Читать книгу Привет, мистер Шляпа! - Бризин Корпс - Страница 6

2
6

Оглавление

К счастью или к сожалению (она так и не смогла понять, к чему именно), но у Кариль в этот день был урок у 8 «В» класса. По счету он был четвертым, то есть стоял примерно в середине дня, после него оставались еще девятые классы и один надомник, который своим домоседством выводил девушку из себя. «Почему бы не ходить в школу, как все?» – скрипя зубами, думала она каждый раз, когда уже собиралась уходить домой, но вспоминала про еще один час мучений. «К чему эти домашние посиделки? Зачем надо меня лишний раз напрягать? Все, будущие уроки его будут проходить вместе с 7 „А“, иначе я его рано или поздно придушу».

Утешив себя такими рассуждениями, Кариль, наконец-то услышав звонок с урока на большую перемену, в течение которой она планировала хорошенько пропитать кофе свой желудок, встала как-то слишком быстро и уже собралась вылететь в дверной проем, как ее остановил какой-то неуверенный голос с задних парт:

– А как же домашнее задание?

Кариль остановилась и вздохнула глубоко – иначе она бы налетела на спросившего, словно смерч, и раскидала бы его останки по всему классу.

Она обернулась лицом к нему. То же самое, надо сказать, сделали и его одноклассники. Судя по лицам, у всех них мелькнула одна и та же мысль: «вот тебе рот свой раскрывать надо? Ты без домашнего задания жить не можешь, чокнутый ты умник?», а у Кариль, ко всему прочему, в голове еще и дополнение этим вопросам прозвучало: «была бы моя воля, ударила бы прямо сейчас».

Руки у нее действительно чесались. Очень сильно хотелось двинуть парнишке прямо в челюсть, чтобы больше она не выполняла назначенные функции и потому ее обладатель не смог бы разговаривать.

– Да, – стараясь ничем не выдать своей злобы на этого ученика, но буквально буравя его взглядом, произнесла Кариль и чуть-чуть повернулась к детям, хотя ее манила распахнутая дверь и суетня за нею. – Прочитайте параграф по этой теме и сделайте задания. Я думала, все и так понятно, поэтому и не сказала ничего, – словно само собой разумеющееся, добавила она. – Вы же дети неглупые, – девушка изобразила что-то наподобие улыбки.

– Неглупые, – вполголоса ответил кто-то с другого конца класса. – Однако, видимо, не все.

Пронесся смех. Веселый смех, таящий в себе нелюбовь к лезущему во все и вся однокласснику. Его звали Динки Дунс, и само его имя уже служило поводом для издевательств. Таких имен поискать – не найдешь, а тут… «Наверное, даже родители его не особенно-то жалуют», – подумалось Кариль, пока она спешила скрыться под защитой раскатов смешков и хихиканья.

Странно, но девушка не чувствовала никакого сострадания к этому Динки. Ей казалось, что это само собой разумеющееся обстоятельство, что он вынужден сносить насмешки и унижения. Мало того, что имя тому потворствует, так еще и его внешность: слишком длинный и худой для своего роста, кривые зубы (не вкривь и вкось разбросанные по ротовой полости, конечно, но все-таки) с желтой эмалью, одежда, которая всегда висела на нем, потому что ему не хватало массы, чтобы заполнить пустое пространство. А его характер!

Однако поведение Динки было совершенно понятным – бедному ребенку просто-напросто хотелось влиться в коллектив, с кем-то подружиться, не выделяться. Глупо, конечно, пытаться стать «таким, как все», постоянно спрашивая домашнее задание, зубря уроки, то есть, в общем-то, делая все то, что не делает ни один обычный ученик. Выбрав неправильный способ, юнец был обречен на насмехательство и одиночество до выпуска. Было много вариантов, которые вполне могли бы исправить ситуацию (пара-тройка даже Кариль на ум пришла тут же). Только вот все дело было в том только, что Динки либо не видел их, либо не соглашался с ними. Так или иначе, ничего не менялось.

Вообще, учителям такое поведение даже нравилось – всегда льстит, когда человек хочет развиваться и расти, учиться и расцветать. Но этот прием работал только на педагогах, так сказать, консервативных – тех, которые придерживались убеждения, что каждый должен получить образование, а в школу надо ходить единственно за знаниями, но никак не для веселья или чего-то подобного.

Кариль же (наверное, по причине своей молодости) была не согласна с вышеназванным. Относясь к другому поколению, родившись минимум на двадцать лет позже каждого, кто в ее школе преподавал, она считала, что школа – это не что иное, как одиннадцать впустую растрачиваемых лет, а нужна она для того лишь, чтобы занять неразумных в этом периоде детей чем-то более-менее полезным. В принципе, с таким же успехом можно было отправлять их в поле на работу, как то делали в стародавние времена.

