной и сложил руки на коленях. Я спросила:

– Как его зовут? Вашего пса?

Он разлепил губы и помедлил, прежде чем ответить:

– Зевс.

Я улыбнулась, услышав это имя – идеальное имя для крупного золотистого ретривера.

– А вас как зовут?

– Тристан Коул.

Заполнив бланк, я вернула его женщине.

– Если Зевсу будет что-то нужно, я оплачу это со своей карты.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Счет может быстро вырасти, – предупредила она.

– Значит, оплачивайте его быстро.

Я снова села рядом с Тристаном. Он стал постукивать пальцами по своим шортам, и я наблюдала, как он пытается справиться с нервами. Насколько я могла видеть, его взгляд выражал то же самое замешательство, которое читалось в нем с самого момента нашей встречи.

Он что-то пробормотал себе под нос, начал быстро потирать пальцы один о другой, потом закрыл уши наушниками и нажал кнопку воспроизведения на кассетном плеере.

Эмма время от времени подходила ко мне и спрашивала, когда мы поедем домой, и я просила ее еще немного подождать. Прежде чем вернуться обратно к игрушечному поезду, она посмотрела на Тристана, вгляделась в его лицо.

– Эй, мистер!

Он проигнорировал ее. Она уперла руки в бока и повторила, повысив голос:

– Эй, мистер! – Год пребывания в доме моей матери превратил Эмму из моего маленького подобия в мелкого монстрика. – Эй, мистер, я с вами разговариваю! – Она топнула ногой, и незнакомец посмотрел на нее. – Вы большая, жирная, огромная ТЛЯ!

«О господи!»

Мне нельзя было становиться матерью. Я провалила свою родительскую роль.

Я хотела было выбранить Эмму, но на секунду заметила в густой бороде Тристана слабую улыбку. Она была почти незаметной, но, честное слово, я увидела, как изогнулась его нижняя губа. Эмма была способна вызвать улыбку даже у самых мрачных людей, и я была живым доказательством этому.

Прошло еще полчаса, прежде чем ветеринар вышел и сообщил, что с Зевсом все будет в порядке – всего лишь несколько ушибов и сломанная передняя лапа. Я поблагодарила врача, и когда он ушел, Тристан наконец-то разжал руки и замер неподвижно. Потом его начала бить крупная дрожь. За один глубокий вдох грубая ярость сменилась страданием. Эмоции взяли над ним верх, и выдох получился судорожным, похожим на рыдание. Потом Тристан заплакал. Он всхлипывал, по щекам его текли слезы – неудержимые, горькие. У меня тоже защипало в глазах, как будто мое сердце разрывалось, как и у него.

– Эй, мистер Тля! Послушай, Тля! Не плачь! – попросила Эмма, дергая Тристана за футболку. – Все хорошо!

– Все хорошо, – подтвердила я слова моей милой девочки и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо. – С Зевсом все будет в порядке. С ним все хорошо. И с вами тоже.

Он склонил голову и кивнул, как будто отчасти поверив мне. Сделав несколько глубоких вдохов, он прижал ладони к глазам и помотал головой, изо всех сил пытаясь скрыть свой стыд и смущение.

Потом Тристан откашлялся и отодвинулся от меня.

Мы сохраняли дистанцию, пока ветеринар не принес Зевса и не сообщил, что мы можем ехать. Тристан прижал к себе пса – сонного, но пытающегося вилять хвостом и дарить своему хозяину собачьи поцелуи. Тристан улыбнулся – на этот раз улыбку нельзя было не заметить. Это была широкая улыбка облегчения. Именно в таких моментах и выражается любовь.

Я не вторгалась в их личное пространство. Эмма взяла меня за руку, и мы пошли прочь из больницы, держась в нескольких шагах позади Тристана и Зевса.

Тристан, так и держа пса на руках, побрел куда-то, явно не желая, чтобы его подвезли обратно. Я хотела было остановить его, но у меня не было никаких причин окликать его. Я пристегнула Эмму к ее креслу и закрыла дверцу с ее стороны. Потом, вздрогнув, осознала, что Тристан стоит в нескольких дюймах от меня. Он смотрел мне прямо в глаза, и я не могла отвести взгляд. Мое дыхание сбивалось, я пыталась вспомнить, когда я в последний раз стояла так близко к мужчине.

Он шагнул ближе. Я оставалась на месте.

Он сделал вдох. Я тоже.

Один-единственный вдох. Это все, на что я была способна.

От его близости мой желудок завязывался в узел, я уже приготовилась сказать «пожалуйста», потому что была уверена, что он собирается поблагодарить меня.

– Научитесь как следует водить машину, мать вашу! – прошипел он и пошел прочь.

Ни «спасибо, что оплатили счет», ни «спасибо, что подвезли» – вместо этого «научитесь как следует водить машину, мать вашу».

Ну что ж.

Тихим шепотом я бросила на ветер, овевавший мое заледеневшее лицо:

– Всегда пожалуйста, мистер Тля.