Читать книгу Заметки из помойного ведра - Бризин Корпс - Страница 15

14. Смерть

Оглавление

Самым первым моим питомцем был мотылек.

Я гуляла с бабушкой на улице. Шел дождь. У второго справа подъезда моего дома под ногами в лужице я обнаружила мотылька. Он не мог (и не смог бы) взлететь. Подняв его и посадив в ведерко, с которым я вышла, я донесла его до песочницы на детской площадке. Там, под крышей, без бьющих по крыльям капель он обсох. Я не хотела оставлять его там и взяла домой.

Тогда я знала, что бабочки живут малый срок: два-три дня, но мой мотылек прожил чуть ли не с неделю!

Я приносила ему с улицы цветы, давала пить – ухаживала, как только могла. «Но ему наверняка нужен воздух, свобода, простор» – подумала я и, скрепя сердце, посадила «питомца» в пакетик и пошла гулять.

Простившись, я открыла пакет. Мотылек летал-летал, но далеко не отлетел.

Можете считать меня дурочкой, но я подумала, что это и есть дружба, что так оно и делается. Ты даешь право выбора, и выбирают тебя. Взамен просторного мира, чистого воздуха и собратьев.

Истина: надо всегда предлагать свободу.

Человеку, к примеру, свобода тоже очень нужна + только так можно проверить друзей, любимых.

Я не помню подробностей смерти мотылька, но, как и все самое нехорошее в моем детстве, она связана с тетей.

Это была первая смерть в последующей череде смертей. И они переносились очень болезненно.


Кошка Муся умерла в возрасте 12 лет. От рака.

Тогда (при ее жизни) должного внимания я ей не уделяла. Когда привыкаешь к чему-то – прекращаешь обращать на это особое внимание. Это просто есть. Но, когда это пропадает, ты осознаешь, что что-то потерял. Что еще одним близким созданием меньше, еще один кусок от твоего сердца оторван.

Я плакала с неделю, написала какие-то глупые детские стишочки о том, как любила ее, как трудно было ее терять и подобное. Дата ее смерти останется в моей памяти надолго – 18 января каждого года я вспоминаю о Мусе.

Для меня было непонятно это: живет кто-то, живет и – умирает. Тогда мне начало казаться, что, умри моя бабушка, я буду плакать всю оставшуюся жизнь.

Сейчас, когда я смотрю в прошлое, я понимаю, что именно с этих первых смертей все начало меняться, рушиться. На обломках, руинах прошлого, детского строилось что-то новое. Я вся начала меняться – мой характер, моя душа.

Никто и ничто не способны так укрепить человека, как потерянные дорогие ему люди или питомцы.

***

С дедом все было проще, но ранило тоже.

Незадолго до его смерти – месяца за три – я написала ему стишок и несколько строчек, содержание которых не смогу передать. Помню четко только последнее предложение: «спасибо, что ты живой»

Я передала листик через бабушку – почему-то не могла из рук в руки – и спряталась за дверью, пока она читала ему мои слова.

Дедушка – мой славный дедушка – прикованный на остаток жизни к креслу. Который сидел со мной, ожидая бабушку с работы. Я мечтала, чтобы кто-нибудь когда-нибудь ждал меня, как он ее: стоя (в то время он мог стоять) у окна долго-долго, неподвижно, глядя через прозрачное стекло на дорогу, изучая лица прохожих, готовясь, узнав бабулю, подбежать к двери и открыть ее.

Дедушка – мой славный дедушка – он заплакал над последним предложением.

Я часто подходила к нему, гладила по голове и целовала в макушку. Он не мог говорить, а я говорила только:

– Привет, дедушка, я пришла.

Или:

– Привет, дедушка, я ухожу.

Я приехала из лагеря и пошла к нему в комнату, но я нашла кровать пустой.

Моя тетя говорила мне не плакать. Тогда я до чертиков возненавидела ее. Мой детский шаткий мирок падал, разбиваясь на куски, разрывая меня на части, а она говорила мне не плакать, говорила, что будет рядом.

