Читать книгу Команда доктора Уолтера - Бронислава Бродская - Страница 5

Наталья заехала утром в лабораторию, со всеми поздоровалась, переговорила со Стивом, который настойчиво интересовался состоянием потенциальных реципиентов, и сразу ушла, так как около, почти достигших заданного стандарта, искусственных печеней, делать ей было нечего. Ей следовало идти в реанимационное отделение, где из последних возможностей тянули пациентов, которым через несколько дней должны были пересадить печень. Кому? Это и был выбор доктора Грековой, ее ответственностью. Эффективность операции очень сильно зависела от ее решения. Больных было пятеро, все натуралы. Это-то понятно. Ни геронтам ни ювеналам, за редчайшим исключением, орган не пересаживали. Геронты как правило доживали свою длинную жизнь без особых проблем со здоровьем, а когда проблемы действительно начинались, пересадка была не оправдана, потому что организм геронта был все-таки слишком изношен для успешной реабилитации. Как бы кощунственно это не звучало, ювеналы тоже очень редко были реципиентами. Они практически никогда не болели, зато под конец своей недлинной жизни заболевали резко и серьезно. Эта болезнь, чаще всего агрессивный рак, и уносила их в могилу и сделать с этим было ничего нельзя. Только когда орган ювенала выходил из строя сразу после "вакцинации" в результате травмы, речь могла идти о пересадке.

В их случае опытная группа состояла только из молодых натуралов. Таковы были параметры прописанные в протоколе: натуралы, у которых отказала та или иная система, больные с поражениями двух или более органов не рассматривались. Сейчас, поскольку на этот раз речь шла о пересадке печени, все пятеро имели тяжелейшие проблемы. Без пересадки их выживаемость была практически нулевой. Без интенсивных реанимационных мероприятий каждый из них давно бы уже умер. Наталья подбирала подходящих больных, вернее ей следовало решить, у кого из них наибольшие шансы выжить, и в какой очередности производить пересадки. С одной стороны реципиенты умирают, т.е все находятся в состоянии крайней тяжести, с другой их организм должен еще быть достаточно сильным, чтобы пережить операцию и быть в состоянии адаптировать пересаженный орган. Тонкий баланс и Наталья должна была его нащупать.

С аксакалами из лаборатории советоваться было глупо. Конечно, поскольку они все команда, Наталья регулярно докладывала о больных, но внятных соображений от коллег ждать не приходилось. Кто-то вообще никогда не занимался клинической медициной, а кто-то так давно, что Наталья даже не принимала их опыт в расчет, да и медицина была в те былинные времена совершенно другой, примитивной, интуитивной, на уровне "проб и ошибок". Как ученых она Стива, Риоджи, Роберта и Люка уважала, но как практических врачей – нет. Ученые, давно полностью ушедшие в свои эксперименты, протоколы, статистики, публикации, авторы монографий и учебников, они смотрели на результаты тестов, которые она им систематически показывала, по-поводу каждого больного, но по-настоящему оценить его состояние не могли, а она смотрела на живот больного и мысленно "видела", что там внутри происходит. Был еще Алекс Покровский, он-то все понимал, но не так как она. Алекс – хирург-гепатолог и гастроэнтеролог, специализирующийся на пересадках органов пищеварения. Он член их команды только временно, потому что сейчас они пересаживают печень, а потом они пригласят другого специалиста: пульмонолога, офтальмолога, гинеколога. Алекс – лучший, но операций по пересадке печени он произвел уже десятки, какая ему в сущности разница, что пересаживать: донорскую печень или искусственную. Техника операции от этого не изменится.

Алекс был Наталье скорее симпатичен, хотя никакой солидарности с другим ювеналом, Люком, она не испытывала, наоборот, ей было неприятно, что он гораздо ее младше, а это означает, что он… нет об этом думать не стоило. Наталья вообще уважала людей за их профессиональный вклад в общее дело, а не за человеческие качества. Алекс – прекрасный хирург, но тут-то и начиналась проблема, которая, как она считала, свойственна всем хирургам: у них "золотые" руки, прекрасная реакции, недюжинная стрессоустойчивость, организованность, выдержка, но с другой стороны им не хватает интеллекта, широты личности, охвата проблем больного во всей их совокупности. По ее глубочайшему убеждения хирурги были скорее пролетариями профессии, а не ее аристократами. А вот она была той самой "белой костью", умной, хваткой, внимательной, знающей, опытной. В команду ее за эти качества и привлекли. Хирурги будут меняться, а она останется. Ее сам Стив пригласил. В Америке сотни хороших специалистов, но он выбрал именно ее. Сколько, тогда, десять лет назад, он проинтервьюировал врачей? Кто ж знает? Взяли ее. Наталья собой гордилась. Как было бы хорошо, чтобы ее гордость кто-нибудь разделил, но она знала, что особо некому, "семейка" в счет не шла. В команде ее уважали, ценили, признавали высочайший профессионализм, но во всем этом была определенная формальность. Да, они команда, но есть ли им дело друг до друга? Странно, раньше Наталья такими вопросами не задавалась, а в последнее время они иногда приходили ей в голову. К чему бы это?

