Читать книгу Тяжелее небес. Жизнь и смерть Курта Кобейна, о которых вы ничего не знали прежде - Чарльз Р. Кросс - Страница 2

Эта книга была впервые опубликована в сентябре 2001 года, с «официальной» датой выхода 24-го числа упомянутого месяца, совпадающей с десятилетней годовщиной Nevermind. Об этом юбилее Nevermind практически не говорилось в прессе, потому что атаки, случившиеся 11 сентября, затмили мир в том месяце, включая любую годовщину, связанную с Nirvana.

За годы, прошедшие с момента первой публикации книги «Тяжелее Небес», я получил тысячи бумажных и электронных писем от читателей, но ни одно из них не было более памятным, чем то, которое пришло всего через неделю после сентябрьских терактов. Человек, написавший его, работал в одной из башен Всемирного торгового центра. Он сидел за своим столом и читал книгу «Тяжелее Небес» в тот момент, когда первый самолет врезался в соседнюю башню. Мужчина эвакуировался и выжил, но ему хотелось, чтобы я знал, что он оставил свой экземпляр «Тяжелее Небес» в башне. Я попросил своего издателя отправить ему еще один экземпляр книги, поскольку он сказал, что не дочитал ее. Это был странный, сюрреалистический поворот, который каким-то образом связывал эту конкретную творческую работу с трагедией или, по крайней мере, заставлял меня чувствовать пусть и слабую, но связь.

Это чувство личной причастности, которое возникало даже во время невообразимой трагедии или на огромном расстоянии, отражает то, что многие читатели этой книги выражали на протяжении многих лет о связи, которую они чувствуют с Куртом Кобейном. Вряд ли кто-то из них знал Курта, но тем не менее его смерть ощущалась как личная потеря. В некотором смысле это и было чем-то личным, потому что смерть Курта была также и смертью Nirvana, и каждый, кто любил эту группу, тоже что-то потерял. Это огромная потеря, которую ощутили не одно и даже не два поколения, но и те, кто ни разу не видел концерт Nirvana, никогда не встречался с Куртом, кто не умеет говорить по-английски или даже еще не родился на тот момент, когда Курт ушел из этого мира двадцать лет назад.

Я ощущаю эту потерю даже через тринадцать лет после публикации этой книги и два десятилетия после смерти Курта. Редко бывает хотя бы одна неделя, когда во мне не просачивается печаль о том, что могло бы быть или как могла бы измениться судьба, не случись этой трагедии.

Поскольку Курт был публичной личностью, с жизнью, прожитой в заголовках газет, легко забыть о том, что его смерть была еще большей трагедией для тех, кто знал его лично. И в процессе написания этой книги многие из этих людей вошли в мою жизнь, и многие остались ее частью. Каждый здравомыслящий биограф знает, что писатель может показать только очень маленькую часть любой жизни – кусочек, – независимо от того, насколько велика его книга. Вирджиния Вулф[1] однажды заметила, что биография «считается завершенной, только если в ней всего шесть или семь «я», в то время как у человека их может быть тысячи». Я стараюсь писать свои биографии для широкого круга читателей, а не только для близких людей моего героя. Тем не менее очень льстит тот факт, что те, кто знал вашего субъекта, говорят, что вы смогли уловить часть его сущности, одно из этих тысяч «я». Вы надеетесь, что ваша книга заставит кого-то почувствовать, хотя бы на мгновение, что они снова встретили своего потерянного друга. Я слышал те самые слова, которые заставили меня ощутить себя достойным этих усилий.

Если бы я писал «Тяжелее Небес» сейчас, то мог бы еще более прямо описать процесс, посредством которого мне был предоставлен доступ к дневникам, письмам и бумагам Курта. Эта книга была написана без «одобрения» кого-либо, хотя иногда я видел противоположные предположения в интернете. Я получил различные материалы из ряда источников, включая Кортни Лав, которая владеет большей частью дневников Курта, но не всеми.

У четырех других источников также были припрятаны дневники и письма. Лав любезно позволяла мне изучать дневники, которые были у нее, не получая ничего взамен. Она не читала эту рукопись заранее и в итоге была недовольна некоторыми моментами в ней.

Действующий менеджер Лав организовал для меня изучение дневников Курта. На три дня я остался совершенно один в доме в каньоне недалеко от Лос-Анджелеса с несколькими вещевыми мешками, полными дневников Курта и Кортни, и с кучей различных бумаг и рисунков. Я не думаю, что кто-то из сторон знал о том, что в них находилось, потому что многое из того, что там лежало, было очень личного характера: медицинские записи и налоговые декларации. Курт и Кортни жили в хаосе, и я предполагаю, что их личные вещи были закинуты в эти сумки, заброшены в шкаф после смерти Курта и оставались нетронутыми до тех пор, пока за них не взялся я.

