Читать книгу Торнатрас - Бьянка Питцорно - Страница 11

Часть вторая
Глава вторая

Оглавление

В нашем доме на каждом этаже по четыре квартиры: две большие и две маленькие. У нас – большая. Другую большую квартиру на нашем этаже снимает доктор Мурджия с женой и сыном, которому уже восемнадцать. Две комнаты доктор использует под амбулаторию. (Я знаю об этом от тети Динуччи – она знакома с его медсестрой.) Когда мы приехали, был неприемный час, и дверь Мурджия была заперта, как и двери двух маленьких квартир.

Зато наша дверь была открыта нараспашку, и на пороге ссорились «девчонки» (в такие моменты кажется, что они друг друга ненавидят) – на этот раз из-за того, что пятна, оставленные на полу малярами, не до конца оттерлись.

На лестничной площадке, опершись на перила, стоял какой-то светловолосый очкарик, молодой, но уже слегка полысевший, и с удовольствием следил за их ссорой, да еще подзуживал, со смехом отыскивая на полу невидимые пятнышки.


«А это что еще за тип? Чего ему надо? С какой стати он вмешивается в наши дела? И почему «девчонки» не пошлют его куда подальше?» – подумала Коломба.

Она надеялась, что, увидев их с Араселио, он удалится или, по крайней мере, замолчит. Но, как только они появились на лестнице, тип замахал им рукой и воскликнул с сильным иностранным акцентом:

– Ну наконец-то! Добро пожаловать в наш дурдом. Мы зовем его «Наша Твердыня».

– А это Ланчелот Гривз, – сообщил Араселио, – секретарь синьора Петрарки. Мити, mi amor[14], – обратился он к невесте, – успокойся. Пол esta lindissimo, очень чистый.

– Рад знакомству, – сказал Ланчелот Гривз. – Блоха ждет вас в гостиной вместе с вашей мамой. Она так рвалась с вами познакомиться, что ни в какую не пожелала остаться в постели.

«Опять эта блоха? Но кто же это?» – с раздражением подумала Коломба.

Судя по размеру велосипеда, она могла быть ровесницей Лео. Но почему тогда, спрашивается, она должна лежать в постели почти в час дня? И что она вообще делает у них дома?

Коломба так разозлилась на сестер, что вошла в квартиру, даже не оглянувшись. На стене в прихожей уже висело зеркало, и в нем отразилось на миг ее недовольное лицо.

«А ведь это такой торжественный момент, – подумала Коломба. – Мне бы сейчас светиться от счастья».

Но эти двое умудрились все испортить.

Судя по звукам, доносившимся из глубины квартиры, мама уже включила телевизор. Коломба прошла по заставленному коробками коридору и шагнула в гостиную.

Синьора Эвелина сидела в новом кресле, поставив ноги на скамеечку, расслабленная и непринужденная, как будто и не было утомительного пути. Как будто она всегда сидела в этом удобнейшем кресле с пультом в руке и переключала каналы, проверяя качество изображения.

– Все берется: «Амика», «Телекуоре»… и «Телепоп»! И даже «Друзья Иисуса», – говорила она, когда Коломба вошла в комнату. – А это что за канал? Говорят по-французски.

– Это Antenne Deux. «Амика» оставляет им немного места. Но вечером, когда идут самые интересные передачи, их не посмотришь, – ответила девочка, сидевшая рядом с синьорой Эвелиной на ручке кресла.

Коломба подозрительно на нее покосилась.


«Вот, значит, чей это велосипед со звездочками. Вот она, блоха. Не блоха, а микроб какой-то», – подумала я.

Маленькая, худая, бледнющая, с темными глазками-бусинками и рыжими перьями волос, а на лице полно веснушек и каких-то непонятных красных пятнышек.

Если не считать этого англичанина Ланчелота, она стала первой из наших соседей. И если бы меня спросили сейчас о моем первом впечатлении, я бы не задумываясь сказала: «Ужасное».

Судите сами. Несмотря на жару (мы переехали в начале сентября), на голову она натянула темно-синий шерстяной берет, а вокруг шеи обмотала теплый шарф, хотя явно не собиралась выходить из дома, потому что была в пижаме и тапочках. Поверх пижамы на ней был надет серый мужской кардиган до колен. Рукава кардигана, даже закатанные, закрывали ей руки до запястий.