Наталья зашла в большой реанимационный зал, где за перегородками, опутанные проводами, лежали ее пациенты. Наталья поймала себя на том, что сначала вглядывается в показания датчиков на мониторах, а уж потом смотрит на распростертого на кровати человека.

Мужчина, 38 лет, белый… последняя стадия цирроза. Поступил в больницу 3 месяца назад с желудочным кровотечением, асцитом, не поддающимся никакой терапии, с резко сниженным содержанием альбумина. Сейчас мужчина был в сознании, явно слышал, что к нему подошел доктор, но глаз не открывал. "Слишком слаб, истощен рвотой" – Наталья смотрела на мужчину безо всякого сочувствия. Он был реципиент и больше никто. Она скользнула взглядом по его имени, но как его зовут ей тоже сейчас было совершенно безразлично. Изможденное лицо, крайне исхудавшее тело, почти не двигается, налицо явная атрофия мышц плечевого пояса и межреберной области. Больной открыл глаза и попытался что-то сказать, но Наталья не услышала, речь была невнятной. Она ему успокаивающе улыбнулась и снова уставилась на монитор. С ним надо что-то решать. Может не надо его трогать. Слишком уж высокий протромбин. Они будут стараться, а он умрет от тромба? Нет уж, игра не стоит свеч. Давать антикоагулянты? Да выдержит ли он их? Ладно, посмотрим на него завтра. Наталья отошла от больного, так пока и не приняв решения. Здоровый мужик, есть у них подходящего размера орган. Вроде есть, но стоит ли тратить эту большую драгоценную печень на циррозника? Это, разумеется, его печень, выращенная из его же стволовых клеток, но… можно и другого, совместимого реципиента позже найти. Тут надо думать. Наталья может и решила бы совсем от этого реципиента отказаться, но не могла. Ее удерживала профессиональная солидарность. Мужик был доктором, последние пять лет работавшим в Кении с "Врачами без границ". Как уж они там инструменты стерилизуют? Заразился гепатитом С. Сначала вроде все не очень быстро развивалось, а в течение последнего года – очень резко: желтуха, асцит, жуткая слабость, рвота. Не повезло мужику. Не алкоголик, мог бы даже с вирусом жить и жить, а теперь… что с ним делать? Хотя какие сейчас могут быть посторонние факторы для выбора реципиента: доктор – не доктор… он должен выжить и жить настолько долго, чтобы войти в положительную статистику.

В соседнем отсеке лежала совсем молодая девушка, азиатка, то ли кореянка, то ли китаянка. Она была в коме. Сходила с семьей за грибами. Дались корейцам эти грибы! Отец с братом умерли, а она была пока жива. Сильный организм, а может съела меньше. Печень за пару дней совсем некротировалась, если не пересадить, девчонка умрет. Так, понятно. С ней надо работать. Во-первых у них есть маленький орган, хоть и не из ее стволовых клеток, но он ей подойдет, и к тому же печень у нее отказала, а вообще-то до отравления организм был совершенно здоров. Печень уже конечно не спасти. Надо делать. Девятнадцатилетняя азиатка Наталье подходила. Сейчас главное, чтобы они за ее почками следили. Указания на этот счет уже были сделаны, Наталья хотела их подтвердить, но раздумала. В реанимационном отделении Хопкинса врачи знали свое дело, тем более, что эти пятеро больных были потенциальными участниками невероятно дорогостоящего и важного эксперимента, и все об этом знали. Персонал от их пациентов не отходил.

Так, что тут у нас дальше? Сорокавосьмилетняя женщина с далеко зашедшим фиброзом. Диффузный… ну да, понятно. Все доли поражены. Не печень, а сплошной рубец. Женщина была очень слаба, но в сознании. Увидев доктора, она оживилась. Все бы ничего, но у больной хронический аутоиммунный гепатит, они ей новую печень – а она ее снова уделает. Наталья молчала, и больная не догадывалась, в каких выражениях она думает о ее перспективах. На лице доктора была написано вежливое участие. Женщина смотрела на Наталью с надеждой, ей и в голову не приходило, что ей могут в операции отказать. "Да что тут думать, у больной снова начнется склерозирующий первичный аутоиммунный холангит, все эти ее обычные язвенные колиты… весь букет, но до полной недостаточности ведь будет еще далеко. А это как раз то, что им надо. Сначала-то ей будет резко лучше" – Наталья была склонна рекомендовать фиброзницу для пересадки. Что капризничать? Разве найдешь совсем здоровенького больного, которому нужна пересадка? Они все лежат в реанимации и умирают, это факт.