Дневники были необыкновенными. На многих страницах были пятна, которые могли быть чем угодно: кофе, газировкой и, возможно, даже следами от употребления наркотиков. Также там были и засохшие пятна крови.

Однажды поздно вечером в этом пустом доме я наткнулся на страницы, на которых Курт умолял Бога помочь ему избавиться от своей пагубной привычки. Эти слова были одним из самых жутких и печальных моментов в моей жизни. Я не знаю, как объяснить то, почему кто-то смог, а Курт так и не завязал с наркотиками и алкоголем. Во время написания «Тяжелее Небес» я узнал много информации об истории его раннего детства, которое сформировало личность Курта Кобейна, но также оно оставило у меня много духовных вопросов, на которые невозможно найти ответы.

Если бы сейчас у меня была возможность переписать эту книгу, то я мог бы пересмотреть структуру последней главы. Как читатель я не люблю сноски в тексте, поскольку чувствую, что они выводят меня из транса, в который я надеюсь войти, и из картин, которые я рисую в своем воображении, когда читаю биографию.

Тем не менее у меня было несколько молодых читателей, которые на протяжении многих лет писали мне и спрашивали, как я узнал, например, какой CD слушал Курт, или, может быть, я просто «придумал это».

Я собрал эту книгу по кусочкам из более чем трехсот интервью, а также из обширных полицейских отчетов. Поскольку самоубийство Курта было тщательно расследовано – несмотря на шумиху в интернете, которая предполагает, что это было убийство или заговор, – мне был предоставлен доступ к ряду документов, которые помогли собрать по кусочкам последние дни жизни Курта. Альбом Automatic for the People группы R.E.M. находился в его CD-проигрывателе, который был включен, когда полиция осматривала комнату; однако, когда поисковые группы обыскивали дом за несколько дней до трагедии в поисках Курта, стерео было выключено. Одни только эти подробности, касающиеся данного факта, сделали бы очень длинную сноску к одному предложению.

Также я старался не вставлять себя в текст в качестве рассказчика от первого лица. Я знал, что Курт сильно нажимал на ручку, когда писал свою предсмертную записку, ведь когда я держал настоящую записку в руке, то мог рассмотреть глубокие отпечатки слов на бумаге. Прошло почти полтора десятилетия с тех пор, как я держал эту записку, но я все еще чувствую ее эмоциональную тяжесть. Были места, где он нажимал так сильно, что перо проходило сквозь бумагу. Для этой книги мною были исследованы предсмертные записки, и я заметил, что зачастую их авторы демонстрируют почерк гораздо более аккуратный, чем обычно, так сильно желая в последний раз пообщаться с миром. Опять же, я мог бы добавить эти детали в виде очень длинной сноски, но это было бы вторжением в историю.

Некоторые части истории имеют свое продолжение даже после выхода этой книги в 2001 году. Многие из моих собеседников умерли, в том числе дедушка Курта, которого я хорошо знал на протяжении нескольких лет. Несмотря на то что эта книга частично разоблачает сущность Лиланда Кобейна, он все же пришел на мое дебютное чтение книги в Абердине в сентябре 2001 года. Лиланд сидел в первом ряду, и, учитывая его репутацию человека, время от времени прибегающего к насилию, я подумал, не замахнется ли он на меня. Вместо этого Лиланд с гордостью подписывал экземпляры книги, сидя со мной за одним столом. Я убежден, что он никогда не читал «Тяжелее Небес». Лиланд много раз приглашал меня в свой трейлер, и старение придавало мягкость его напыщенности. Он был удивительно похож на Курта.

Некоторые из тех, кого я процитировал здесь, кто вырос с Куртом в Абердине или бежал с ним в Сиэтл, с тех пор умерли от проблем, связанных со злоупотреблением наркотиками и алкоголем. Это ужасное продолжение этой истории, но оно также свидетельствует о печальной истине, которую я доказывал в течение некоторого времени: борьба Курта с зависимостью была так же укоренена в его раннем детстве и в его генетике, как и в славе.

Я понимаю, что все мы ищем оправдание смерти, особенно самоубийству, и что в случае Курта легче обвинять других, чем принять выбор, который он сделал сам. Если вы любили музыку Курта, значит, вы любили и его. Гнев и разочарование, присущие его самоубийству, трудно переварить. Даже через двадцать лет после смерти Курта трудно понять, где он был в тот день, какие чувства испытывал, какие решения принимал и какими были последние мгновения его жизни.

Но среди этой боли искусство продолжает жить своей собственной жизнью. Оно остается актуальным, дышащим и, я бы сказал, таким же важным, как и более двух десятилетий назад. Я до сих пор нахожу жизнь Курта неотразимой и порой вдохновляющей, учитывая то, над чем он возвышался. Курт переступал через свою боль, чтобы заниматься искусством, и это, несомненно, достойно восхищения. Мы все еще можем многое из этого почерпнуть.

– Чарльз Р. Кросс

Март 2014 года