Читать книгу Инвестиционная революция. Как мы сделали биржу доступной каждому - Чарльз Шваб, William Thomason - Страница 9

На второй год учебы в школе бизнеса мне нужна была постоянная работа, чтобы содержать семью. На доске объявлений в Стэнфорде я увидел вакансию с частичной занятостью в фирме, предоставлявшей финансовые консультации. Фирма находилась в городке Менло Парк, недалеко от университета, и называлась Foster Investment Services. В период учебы я работал в ней по вечерам и в выходные, а после выпуска в июне устроился туда на полный день.

Лаверн Фостер был независимым инвестиционным советником. Мы рассылали новостной бюллетень, а также управляли сбережениями клиентов. Мне платили $625 в месяц плюс половину от комиссионных в 8 %, если я приводил нового вкладчика, готового инвестировать как минимум $25 000. Основная моя работа состояла в том, чтобы анализировать деятельность компаний и готовить заключения по ней для рассылки. Фостер отличался блестящим и разносторонним умом и был особенно интересен для такого человека, как я, делающего первые шаги в сфере финансов. Когда-то он был инженером в Ampex, а сейчас прекрасно разбирался в вопросах роста компаний. Я узнал очень много о том, как исследовать работу бизнеса и оценивать его потенциал. Фостер был яркой личностью. Однажды он посадил меня в свой Jaguar, купе 1960 года, и мы отправились на бизнес-ланч в Сан-Франциско, а затем вернулись в Менло Парк на работу. Мне было 24 года, и все это произвело на меня сильное впечатление: машина, ланч, да и приключение в целом. Но больше всего, пожалуй, машина.

⁂

Писать заключения для Foster Investments было трудно. Почти невозможно выдавить из себя первое предложение. Передо мной – пустая страница, в голове хаос. Обычно я хорошо понимал, к какому выводу хочу прийти, но совершенно не представлял, как подвести к этому выводу и, главное, как начать. Но я придумал одну хитрость. С тем, чтобы диктовать, проблем не было, и я просто проговаривал вслух свои мысли. Секретарша за мной записывала, чем очень мне помогала. А потом я мог уже сам редактировать получившийся текст.

Услуги нашей фирмы стоили дорого: 8 % нужно было внести сразу, затем платить по 2 % каждый год плюс обычные брокерские комиссии, взимаемые за любую операцию по клиентскому счету. Клиенту оставалось лишь надеяться, что мы подберем ему настоящие инвестиционные «жемчужины» и тем самым оправдаем высокие сборы. Мы инвестировали в рост и нацеливались на компании, растущие как минимум на 30 % в год. Предполагалось, что 30 % ежегодного роста за десять лет суммарно (при реинвестировании прибыли) увеличит первоначальные вложения в десять раз. Я запомнил этот принцип, и мне всегда хотелось, чтобы мой собственный бизнес рос так же быстро. В итоге Charles Schwab Corporation действительно показала отличные результаты – первые акционеры отлично заработали. Мы стали публичной компанией в 1987-м, и с тех пор с учетом реинвестирования дивидендов наши акции показывали прирост в среднем на 19 % в год, что в два раза превышает рост индекса S&P 500. На сегодняшний день можно сказать, что первые инвесторы, державшие акции Schwab 31 год с момента нашего публичного размещения и реинвестировавшие дивиденды, в сотни раз умножили первоначальное вложение, получив около 21 000 %. Я вовсе не призываю инвесторов хранить все яйца в одной корзине: бывали годы, когда наши акции шли вниз. Но при этом я регулярно получаю письма с благодарностью от тех, кто, разместив «яйца» в «теплом гнезде» Schwab, сохранил и приумножил их.

⁂

Мы инвестировали преимущественно в небольшие, хотя и быстро растущие компании. Поэтому крах 1962-го стал колоссальным ударом для наших клиентов. Все портфели упали на 30–40 %, включая мой собственный. Многие были недовольны. Среди них и мой отец. Он вложил $25 000, как и многие другие, и потерял около 30 %. Мы могли бы потом, со временем, помочь ему покрыть убытки, но он не дал нам такой возможности, а закрыл счет. Мы с ним никогда это открыто не обсуждали, но я чувствовал себя ужасно.

Я усвоил важный урок, касающийся инвестиций. В общем, я и так это знал, но не понимал в полной мере.

Фондовый рынок не дает гарантий. Вы можете обеспечить определенный уровень цен на услуги, качество сервиса и, конечно, честное обслуживание. Но не можете ручаться за результат. Риск есть в любой сделке.

И чем большего результата вы хотите добиться, тем выше риск. Иногда нужно пережить что-то на собственном опыте, чтобы абстрактное знание стало реальным.

Лаверн Фостер помог мне как следует заучить этот урок, уволив меня. Когда рынок обрушился, я ощутил вину за то, что клиенты заплатили нам за рекомендации, а теперь потеряли деньги. «Мы должны компенсировать им то, что они потратили на наши услуги», – сказал я Фостеру после одного особенно ощутимого падения котировок. «Что-что мы там должны?» – спросил он. Я стал объяснять, и когда он понял, что я говорю серьезно, то рявкнул на меня: «Пошел вон, ты уволен!» К счастью, он принял меня обратно. Но я сделал выводы.