"Следующий, кричит заведующий" – Наталья внезапно начала думать по-русски, вспомнив старое школьное выражение. Что это вдруг на нее нашло? По-русски Наталья давно не говорила и даже не думала.

Перед ней лежал совсем молодой красивый парень. Сейчас он неважно выглядел, но все равно наметанным взглядом Наталья определила, что он статный и сильный. Разбился на мотоцикле, внутреннее кровотечение, стабилизирован, но печень разорвалась практически надвое. Срочная операция оказалась неудачной, большая часть органа была просто размозжена, желчные протоки не генерировались, сосуды кровили и парню все время переливали лимфу. Если бы он сразу не попал в Хопкинс, его бы скорее всего уже не было в живых. Он сломал ребра и отломки разорвали печень. Сейчас на аппаратах больной как-то жил, но прогноз его был неутешительный. "Вот ему-то мы точно пересадим. Только надо будет его потянуть как можно дольше, хоть как…" – Наталье очень захотелось, чтобы мальчишка-мотоциклист не умирал. Родители при рождении заморозили плаценту и они взяли из нее стволовые клетки, новая печень уже росла. Да только толку от этого все равно ноль, родной печени еще расти и расти, а так долго его не протянут и надеяться нечего. Парню другую печень пересадят, там есть одна, которая совпала с его белком. Но сейчас ей нужен реципиент для пятницы. Усилием воли Наталья выкинула парня из головы.

Ага, а тут рак. Гепатоцеллюлярная карцинома. Больной – молодой мужчина, ранняя стадия, и это для него наилучший вариант. Разумеется никаких симптомов у него не было. Все выявилось случайно. В анализе крови, заказанном доктором просто так, профилактически, показали функции печени были не очень. Потом все как всегда: кровь на альфа-фетопротеин, МРТ, биопсия. Опухоли множественные, их пять, поэтому трансплантация показана, тем более, что в данном случае пересадят "свою" печень. Редкий рак, нет метастаз. Команде с этим больным повезло. Наталья подумала, что в пятницу с него и начнут. Потом азиатка. Насчет третьего реципиента она все-таки не определилась. Есть еще завтра и послезавтра, хотя… нет, решать придется завтра. Больного начнут готовить.

В лабораторию Наталья больше не вернулась. Завтра вторник, в 9 утра будет их обычная конференция под председательством Стива Уолтера. Надо отдать Стиву должное, он их зря не задерживал. Все по-деловому сообщали о положении дел на своем участке и все. Найори и Клин говорили с точки зрения Натальи слишком медленно. Что с них возьмешь, все-таки совсем старые дядьки. Риоджи с его вечной вежливой улыбкой, за которой неизвестно, что стоит, надо же она никогда не видела его смеющимся, вообще не замечала никаких перепадов настроения. Какой-то человек-машина. К вопросу о машине… Наталья вспомнила машину Клина. Черный кадиллак, "членовоз" – Наталья снова вспомнила старый русский сленг своей московской молодости. Неужели Боб не понимает, что ни один молодой, неважно ювенал или натурал, ни за что бы не сел в такую стариковскую машину. Ей самой уже 68 лет, но она-то чувствует современную моду. А интересно, все ювеналы чувствуют биение жизни, или это зависит… Наверное все-таки не все, а только такие продвинутые как она. Хотя… тут все непросто. С другими ювеналами ей дружить особо не хотелось, а с натуралами у нее по каким-то причинам не получалось. Да, нет, со совсем так: с ювеналами она общалась, с ними в известном смысле было легче. Но тут всегда присутствовал фактор соперничества, ревности: кто моложе, бодрее, жизнеспособнее? Наталья сравнивала себя с другими и была при этом уверена, что любой ювенал тоже так делает, хотя обсуждать свои наблюдения среди них было не принято.