Как можно заявиться в гости к совершенно незнакомым людям, да еще в таком отстойном виде?! Еще меня поразило то, как вела себя моя мама. Обычно при посторонних, даже при наших с Лео одноклассниках, она закрывалась в себе, как улитка, и хорошо, если здоровалась. А сейчас она улыбалась и болтала с этой нахалкой, как будто знала ее всегда.

– Я слышала, что студии канала «Амика» находятся в Милане, – говорила мама. – Может быть, даже недалеко отсюда? Представляешь, как здорово было бы встретить на улице Риккардо Риккарди? Как ты думаешь, не отказался бы он дать мне автограф?

И эта наглая девчонка ей ответила:

– Конечно нет. Если попросите, даст наверняка. – Мама, довольная, улыбнулась. – Только смотрите не влюбитесь, – шутливым тоном предупредила та, – у этого плейбоя Риккарди полным-полно невест!

– Неужели! Откуда ты знаешь?

– Синьора Мурджия, жена нашего доктора, всегда показывает мне журналы, которые покупает для пациентов, чтобы им не скучно было ждать своей очереди.

– Может быть, она и мне покажет?

У меня внутри все кипело. Что этой проходимке у нас нужно? Без нее мы были бы с мамой вдвоем и я бы спросила ее: «Как тебе наша квартира? Правда, хорошую мы выбрали мебель?» Конечно, я не смогла бы заявить ей, как когда-то в Генуе папа: «Хочу, чтобы ты знала: в этом доме мы будем очень, очень счастливыми». Не смогла бы даже попросить ее: «Пожалуйста, постарайся быть не такой несчастной в этой нашей новой жизни в Милане».

Но я могла бы дать это понять, если бы мы были сейчас с ней вдвоем или хотя бы втроем, вместе с Лео. А с этой чужой девчонкой… Ну почему мама не скажет ей: «А теперь иди домой. Нам с Коломбой надо побыть вдвоем»?


– Значит, это тебя зовут блохой, – скорее констатировала, чем спросила Коломба, бросая на пол дорожную сумку.

– Привет, – не слезая с кресла, спокойно ответила рябая девчонка. Можно было подумать, что они давно знакомы. Она даже не заметила дерзкого жеста Коломбы. Или сделала вид, что не заметила. – Не подходи ко мне близко, а то я заражу тебя ветрянкой. (Так вот откуда эти красные пятна. И вот почему она так закутана и должна лежать в постели. Но зачем же тогда ходить по гостям и разносить заразу?)


– Не волнуйся, солнышко. Мои дети уже переболели ветрянкой. И корью тоже, – сказала синьора Эвелина, похлопав ее по руке. – К тому же они привиты.

– Солнышко? – Коломба почувствовала, что сейчас умрет от ревности.

Она еле сдержалась, чтобы не схватить девчонку за плечи и вытолкать ее из комнаты. Хорошо, что в эту минуту в комнату вошли совершенно умиротворенные тетушки в сопровождении Ланчелота Гривза.

– Эвелина, познакомься, это секретарь синьора Петрарки, – представила его тетя Динучча. – Он распоряжается их частью здания. Ланчелот был очень любезен и рассказал нам все о доме и жильцах.

– Мой начальник был большим другом графа Райнольди, – объяснил англичанин. – Если вам что-нибудь понадобится, всегда обращайтесь.

– Поскольку вы вдвоем владеете большей частью здания, вам надо держаться вместе, – заметил Станислав. – Есть риск, что третий собственник, который владеет третьим этажом, захочет ступить на тропу войны.

– Да, он даже обещал это, потому что хотел купить нашу долю, а мы не согласились, – засмеялся Ланчелот. – Но эти Преследы не на того напали. Моего начальника на пушку не возьмешь.

– Преследы? – озадаченно переспросила синьора Эвелина. Слово напомнило ей персонажей одного телесериала – страшных чудовищ, хотевших завоевать Землю.

– Так мы называем этих прилизанных и напомаженных нахалов с третьего этажа, поскольку их фирма называется «ПРЕСТНЕДВ» – «Престижная недвижимость».

– Ого! Теперь я понимаю, кто написал то письмо адвокатам! Нас они тоже просили продать всю нашу площадь, – сказала тетя Динучча. – Только вот с какой стати? В наши планы это никак не входит.