Истина: самое ужасное, что можно сделать для человека, кого-либо потерявшего, – предложить себя в качестве замены.

Истина: никто и никогда не сможет полностью заменить другого человека.

***

Потеря отца была вообще безболезненной. Наверное, это не считается даже потерей как таковой.

Истина: нельзя потерять того, кого у тебя нет.

Ведь, если человек не уделяет тебе внимания, то можно считать, что вы никто друг другу. Даже будь вы отец и дочь.

Я помню только бабушкины рассказы о его белых горячках – это самое яркое, что осталось от него в моем сознании.

Однажды к нему пришел доктор – по поводу его пьянства. Отец лежал на кровати, спокойно разговаривал, потом поднялся. Взял лейку, встал напротив одного из углов дивана и начал поливать матрас.

Доктор сидел некоторое время молча, а потом спросил все-таки:

– Что ты делаешь, Сергей?

Он не повернулся, даже не прекратил поливание – он несколько раздраженно ответил:

– Поливаю.

– Я вижу. А что?

– Полтинник.

– А зачем ты поливаешь его, Сергей?

– Зачем-зачем, – передразнил его отец. – Прилепился, вот отклеиваю, зачем.

Такое у него бывало не часто. Я являлась свидетелем лишь однажды.

Он лежал в своей комнате и разговаривал с кем-то.

– Он… брат? – папа смеялся, долго, истерично и страшно. – Не брат он мне… мы друг друга толком не знали… какой он брат… я в милицию пошел, он – в армию. Какие мы братья?! А ты… – говорил он кому-то. – Ты брат… ну давай, бей меня… бей так сильно, как только можешь, я доверяю тебе, брат…

Тогда я подумала, что за ним пришел ангел Смерти. А через некоторое время он умер.

Я ничего не ощутила, кроме облегчения.

Истина: со временем свыкаешься со всем.

Мое отношение к неминуемости бабушкиной смерти менялось. Я подготавливалась, я холодела.

***

В зоомагазине купила себе хомячка бежевого цвета. Он был такой веселый, резвый.

Придя домой, я увидела, что у него нет правой ноги до бедра.

Бабушка сразу сказала мне отнести его обратно. Я отказалась. Я оставила его у себя и назвала Марио.

Со временем я начала понимать, что проблем у Марио гораздо больше, нежели просто инвалидность.

Он был слепым. Плюс к тому – что-то не так было по мужской части. Он ходил, прогибаясь в спине, будто у него ужасно болело в низу живота.

Я очень сильно волновалась за него.

Он прожил два месяца. Четвертого августа я нашла его бездыханным и холодным перед входом в домик.

Мой мальчик Марио. Я плакала день.

***

Крыса Соня родила 15 апреля. Невозможно передать, как я беспокоилась. Я вошла, чтобы покормить их с Марти, а она уже рожала.

Нужно было больше воды. Больше воды и покоя.

Вновь навестила я ее по прошествии часа и насчитала 12 малышей. Такие милые маленькие розовые комочки. Через тонкую кожицу видно было их сердца – как они бились. Я заметила, что они были размером с головы.

Дня через два крысят стало 11. Я пересчитывала трижды – 11. Списала на то, что Соня съела одного – крысы могут есть крысят, либо если им не хватает еды, либо если детеныш все равно умрет.

Через день, убирая комнату, я нашла трупик за тумбочкой.

Я села на пол и зарыдала.

Это существо не смогло прожить и несколько дней по МОЕЙ глупости. Я могла бы отодвинуть тумбочку раньше – может, успела бы, спасла бы… но нет! Он умер.

Я не могла поднять его, но, взяв себя в руки, я все-таки нашла в себе силы похоронить его.

Смерти бабушки я боялась все меньше.

Истина: если знаешь, что что-то страшное непременно настигнет – боязнь ничего не изменит, ничего не отсрочит.

***

На сегодняшний день я уже не боюсь, что бабушка умрет. Все умирают – что тут можно сделать еще? Ничего.

Заметки из помойного ведра

Подняться наверх