Читать книгу Привет, мистер Шляпа! - Бризин Корпс - Страница 7

«А они там так и сидят в учительской», – делая последние шаги по направлению к классу, думала Кариль. «У них у всех в день минимум одно окно, а у меня – ноль! Кто бы мог сомневаться? Но вот только почему всегда именно меня мелкие радости (уж не говорю о больших) обходят стороной?»

Уже стоя перед дверью, девушка додумывала последние свои мысли и старалась выгнать недовольство и раздражение прочь из своей души. А это было трудно, ведь источник этих эмоций находится именно там – за прямоугольным кусочком древесины. Открой дверь, сделай шаг – и дай ненависти поглотить тебя, словно пламени.

Да что за черт?

Нет, ну как может маленький мальчик (вряд ли Оэджи годами остается в 8 «В» классе) стать причиной всего этого? Нет, тут явно должна быть ошибка. Ну если уж не ошибка, то хоть какое-то мало-мальски разумное объяснение.

Ей вдруг пришло на ум, что она толком и не знает, у кого вообще преподает. То есть, любой учитель через какое-то время понемногу запоминает своих учеников – но не Кариль. В чем дело? А в том, что ей на них как-то не то чтобы все равно, но… нет, именно все равно. Детей заставляют ходить в школу их родители, потому что «без образования ты никто», а учителей заставляют преподавать… обыкновенная нужда в деньгах. «Деньги – это то, что толкает нас заниматься вещами, которые нам противны», – подумала Кариль и, скорее из-за недосыпа, посчитала эту мысль очень заумной.

Так, все. Хватит. У тебя урок.

Девушка повернула ручку и рывком открыла дверь.

В кабинете было шумно – все, как и всегда в отсутствии взрослых, шушукались, смеялись и резвились. Стоило только учителю показаться в дверном проеме, как в ту же секунду ребята спешно завозились, разбегаясь по своим местам и замолкая.

– Тааак, – протянула Кариль, закрывая за собой дверь и быстрыми шагами направляясь к столу. Пока она продвигалась к своему креслу, она подбирала более-менее правдоподобные отговорки на всякий случай.

Положив сумку на край стола и сведя руки за спиной, Кариль обвела класс взглядом и произнесла с обычной, присущей каждому учителю интонацией:

– Здравствуйте, – пауза. Беглый осмотр справа налево ничего не дал, но вглядываться не было времени. – Садитесь.

Двадцать человек шумно сели на свои места, не обмолвившись друг с другом ни единым словом. По какой-то странной причине они все считали Кариль образцовым преподавателем, а потому всегда и во всем ее слушались.

Девушка тоже села. На столе стоял компьютер старенькой модели – просто для того, чтобы показать, что он есть; лежали стопками учебники и тетради. Последние напомнили ей, что домашнее задание у 8 «В», как и у остальных классов, она проверить не удосужилась.

Взяв учебник по языку, Кариль открыла его на странице, заложенной закладкой, прокомментировав свои действия классу:

– Откройте учебник на странице, – учебник открывался.

«Листы похожи на барабанные палочки», – без всякого смысла подумала учительница. «Поддерживают интригу».

– Пятьдесят восемь.

Зашелестели страницы. Дети полезли отыскивать названные цифры среди двухсот четырех.

Воспользовавшись паузой, Кариль снова подняла глаза. Начав осмотр с первой парты около стены, она успела вглядеться в лица лишь пятерым ученикам, когда заметила, что все уже отыскали нужный раздел в книге.

– Эм… так… – немного растерявшись, она уже в следующее мгновение не дрогнувшим голосом дала своим подопечным задание – сделать упражнения номер такое-то и такое-то – и, поставив локти на стол и переплетя пальцы рук, скосилась на нижний правый уголок на экране компьютера. Нужно было понять, сколько еще терпеть этот класс, сколько еще осталось до перемены…

Цифровые часы показывали 11:37. Значит, с того момента, как прозвенел звонок, прошло двенадцать минут. Получается, до звонка терпеть еще полчаса с немногим.

Кариль непроизвольно округлила глаза и поджала губы, глубже, чем обычно, вздохнув. «Надо хотя бы правильно использовать это время», – подумала учительница, в который раз всматриваясь в детские лица.

«Понарожали», – вновь озлобившись, думала Кариль, обводя внимательным взглядом склоненные к учебникам головы своих учеников. «Какое удовольствие девять месяцев страдать, а потом… страдать еще восемнадцать лет?»