Мог бы встать логичный вопрос – почему тогда, считая школу, по сути, ничем, Кариль пошла работать именно учителем? На свете есть множество различных профессий, так почему же она выбрала именно эту?

Возможно, все дело в ее характере – она решила доказать всем и вся (прежде всего, конечно, себе), что, начав с самого низа, в конечном счете достигнет вершин. Так что не последнюю роль тут сыграл тот факт, что она, собственно, все одиннадцать лет толком ничему и не училась: она не желала загружать свой мозг радианами, логарифмами, историческими подробностями… На то у нее были свои причины. Достаточно сказать, что она считала все это бесполезным. «Углубленная математика мне ни к чему, а история – это спорный вопрос. Кто может сказать, что было на самом деле, а чего никогда не существовало? Разве можно быть уверенным, что что-то вообще… есть?» – вот такие мысли крутились в голове у бедной девочки чуть ли не с двенадцати лет. С ними можно было бы прямиком на философский факультет идти, но Кариль решила, что выслушивать чужое мнение – это так же бесполезно, как и высчитывать до умопомрачительной точности значение числа П.

После выпуска из школы перед нею встал вопрос – куда идти, что делать вообще? Просмотрев список университетов, а также перечень предметов, необходимых для поступления на тот или иной факультет, девушка выбрала педфак. Из двух зол, что называется. Да и вообще – ей как-то не очень хотелось нагружать себя дальнейшей учебой, а вот учить кого-то еще ей было под стать.

Кариль уже давно вошла в учительскую и рефлекторно поздоровалась со всеми, успев даже чисто механически поинтересоваться здоровьем каждого. Кто-то, вроде бы, даже пустился в пространные объяснения своего самочувствия – на краю Карилиного сознания мелькали «ноет что-то в боку», «ломит», «отнимается», «старость идет, на пенсию пора» и прочее. Скорее всего, это подвывал преклонного возраста учитель информатики – он уже года четыре жалуется на поясницу, на почки, на весь свой организм, вещает, что пора бы на заслуженный отдых, но все сидит и ноет. «Не на отдых тебе пора, нытик», – озлобленно подумала Кариль. «А в могилу давно».

Ее саму передернуло. Господи, да что за мысли-то? Никогда раньше ей в голову ничего такого не приходило. Кариль любила людей, относилась к старичкам с почтением, помогала сиротам и обездоленным… А тут.

«Либо это недосып сказывается», – подумала девушка, садясь подальше от всех и начиная пить кофе, даже несмотря на то, что он был дьявольски горяч. «Либо это то, пропитанное гневом и отвращением, письмо Оэджи».

Первая догадка была тут же отброшена – не в первый же раз Кариль не высыпалась. Вряд ли это такая акция у сновидений и яви: на пятидесятый недосып дарим раздражение и ненависть! Спешите!

Так, стоп.

Кариль мотнула головой из стороны в сторону. Сейчас не время отвлекаться и загружать и так нагруженный мозг всякими суждениями-рассуждениями. Делу время, как говорится. А сейчас настал долгожданный час потехи. Ну или, точнее сказать, простого отдыха. Этой возможностью стоило насладиться: следующая большая перемена будет только через два урока. Два урока. Каждый по сорок пять минут. Плюс десятиминутная перемена. Итого ждать отдыха придется еще сорок пять на два плюс десять, то есть – полтора часа с хвостом.

Не в силах сдержаться, Кариль вздохнула.

– Что с тобой? – услышала она тут же голос одного из учителей за столом. Обернувшись, она увидела, что спрашивающим был Пьен Бу, учитель младших классов. В нем было что-то завораживающее: то ли его располагающая к себе внешность, то ли чуткость и доброжелательность, готовность всегда и во всем помочь, то ли его мягкий, спокойный голос.

В свои сорок три Пьен оставался, что называется, огурчиком: он занимался спортом, правильно питался и черпал энергию из любви к окружающему его миру и людям, в нем живущим. И хотя это прозвище так и просилось на язык, Кариль не позволяла себе подобной фамильярности в его отношении. Не из-за того, что этот человек был старше нее, но просто из-за глубочайшего уважения к его персоне. Просто из-за того, что он умел своим голосом творить чудеса и будто лечить им.

Вот и сейчас, посмотрев в сторону Пьена, Кариль на какой-то момент перестала чувствовать раздражение и желание то ли поспать уйти, то ли убить всех к чертям собачьим. Его чистые серые глаза, бесспорно являющиеся зеркалом столь же чистой души за ними, отчищали также и душу любого, кто в них посмотрит.