У нее были в городе дела. Она пообедала, заехала в спортивный клуб, поиграла в теннис и немного поплавала в бассейне. Вечером Наталья уселась в мягкое кресло на террасе и налила себе джина с тоником. Усталости не было, даже было немного обидно, что уже вечер и скоро придется ложиться спать. Хотелось еще куда-нибудь выйти, чтобы продлить этот летний день, расслабиться, поболтать, почувствовать свою желанность. Подруг у Натальи никогда не было, с женщинами ей было некомфортно и скучно. А что, позвонить что ли кому-нибудь? Наталья уже было совсем собралась звонить Люку, хотя с ним всегда была опасность разговоров о работе, да и пойдет ли он? В этом у нее тоже были сомнения, но ничего решать не пришлось. Телефон зазвонил тонким дурашливым свистком. Сашка… натурал, сын русских родителей, родившийся в Балтиморе. Она Сашке нравилась, он и понятия не имел, что она ювеналка. А что, говорить ему, что ей под семьдесят? Нет уж. А зачем она тогда вакцинировалась? Вот для таких Сашек. Впрочем, если бы он спросил, она бы скрывать свой возраст не стала. Еще чего…

Сашкин голос как обычно неприятно резанул явно лоховскими интонациями:

– Натуль? Как сама? Я подумал… может завалиться к тебе на всю ночь? Ты как?

Ох, уж эта его "натуль"… он, главное, подумал, что "завалиться" – это вопрос решенный. Удобно, ничего не скажешь. Она вроде как всегда счастлива его видеть. Натальей овладело непреодолимое желание сказать Сашке что-нибудь резкое, сделать так, чтобы он больше вообще ей не звонил, но в следующую секунду она подумала, что Сашка – есть Сашка, он молодой, не сильно образованный американец, вконец испорченный замкнутым мирком русской, преимущественно еврейской эмиграции, где все знали его самого, его родителей, родственников, и он тоже всех знал. Ну, да, для него она "Натуля", такая же, как он и его друзья. Молодая русская девка, которая раньше жила в Нью-Йорке, теперь переехала сюда и он ее опекает, вводит в компанию. Сашка даже спрашивал, где она работает, узнав, что в Хопкинсе, больше вопросов не задавал. Наталья ему бы и не сказала, кем именно она там работает. Это бы их только отдалило. Сашка был уверен, что она натуралка, даже в этом почему-то не сомневался. Сам он рьяно отстаивал позиции "натурализма", что Наталью не удивляло, потому что быть натуралами было сейчас модно. Сашка продавал машины на большом дилершипе Хонды, с важным видом сидел в офисе, оформлял кредиты, гордо ходил по стоянке, расхваливая каждую модель. Он считал себя очень удачливым и обаятельным. Машины у него покупали, Сашкино обаяние работало, он получал больше комиссионных, чем другие дилеры, и был собой вполне доволен. Если бы Наталья ему рассказала, что всю жизнь училась, вкалывала, как собака, что ей 68 лет, что она жила еще при Брежневе, что писала перьями и носила черный фартук, он бы ей просто не поверил.

Наталья все это Сашке не рассказывала не только потому что ей не хотелось оказаться с ним по разные стороны возрастной баррикады, но еще и потому что Сашка вообще был не в состоянии задумываться о прошлом и будущем. Он умел жить только настоящим. У него сейчас была знакомая девушка Натуля, он иногда проводил с ней время, и Наталья была уверена, что не только с ней. Ни в других компаниях, ни на работе, ни дома он о Натуле не думал. Это было так, и Наталью вполне устраивало. Никакой любви она разумеется не ждала, тем более с Сашкой. В Сашке ей нравилось загорелое, здоровое, молодое тело, в остальном он ее раздражал. По опыту она знала, что уже довольно скоро это раздражение выйдет из-под контроля и Сашку придется послать подальше. И ладно, Наталья ни к кому не испытывала привязанности.

Несколько лет назад у нее был недолгий роман с Алексом Покровским. Алекс был "свой", доктор, человек с большим жизненным опытом, способный разделить с ней бремя ювенальности. Кроме того он был красив и строен, т.е. вызывал в Наталье желание. Они встречались у нее в квартире, иногда сидели в модных ресторанах для ювеналов. В последнее время на многих ресторанах появились таблички "juvenals are especially welcome", другие рестораны приглашала натуралов или геронтов. Относительно новый тренд. Конечно табличка не означала, что ресторан обслуживает исключительно одну группу, туда мог зайти кто угодно, но на деле получалось, что заходили в основном те, кого приглашали. С одной стороны это было приятно, люди расслаблялись среди своих, но с другой стороны в обществе намечался раскол, который замалчивался, но не для кого не был секретом.

Наталья знала, что она может позвонить Алексу, они встретятся, он снова проведет с ней время в ее квартире, но звонить не хотелось, потому что причина, по которой их связь начала Наталью раздражать, никуда не делась: Алекс слишком ее нагружал своими проблемами. Наталья вообще недолюбливала мужчин, которые жаловались на жизнь, искали утешения и совета. Она-то сама этого никогда не делала, а Алекс начинал говорить о своей семейной ситуации и не мог остановиться. Хватит с нее, надоело ему сопли вытирать. Да, у него все было сложно, очень сложно, но Наталья вовсе не хотела в его сложности вникать, она и так знала про него больше, чем хотелось бы.