Опять это! Опять не те мысли!

Вообще, Кариль хотела бы завести собственного ребенка. Ей было приятно думать о том, что она оставит после себя нечто. Да и не только поэтому: проходя мимо женщин с колясками, она чувствовала, что завидует им. А также – молодым мамам, отцам и дедушкам, бабушкам, гуляющим со своими детьми и внуками, соответственно. Часто она лежала на кровати и думала о том, что однажды все изменится – она родит ребенка, и это станет началом чего-то нового в их с Мариусом жизни. О том, что отцом может быть кто-то другой, Кариль не допускала и мысли. У редких людей связь крепче, чем у них. Такие отношения не сыщешь и днем с огнем.

Но вот сейчас…

Несмотря на то что ей хотелось собственного ребенка, несмотря на то что она в какой-то мере любила детей, сейчас все это непостижимым образом превращалось в лютую нелюбовь ко всем этим шумящим и галдящим мешкам с эмоциями и соплями. Фу! Как только можно допустить, чтобы что-то настолько отвратительное вылезло из тебя самой, унаследовав при этом либо твой нос, либо твои глаза, либо еще что?

Отвратительно! Мерзостно! Гадко!

Думая в этом направлении, Кариль даже и не заметила, как перестала крутить головой и уже некоторое время продолжала смотреть на темя одного из учеников. Поняв всю странность ситуации и то, как неправильно это выглядит для кого угодно, девушка замотала головой и положила руки на стол, поспешно посмотрев по сторонам. Аллилуйя! Никто не видел, что она пялилась на мальчика, как удав на мышь.

Часы показывали 11:45. Долго же она изучала волосы восьмиклассника!

Неожиданно на глаза попался классный журнал. Протянув к нему руку и пододвинув его к себе, Кариль открыла его на странице своего предмета.

– Так, – подала она голос, одновременно бегая глазами по списку и ища ручку. – Отмечу-ка я отсутствующих.

Ага, вот и тот, кто ей нужен! Стоит чуть ниже середины списка. До него очередь еще дойдет.

Называя имена, Кариль быстрыми движениями ставила в квадратике ученика либо «н», либо точку. С каждым отмеченным человеком сердце у нее в груди билось все быстрее. «Чего это ты?» – взволнованно подумала она. «Неужели из-за мальчонки?»

Ответ был очевиден. Да, из-за него. Чем ниже по списку спускалась Кариль, тем громче билась кровь в венках на висках, тем болезненнее зудели жилы. «Я будто наркотик принимаю, а не отмечаю отсутствующих», – старалась она превратить непонятный факт в шутку.

Наконец палец уткнулся во врезавшееся в память имя.

– Оэджи Улло! – голос предательски дрогнул. Кариль вскинула глаза, надеясь, что никто более этого не заметил, и желая наконец-таки увидеть, кто такой этот мальчишка.

К счастью, никто действительно не услышал сомнительных ноток в голосе своего мэтра, и Кариль могла спокойно вздохнуть. Но где же Оэджи?

На прозвучавшее имя вверх невысоко поднялась рука. Вскинувший ее ученик, однако, никак более не отреагировал. Казалось, ему было жутко важно как можно скорее и как можно качественнее выполнить полученное задание. Насчет качества, конечно, ничего нельзя было сказать наверняка, но тот факт, что мальчик не оторвал взгляда от текста ни на долю секунды, вполне ясно давал понять – Оэджи занят, ему недосуг отвлекаться на всякие посторонние вещи и на всяких посторонних людей.

Кариль не удалось увидеть интересующего ее лица, но потребовать, чтобы Улло показал себя, она не могла. Во-первых, это было бы как минимум странно. Во-вторых, пульс и так был учащенным. В-третьих… признаться честно, девушка несколько побаивалась того, что могло ей открыться. В иные моменты ей приходило на ум, что ничего, кроме голого черепа, ей не представится. Это было глупо – ведь волосы не могут расти просто на кости. То есть кожа точно имеется. К тому же, вскинутая вверх рука была приятно-бежевого цвета, что несомненно говорило: «вот она – кожа!»

Оторвавшись наконец от налетевших на нее мыслей, Кариль продолжила перекличку, уже не поднимая глаз, потому что вполне могла по шороху и «тут» определить наличие ученика в классе.