– Ничего, – тихо ответила Кариль, чуть улыбнувшись. Такому человеку, как Пьен Бу, не улыбнуться было нельзя. – Просто не выспалась сегодня, голова болит… Все понемножку, – она пожала плечами. Улыбка не сходила с ее губ.

Пьен протянул свою руку и дотронулся до пальцев Кариль, разделив с ней свою теплоту и показав этим движением свое участие. Пока остальные обсуждали, что может означать резь в боку и не значит ли это, что в почках камни образовались, Кариль с Пьеном спокойно беседовали, никем не замечаемые.

– Вижу, тебя не только это заботит.

– Вы правы, как и всегда, – Кариль ухмыльнулась краешком рта и посмотрела на свои руки. «Многих он этими прикосновениями развел на?…» – начала было думать она, но вовремя тряхнула головой, отгоняя странные мысли.

Да что с ней? Что сегодня происходит? Точно влияние этого гадкого (безусловно гадкого, иначе и быть не может!) Оэджи. Все из-за его письма. Как плесень, его неприязнь к жизни, явно чувствующаяся даже через исписанный листок бумаги, разрастается все больше, охватывая области вокруг эпицентра заражения. Гадость! Фу.

Будучи все-таки не в силах до конца справиться с меняющимся настроением и то и дело возникающими в голове чуждыми ей мыслями, Кариль выдернула пальцы из руки Пьена и взялась за кружку. «Может быть, он сочтет это не таким уж грубым жестом, если увидит, что я сделала это для того, чтобы взять кофе», – наивно подумала она.

В глазах мужчины отразилось удивление, но в скорости оно уже исчезло. Скрестив пальцы рук между собой и слегка подавшись вперед, он тихо попросил:

– Ты можешь сказать мне все. Я же вижу, что что-то не так.

Этим тоном наверняка змей соблазнял Еву в Эдемском саду. «Каков искуситель! Вы только гляньте на него: весь из себя такой ласковый и нежный», – снова подумала Кариль и даже покраснела. Что за глупости! Пьен Бу – порядочный человек, и не в его характере заигрывать с молоденькими (не такими уж и молоденькими: ей же двадцать восемь скоро) девчонками. Но что-то навязчиво билось под корочкой мозга – идефиксом засело внутри и не желало покидать свое новое место обитания. Что это? Понятно уже, что вызвано это Нечто черной энергетикой мерзостного Оэджи, но… как бы это назвать?

– Я… – желая отвлечься от непрошенных рассуждений, решилась на повествование Кариль. Взгляд ее до сих пор был опущен на чашку с кофе. Она думала, что, посмотрев на своего верного друга (как то казалось до сего дня), вновь будет думать о всяких довольно неприличных вещицах. – Просто проверяла вчера домашние работы – письма учеников. Ну вы знаете, быть может.

– Конечно.

– И наткнулась на одно такое, что вызвало у меня какие-то… – Кариль причмокнула, пытаясь подобрать верное слово. – Неприятные ощущения. У моего парня… – на секунду она смешалась, но потом прибавила, стрельнув глазами в Пьена: – он психотерапевт. Вот у него пробудился интерес к написавшему эту работу. Он сказал, что чувствует в этом чертовом листочке какую-то очень сильную энергетику. Он захотел встретиться с Оэджи (мальчиком, который «пропитал сильной энергетикой» свою домашнюю работу). Эм…

Она замолчала, потерявшись. Вот она высказалась. И что дальше? Ее спросили, что с ней не так. А она пустилась в пространные объяснения какой-то нелепицы, притом даже сама не поняла – что тут, собственно, не так? Было бы, о чем печься так долго – а то ведь это просто письмо, написанное учеником 8 класса!

Кариль хохотнула, не сдержавшись. Осознав, как глупо это в данной ситуации, она поспешила заполнить свой рот кофе.

– Не понимаю, что вы так беспокоитесь, – подала голос опирающаяся на подоконник и смотрящая в окно, учительница истории. Очевидно, ей уже наскучило объяснять своему престарелому коллеге, что с ним все в порядке, а головная боль – это еще не признак наведенной порчи.

«Интересно, с какого момента она стала слушать наш разговор?» – подумала Кариль. «Да и с чего бы этой мымре…»

Она снова встряхнула головой и сжала глаза, наверное, желая тем самым сжать и мозг, лишить его возможности думать.

Мымра же была не такой уж и мымрой: снять немного спеси – и получится женщина что надо.