Значит, Араселио был прав. Эти типы с третьего этажа хотят заграбастать наш дом, чтобы (на радость Карраде) сделать его таким же «белым», как остальные дома в квартале, и продать богатым – los riccos.

От англичанина мы узнали, что «ПРЕСТНЕДВ» – предприятие анонимное. Имя директора никому не известно.

– Не нравится мне, когда люди прячутся за каким-то странным сокращенным названием. Это не внушает доверия, – сказала тетя Динучча.

– Но бояться нам нечего, – успокоил ее Ланчелот.

Он объяснил, что, раз нам с синьором Петраркой принадлежит по два этажа, а третьему хозяину – только один, перевес на нашей стороне.

– Четверо против одного. Ну и что они могут нам сделать?

Вообще-то мне не очень улыбалось дружить с семейством этого пятнистого микроба, откликавшегося на смехотворное имя Пульче[15] Петрарка, только потому, что иначе преследы могут отобрать у нас наш дом.

– Не может быть, чтобы тебя по правде звали Блохой, – сказала я как можно презрительнее. – Должно ведь и у тебя быть настоящее, нормальное имя, как у всех.

Я думала, что ей дали прозвище из-за того, что она такая маленькая и худая, как микроб. Не ожидала, что она невозмутимо ответит:

– Правильно, у меня есть настоящее имя, но не знаю, насколько оно нормальное. Меня зовут Пульхерия.

Она вызывающе посмотрела на меня, зная наизусть все, что говорят люди, впервые услышав ее имя.

– Что-о-о?! – воскликнул Лео, вылупив на нее глаза.

– Это же надо – окрестить так девочку! – возмутилась мама.

Я ничего не сказала, только выразительно посмотрела на Блоху.

«Да уж, настоящее имя ничуть не лучше прозвища», – сказали мои глаза.

Она расхохоталась и пожала плечами.

«И в самом деле, – подумала я. – Не она же себя так назвала».

Тетя Мити и тетя Динучча чуть не испепелили меня взглядом. Обе терпеть не могут, когда начинают обсуждать странные имена. И я могу их понять.

Папа рассказывал, что дедушка Тоскани – он ведь был анархистом – хотел назвать свою первую дочь Динамита. Но так как в загсе не разрешили, назвал ее Дина, оставив для второй имя Мита. Еще папа говорил, что, когда бабушка звала девочек домой ужинать: «Дина, Мита, домой!», мальчишки кричали: «Динамита! Полундра! Сейчас взорвется!»

Но Пульхерия, по-моему, еще хуже. Похоже на ругательство, хотя на самом деле это латинское имя, которое значит «самая красивая», как объяснил нам Ланчелот Гривз. Родители преподнесли ей этот подарок еще до того, как бросили ее на дедушку, а сами отправились помирать на край света. (Значит, она не дочка этого старого толстяка Петрарки, а его внучка.)

Тут глаза у мамы наполнились слезами.

– Ох, бедная! Значит, тоже сирота! – воскликнула она жалостливым голосом и протянула руку, чтобы погладить синий шерстяной берет. – Видишь, сколько у вас общего, Коломба. Я уверена, что вы подружитесь, – сказала она чуть погодя, устремив на меня многозначительный взгляд.

«Ни за что, – подумала я. – Подружиться с этой противной блохой – никогда! Во-первых, она еще маленькая. Наверно, пошла в четвертый класс, а может, и в третий. И потом я никогда не стану дружить по указке».

– Когда она была маленькая, я для краткости звал ее Пулька, – продолжал секретарь. Кажется, он был при ней нянькой и считал своим долгом всегда становиться на ее защиту. – Но кто-то расслышал «Пульче», и это прозвище привязалось. С тех пор она не слишком выросла, – сказал он задумчиво, – хотя ест неплохо. Я слежу, чтобы каждый день съедала положенные витамины и всякое такое.

«Ну зачем он все это рассказывает? – подумала я. – Почему бы не дать нам спокойно распаковать вещи?»

Выставить их за дверь было неудобно, поэтому я решила удалиться сама.

– Пойду к себе в комнату, разложу книги, – сказала я. И с достоинством вышла из гостиной.


14

Любимая (исп.).

15

Пульче (ит.) – блоха.

Торнатрас

Подняться наверх