Часы показывали 11:52, когда отмечать стало уже некого и девушка закрыла журнал, откинувшись на стул.

Как-то само собой получилось, что ее глаза снова посмотрели в сторону Оэджи, который все так же усердно выполнял упражнения из книги, положенной на стол перед ним.

Мальчик как мальчик – ничего особенного. Такое создавалось впечатление на первый взгляд. Конечно, немного странно, что он, словно зачарованный, смотрит и смотрит в одну точку, но, с другой стороны, разве можно понять, о чем думают дети? Вот и сейчас то же.

– Коссива-лит? – послышался вдруг тихий голосок. Учительница повернулась в сторону звука.

Позвавшим ее был ученик, сидящий за второй партой в среднем ряду, – щупленький мальчишка. Вспомнилось, что он очень неуверенный, а потому и говорит всегда тихо. Даже руку поднимает, чуть ли не извиняясь за это. Обычный, в общем-то, человечек.

– Да? – Кариль вернулась в реальность, в которой, как оказалось, все уже закончили делать порученное им задание. – Ах, да, – она мельком посмотрела на Оэджи. Тот все так же что-то писал в своей тетрадке, не смотря по сторонам. – Что ж, – глаза скользнули по голубому экрану. 12:03. – Давайте теперь проверим упражнения… Все сделали их?

И Кариль снова покосилась на интересующую ее персону. Дети хором произнесли: «да». В их числе был и объект учительского внимания.

Когда девушка спросила, кто хочет отвечать, руки тянули многие. Вызвав первого попавшегося, она перестала вникать в происходящее и только изредка чисто рефлекторно поправляла и корректировала то или иное словцо, хотя все ее мысли были снова полностью сконцентрированы лишь на Оэджи Улло. А мальчик все так же сидел, склонив голову и не реагируя на внешние раздражители. Ни он не обращал внимания на окружающий его мир, ни окружающий мир – на него.

Взаимная незаинтересованность. Игнорирование существования друг друга. Нежелание признать реальность другого.

В отличие от предыдущего урока, на этом Кариль уже точно знала, что она задаст. Это решение пришло в голову как-то само собой, по наитию. Можно сказать, оно было навеяно атмосферой всего происходящего.

Письмо.

Да, она снова задаст им написать письмо. И пускай она не проверила их прошлые домашние работы. Пускай она совершенно неоригинально повторяет то, что уже давала. Она учитель! Она имеет право делать что угодно, пока это не переходит определенные границы.

А повторение задания – это не переход границ. Никак нет, сэр.

Тем более, что и текст в этот раз другим будет.

Снова сделав замечание отвечающему, Кариль протянула правую руку к среднему ящичку стола и открыла его. Не отрывая глаз от макушки Оэджи, она пошарила рукой в кучке бумажек внутри пространства с деревянными сторонами и, выудив какой-то листок, закрыла ящик.

Так, что тут у нас? Ага, один из текстов, ответ на который надо будет написать в виде письма, адресованного кому-то из друзей.

«Или мистеру Шляпе», – проскользнуло в Карилином мозгу.

…В моей стране молодые люди хотят стать независимыми от своих родителей как можно скорее. Можешь сказать мне, что ты и твои друзья думаете об этом? Готов ли ты оставить семью, после того как закончишь школу? Легко ли студентам снять комнату или квартиру в твоей стране?

Кстати, не так давно я вернулся из…

Интересно, что в ответ на это напишет полный раздражения двенадцати-тринадцатилетний мальчик?

Кариль уже приготовилась увидеть пестрящие ненавистью и желчью строчки закругленного и в то же время заостренного почерка. «Специфическое написание», – снова проскользнуло в голове. «Двоякое ощущение поселяется внутри после прочтения, словно…»

Но мысль на середине прервал звенящий звонок.

«Так скоро?..» – сейчас девушке почему-то не хотелось слушать этот всегда приятный звон, предвестник перемены. Она не успела додумать, как казалось, важную мысль, и теперь та была уже далеко-далеко. Кариль напрочь забыла, что такое влетело ей в голову несколько мгновений назад.

Так обычно бывает со сном. Вроде бы, миг назад ты все помнил отчетливо и ясно, но вот теперь уже не можешь сказать, о чем вообще было видение. И чувство это отвратительное. Когда не можешь что-то вспомнить – это злит.

Особенно когда весь пропитан чьим-то чужим раздражением и с самого утра тебя все во всех бесит.