В ее очках отражалось сероватое небо за окном; волосы, давно потерявшие свой естественный блеск, впитывали свет горящей в учительской люстры. Руки, настолько тонкие, что можно было без усилий увидеть рисунок вен под бледной кожей, были оголены до локтя. Столь же тонкие ноги обтянуты черными колготками, на бедрах – юбка до колен. Образ весьма серьезной тридцатишестилетней женщины, желающей во что бы то ни стало казаться моложе лет так на двенадцать.

– Простое письмо, – пояснила она, пожав плечами и на мгновение отвернувшись от окна, чтобы смерить заклеймившую ее «мымрой» девушку взглядом полнейшей незаинтересованности. Сама того не подозревая, она высказывала мысли, пришедшие на ум самой Кариль. – Было бы, о чем волноваться…

– По-моему, – вставил свои пять копеек информатик, рыскающий глазенками по всему пространству кабинета в поисках чьих-нибудь глаз. – Здесь как раз-таки есть, над чем призадуматься.

Он многозначно посмотрел на стоящую около окна коллегу, но та даже не шелохнулась, всем своим видом говоря, что ей все равно. Поняв это, перевел взгляд на Кариль и Пьена, сидящих напротив. Пьен смотрел в его сторону не то сочувственно, не то внимательно.

– А вы что думаете? – поинтересовался старый информатик, которому явно не хватало внимания.

– Думаю, что, раз психотерапевт распознал в написанном письме нечто серьезное, то значит, так оно и есть, – Бу посмотрел на Кариль, продолжающую хлюпать напитком в своей кружке.

Ощутив, что на нее смотрят, она, однако, не удосужилась оторваться от своего занятия, в который раз раздражившись как ноющим старцем на другом конце стола, так и апатичной мадам около окна.

– А можешь показать это письмо? – своим резким, хриплым голосом спросил у девушки информатик.

Кариль дернулась, явно не ожидая такой просьбы. Ее поднятое лицо выражало смесь удивления и негодования. Словно ее попросили не домашнюю работу показать, а свое нижнее белье.

Какое-то время пребывая в прострации, она перевела взор на сидящего рядом Пьена и только после этого нашла в себе силы на ответ.

– В принципе… – начала она было, но тут ее прервал звонок, одновременно возмутивший и обрадовавший. Отвратительно, что перемена, а то есть – отдых, так быстро прервалась, но все-таки хорошо, что не пришлось делиться работой Оэджи. Она не могла бы ответить, почему, но что-то в ней яростно бунтовало, протестовало, не желало и думать о подобном.

Как можно старательнее скрыв за опечаленной миной улыбку облегчения, Кариль залпом допила кофе и встала из-за стола.

– Увы, – пояснила она, следя, чтобы голос не сорвался на радостях. – У меня сейчас урок, так что… – не закончив фразу, она еще раз посмотрела на не сдвинувшихся со своих мест учителей и направилась к двери, ощущая приближение свободы с каждым сделанным шагом.

– Удачного урока, – услышала она уже на пороге голос Пьена. Даже не поворачиваясь к нему, девушка чувствовала, что он смотрит в ее сторону. – Если захочешь поделиться чем-то – я всегда рад.

«Он повторяет эту фразу постоянно, – со злобой подумала Кариль. – Неужели ему настолько скучно жить своей собственной жизнью, что он то и дело норовит влезть в чужую?»

В глубине души она понимала, что это очередное суждение не имеет под собой основания, однако – что поделать – оно вспыхнуло салютом внутри сознания, на какой-то момент затмив все разумные доводы супротив.

Повернув голову вправо – так, чтобы увидеть лишь косяк двери, но не своих коллег – Кариль как можно более дружелюбно выдавила:

– Непременно, Пьен, – и вышла.

Закрыв глаза, по пути к классу, в котором она должна была проводить урок, Кариль проклинала учительскую, всех учителей и всю школу в общем.

«Гаденыш Оэджи», – думалось ей в который раз. «Что ж ты своим отвращением к жизни пропитываешь ни в чем не повинных людей? Я, черт бы тебя подрал, никогда не думала о людях, меня окружающих, в таком ключе, в котором ты меня толкаешь думать. Зараза!»

Даже не видя субъекта, по причине которого испортилось ее настроение (хотя Кариль думала, что испортили ей не только его, но еще и жизнь дальнейшую), молодая, двадцатисемилетняя учительница языка и литературы с некоторым упоением ощущала, как ненависть к нему начинает пропитывать все ее существо. И, полнясь этим черным чувством, она шла на урок.

На четвертый урок.

В класс Оэджи.

Привет, мистер Шляпа!

Подняться наверх