Читать книгу Чемодан, вокзал, Россия. Сборник очерков и рассказов - Cергей Евсеев - Страница 14

Я хотел бы прожить в этом городе всю жизнь. «Город прекрасный, город счастливый… Мать городов русских!» – это у Булгакова. А для меня Киев – это как первая любовь.

Я приехал сюда в неполных семнадцать лет на излете весны, когда весь этот город, со своими живописными садами на древних холмах по-над Днепром, с бесчисленными белокаменными монастырями, с золотыми, синими, зелеными маковками церквей, «вырастающих», как грибы, то там, то сям на этих летописных холмах, – весь он предстал передо мной, как невеста в своем невесомом подвенечном одеянии, сотканном из белого, яблоневого и сиреневого цвета… Едва ступив на территорию Киево-Печерской лавры (тогда еще – историко-культурного заповедника) я тотчас почувствовал необычайный прилив сил, душа наполнилась несказанной радостью и… покоем. Там, в Лавре, охватив своим восторженным мальчишеским взором весь великолепный вид, открывающийся с площадки за Трапезной церковью: на нижние лаврские храмы, утопающие в садах, на синюю полосу Днепра, на белые современные постройки левобережья, на воздевшую к небесам руки со щитом и мечом Родину-мать (которую, смешно вспомнить, я из окна поезда принял за Святого Владимира), – я всем своим сердцем, всем существом своим почувствовал, что таки да, не обманули меня все прочитанные до этого книги, былины и сказания, повествующие об этом славном городе – это и есть то святое место, откуда «есть и пошла земля русская». А еще в тот торжественный момент меня охватило глубинное чувство, буквально завладевшее всем моим существом – что вот я и вернулся на свою исконную родину… И это чувство не покидало меня все прожитые здесь годы.

Как же радостно было возвращаться в любимый свой город после долгой разлуки, после командировок и странствий, причем – в любое время года!.. Я исходил вдоль и поперек все его дивные, завораживающие улочки, будто бы зовущие за собой к чему-то тайному, еще не изведанному, улочки, которые ручейками и реками стекаются к площадям с древними величественными соборами, словно бы поддерживающими своими золотыми шлемами-куполами огромную шапку лазурного небосвода. Я сотни раз прикасался ко всем его святыням, к старым камням его нарядных, приветливых особняков, отличающихся «лица необщим выраженьем». Я полюбил его людей – всегда улыбающихся, приветливых, добрых. Как полюбил впоследствии и их дивную певучую речь, звучавшую со всех сторон подобно весеннему звонкому ручейку.

Да, я хотел бы жить здесь до конца своих дней… Но однажды я проснулся и не узнал своего любимого города: где же то добро, те благость и свет, которые всегда, во все, даже самые тяжелые времена, так ласкали мою душу, наполняя ее живительными силами, любовью, верой и надеждой? Где же те добрые, милые люди, которых я так любил? Где это все, куда подевалось? Город вздыбился, ощетинился, показал свой звериный оскал и погнал черные потоки людей на центральную свою площадь – на Майдан. А как все тихо-мирно, и даже невинно, на первый взгляд, начиналось: совсем еще юные мальчики и девочки с национальными флагами и плакатами «Украина – цэ Европа!» Какой восторг – они же дети!… Но за их спинами уже буравили землю ошалевшие от предчувствия большой крови и в любой момент готовые сорваться с цепей черные псы, записавшиеся в ряды борцов за украинские «гиднисть» (достоинство) и «нэзалэжнисть». И вот их час настал. На майдане запылали покрышки, зазвенели устрашающей дробью пустые бочки, исказились ненавистью и злобой лица: «Москаляку на гиляку!», «Слава нации – смерть врагам!» А на смену жовто-блакитным национальным полотнищам пришли, заполонив все вокруг, черно-красные флаги УПА. «Слава Украине! Героям слава!» – волнами покатилось с одного конца огромной площади в другой и обратно…

Однажды, проталкиваясь через эту обезумевшую толпу к метро, я вдруг почувствовал всем своим существом: «А ведь это начинается война! И война против моей большой Родины – России!» А через месяц, на Крещение, уже весь центр Киева был охвачен огнем и затянут черными клубами дыма. «Беркут», стоящий стеной на «пограничных» рубежах и мужественно сдерживающий натиск разъярённой толпы, вовсю забрасывали булыжниками и коктейлями Молотова, жгли и били дубинками и ломами… Вскоре появились две первые, ритуальные жертвы майдана. И поднялся вселенский вой. О сотнях раненых и искалеченных мальчиках-беркутовцах – ни слова. После первых «жертвоприношений» путь назад был отрезан. На майдане запахло кровью. А этот запах, как известно, доводит хищника до исступления. Киев притих в ожидании новых потрясений, перестало работать метро… На горизонте замаячил призрак «Небесной сотни».

Благословенные, «легендарные», по Булгакову, времена закончились. И началась история. Вернее, повторилась.

«Как же все повторилось, вся эта историческая мистерия, описанная в „Белой Гвардии“: полчища псевдоказаков в жупанах, с „чубами-оселедцами“ на бритых головах, все та же волна ненависти против „жидов“ и „москалей“, и даже те же гробы на Крещатике… Как все повторилось без малого-то сто лет спустя! Только еще страшнее и беспощадней. А ведь 21 век на дворе! Кто бы мог подумать», – такие мысли беспорядочным вихрем неслись в моей воспаленной голове, когда я пробирался, прижимаясь к домам, по безлюдным и настороженно притихшим улочкам путем Алексея Турбина, но не тем, которым он пошел, движимый любопытством, в результате чего и наткнулся на взвод петлюровцев на Прорезной, а тем, которым должен был пойти, чтобы спастись: от бывшей Театральной на бывшую же Большую Подвальную, затем переулком мимо белой стены Софии к Старокиевской горе, оттуда по извилистому Андреевскому спуску скатился на Подол, к трамваю, и влился в густой поток охваченных тревогой людей, как по команде побросавших средь бела дня свои офисы и устремившихся штурмовать наземный городской транспорт. Три эти памятных, страшных дня конца февраля прошлого года прошли для меня как в горячечном бреду. А на четвертый день все стихло. И моему взору открылся чудовищный вид – истерзанного и поруганного моего города, сплошь – в черных ранах и язвах. И над всем этим по-прежнему вился серый едкий дым. Как на пепелище… Но ненависть и злоба, поднятые вожаками майдана, как болотная тина, из глубины людских душ, никуда ведь не исчезли. Вскоре они снова выплеснулись на улицы. Лидеры украинских националистов жаждали реваншистского «броска на восток». И новые власти им такую возможность предоставили.

– Почему вы уезжаете? – спросила меня симпатичная девушка в бюро переводов, возвращая мне пачку переведенных на русский язык (с украинского!) документов, подготовленных мною для подачи на принятие гражданства в российское консульство. – И почему в Россию?! – явно читалось в ее широко распахнутых, небесной чистоты глазах.