– Так, – повысив голос, чтобы ее точно услышали все присутствующие, обратилась к классу Кариль. Однако в этой уловке не было никакой необходимости – в классе царила превосходная тишина – хоть ножом, словно масло, режь ее. Девушка встала из-за стола и, бегло прочитав наискосок только что уже прочитанное задание, показала его детям и продолжила, объясняя: – это ваше домашнее задание. Все вы уже знаете, как его выполнять, так что объяснять нет смысла, я полагаю. Подойдите ко мне и перепишите его или сфотографируйте, а завтра я жду ваши работы. Соберите их на моем столе перед уроком. Все, вы свободны.

Сделавши вперед шаг, Кариль положила вышеупомянутое задание на первую парту среднего ряда и, найдя глазами Оэджи, встала, скрестив руки на груди, на прежнее место.

– Коссива-лит, – снова донеслось до ее ушей откуда-то сбоку. Так как она уже все разъяснила и всех отпустила, внезапно прозвучавшее имя, сказанное, как и положено, с упоминанием должности, основательно встряхнуло наблюдающую за Улло девушку.

– А? О… М! – вздыхала она, от испуга будучи не в силах произнести хоть слово.

– Я хотел уточнить количество слов, – продолжал ученик, явно не увидевший, как он напугал своего преподавателя. – Столько же? 200—250?

– Да, – с трудом выдохнула учительница, стараясь скрыть кипевший в душе гнев. Такое обычно случается – внутри неосознанно просыпается лютая ненависть к тому, кто тебя нечаянно напугал. Забавно, что она обратно пропорциональна опасности, которую на самом деле может представлять искомый субъект.

Однако, сумев-таки подавить в себе жуткое желание броситься на беззащитного (и на самом-то деле ни в чем невиновного) ребенка, Кариль отвела пронзающий насквозь взгляд и попыталась снова направить его на Оэджи. Но – безрезультатно: того уже и след простыл.

– Зараза! – в полголоса выпалила она, хлопнув ладонью по краю стола и в следующую секунду изучая болящую руку.

Дети уже успели покинуть кабинет. Хорошо, что никто не слышал, как она ругнулась, а то мало ли, что бы они раздули из этого. Конечно, эти сопляки могут вести себя тише воды ниже травы, но это еще не значит, что они на самом деле белые и пушистые. Нет! Будь готов все и вся подвергать сомнению – в таком случае ты никогда не попадешь впросак. Запомни: на ошибках учатся, но на обойденных ошибках учиться многим легче.

«Если видишь тихого человека, готовься к тому, что в нем сидит черт», – вспомнились вдруг Кариль слова ее матери. «Ты всегда знала нас как облупленных».

Не успела еще она определить, кого это «нас» ее мать знала как облупленных, как кто-то снова решил протестировать нервную систему, уже двадцать семь лет служащую своей хозяйке верой и правдой, внезапно произнесенными словами:

– И вы думаете, что я не видел?

Кариль не то что подскочила на месте, но дернулась она основательно.

Да уж, вопросик! Что за вопросик!

Успевший уже пройти первую стадию кипячения в крови, Карилин гнев начал понемногу выходить изнутри во внешний мир. Еще не поднимая глаз, девушка ядовито поинтересовалась у кого бы то ни было перед нею:

– И что я думаю, что ты не видел?

Она не разыгрывала дурочку – скорее пыталась посредством изощренной издевки донести до ребенка (никем другим напугавший ее человек быть не мог) всю нелепость задаваемого подобным образом вопроса.

– Не прикидывайтесь, – отрезал голос. В нем чувствовалось то же самое раздражение, которое вложила Кариль в свой для придания своей фразе большего пафоса. Однако в этом тоне… В этом тоне не чувствовалось никакой силы – в том плане, что все было сказано так просто, словно ненависть и злоба были неотъемлемой частью существа, его имеющего.

Кариль подняла наконец взгляд. Как тут не поинтересоваться своим собеседником, когда слышишь подобные слова с подобным выражением?

– Ты? – чуть ли не задохнулась от неожиданности девушка.

Перед ней стоял не кто иной, как Оэджи собственной персоной. Опершись о стол и скрестив руки на груди (буквально скопировав позу, которую принимала сама Кариль до того, как присесть), он внимательно смотрел на свою учительницу.

Хватило и нескольких секунд, чтобы осмотреть его. Это был довольно высокий для своего роста парень. Его волосы, что странно и неожиданно, были ярко-рыжими, а по телу причудливо рассыпались веснушки, словно кто-то сдул цветочную пыльцу на мальчика. Его одежда была простой, но опрятной – он стоял в зауженных джинсах и футболке, в чистых (что редкость в школе) кедах с заправленными внутрь шнурками. Оэджи даже пах приятно. В общем и целом, его внешность создавала странный контраст с его душой – казалось, что это инь и ян, что дополняют друг друга, хотя ничего общего и не имеют.

Но как в инь есть немного ян и как в ян есть немного инь, так и в облике этого ученика было что-то, что создавало словно бы мост между оболочкой и внутренним миром. Этим мостом были глаза.

С первого взгляда могло бы показаться, что это ничем не примечательные глаза темно-карего цвета, однако при ближайшем рассмотрении становилось возможным увидеть большее. А именно – что цвет их абсолютно невозможен. Цвет глаз Оэджи был черным.

«Глаза – отраженье души», – мелькнула мысль у Кариль. «Вот тебе и душонка».

Улло стоял и больше не говорил ни слова. Он продолжал просто смотреть на учительницу, ожидая от нее объяснений своему поведению.

– Послушай, – начала та, вставая из-за стола. Она делала это не чтобы подойти к мальчику, а наоборот – отойти чуть дальше. Все из-за глаз. – Просто я…

Она подумала, стоит ли раскрывать так сразу все карты и говорить ему о том, какой эффект произвела на нее и Мариуса его домашняя работа, как им заинтересовался ее парень-психотерапевт… Подумала – и решила, что нет.

– Просто я увидела, что ты в течение урока не поднимаешь глаз, – пришло ей на ум. Кариль даже решилась мельком перехватить взгляд Оэджи, который так и впивался в нее. – Остальные то и дело смотрели по сторонам, а ты…

Поняв, что не может придумать ничего лучше, девушка окончательно потерялась. Лишь посмотрев в черные колодца тринадцатилетнего парня, она теряла волю и силу что-либо говорить, о чем-то думать. Все тело пронзала дрожь, какой-то инстинктивный страх перед… чем-то. «Но чего я боюсь?» – думала Кариль в отчаянии.

И не могла ответить.

– Я понял, – прервав ставшее тягостным и вселяющим неприятное ощущение молчание, мальчик оттолкнулся от парты.

Кариль посмотрела на него снова. Поверил? Оставалось лишь надеяться. И почему только ей пришло вдруг в голову смолчать о том, что на самом деле имеет место быть? Что она пытается обнаружить, действуя подобным образом? Какую игру она затеяла? И как она скажет Мариусу о том, что решила нарушить свое обещание?

Уже около двери Оэджи остановился и бросил взгляд на Кариль. Та поспешно потупила свой.

– Предчувствиям надо верить, – неопределенно сказал он. – Я не просто смотрю. Я вижу.

И он вышел из класса, не дав Карили времени на подготовку ответа.

Да она и не думала отвечать. На подобную фразу ответить вообще нельзя. Что угодно скажи – все будет глупо звучать. Нет выхода. Остается только думать над услышанным.

По телу пробежали мурашки. Из-за произнесенных слов, от которых веяло холодом, или из-за Оэджи Улло, от которого веяло отвращением и раздражением?

«Что бы это все могло значить?» – спросила саму себя девушка.

Но она знала, что.

Как бы там Кариль ни хитрила, что бы там она ни говорила, мальчик знает правду. Его глаза видят не кожу, не тело, а душу – они смотрят внутрь, достают до самого дна. Они буравят, они выуживают все самое сокровенное, а когда ты перехватываешь этот взгляд, ты вдруг осознаешь, что происходит, и тебе становится противно, гадко. Тебя тянет блевать, потому что душа твоя прогнила давным-давно, потому что теперь ты видишь, что кто-то знает тебя – не только таким, каким ты кажешься всем вокруг, но и таким, какой ты на самом деле есть.

Эти глаза.

Неудивительно, что в этом мальчике столько отвращения.

В людях нет ничего хорошего – они словно червивые яблоки. Снаружи ничего может быть и не видно, зато внутри творится отвратительное действо поедания всего хорошего чем-то посторонним. И каждый человек наивно думает, что никто этого никогда не увидит. И самое ироничное, что никто действительно не видит.

Кроме Оэджи.

Оэджи видит все.