В то время я впервые столкнулся с инвестиционным пузырем. Впоследствии я их видел не раз: пузырь доткомов; пузырь цветного телевидения; пузырь фотокопирования. Но самый первый мой опыт, совпавший с крахом 1962 года, был связан с боулингом. В 1961 году считалось общеизвестным (и Уолл-стрит активно продвигала этот факт), что вскоре американцы будут в среднем по два часа в неделю катать шары. Акции боулинговых компаний взлетели вверх. Безумно выросли бумаги компаний, поставлявших одежду и обувь для игры, а также производителей пива и мела. А затем в одночасье все с треском рухнуло. Если оглянуться назад, то предсказания, будто американцы поголовно увлекутся боулингом, покажутся смехотворными. Но аналитики провозгласили, а брокеры распространили эту идею. И вот вы берете такое заявление, умножаете на население Соединенных Штатов и получаете опьяняющие цифры! Так Уолл-стрит играет на ложных надеждах и нереалистичных ожиданиях.

В процессе работы я нередко общался с брокерами и аналитиками с Уолл-стрит. Они звонили и потчевали меня красочными историями об акциях, которые им нужно было продать. Все истории были в основном одинаковыми: доходы компании повышаются, прибыль растет, а дальше (всегда полушепотом) тебе намекают на какие-то грядущие события, которые должны убедить тебя купить бумагу именно сегодня. Я человек организованный, к тому же трудно было уследить за всем, что происходит, поэтому я добросовестно заносил все эти звонки в свой журнал. Я внимательно слушал позвонившего и записывал – настолько подробно, насколько мог, – а также изучал материалы, которые мне присылали. Позже я возвращался к этим предложениям, чтобы посмотреть, насколько перспективными они оказались. Чаще всего – в большинстве случаев – утверждения были ложными или по крайней мере сильно завышенными.

Временами мне казалось, что я никогда не смогу заработать на жизнь финансовыми услугами. Я был молод, амбициозен и увлечен инвестированием. Мне нравилось исследовать движение акций и быстрее других определять, кто победит в той или иной гонке. Я верил, что благодаря ценным бумагам можно добиться благосостояния. Но рассказывать сказки я не умел и был плохим продавцом. Я знал, что не умею убедительно лгать. Возможно, дело было в католическом воспитании – монахини из Академии Святого Розария хорошо меня выучили. Или подействовал пример отца, который строго разделял, что хорошо, а что плохо. А может, причина в дислексии. Так или иначе, я знал: если история, которую я рассказываю, не будет простой и правдивой, мне никто не поверит. Казалось, я просто вынужден быть искренним и честным; у меня нет другого выхода. А в индустрии, где надо быть краснобаем, с таким подходом карьеру не сделаешь.

Итак, первый опыт работы в сфере инвестирования на многое открыл мне глаза. Я узнал, что такое риск и что такое волатильность; познакомился с рынками и с тем, как можно на них влиять и манипулировать ими. Я узнал о спекуляциях, жадности и страхе. Узнал, какие сказки рассказывают на Уолл-стрит. Чем более складные истории, тем выше продажи бумаг. Чем рискованнее вложения, тем больше вознаграждение продавца. Я понял, кто чаще всего выигрывает во взаимодействии «брокер – клиент», и это вовсе не клиент. Я изучил огонь со всех сторон, чтобы понять, насколько он горяч, и обжег все пальцы. Но не утратил решимости. Мне нравились те возможности, которые несли в себе растущие предприятия. Через инвестирование ты становишься совладельцем, частью предприятия… приобщаешься к делу. Тогда я еще не нашел своего места в мире финансов, но, похоже, уже понял, в чем мое предназначение.

⁂

Я много чему научился, работая на Фостера, и особенно заинтересовался поиском растущих акций. При этом, вероятно, инстинкт мне подсказывал, что настоящего успеха я добьюсь, только если стану самому себе хозяином, а не останусь наемным работником на зарплате. Jaguar Фостера ежедневно напоминал мне об этом.

Я хотел быть сам по себе, построить свою собственную компанию. Дело было в начале 1960-х. Большинство молодых людей моего возраста, приходя на рынок труда, полагали, что самый надежный путь к успеху – поступить на службу в солидную фирму, а затем постепенно продвигаться вверх по карьерной лестнице. Они собирались работать на одном месте всю жизнь. Я интересовался финансами и мог бы, наверное, трудиться в Bank of America или вернуться на восточное побережье и найти вакансию на Уолл-стрит. С другой стороны, так ли уж хотели Bank of America или такие компании, как Merrill Lynch, взять меня на работу? Не уверен. Да, у меня были две стэнфордских степени – бакалавриат и магистратура. Но я не был звездой. И не умел продавать. К счастью, я никогда не хотел быть винтиком в чьей-то большой организации. Одно лето, будучи еще студентом, я работал в банке. Там я познакомился с сотрудниками, сидевшими на одном месте по 20–30 лет. Я знал, что не хочу так жить. Страхование меня тоже не привлекало. Правда, в какой-то момент я рассматривал возможность стать аудитором (CPA)[10]. У меня было подходящее образование, и я даже сходил в пару фирм на собеседование. Но пришел к выводу, что если выберу этот путь, то придется как минимум два года работать ассистентом, и только потом я смогу сдать экзамен для получения сертификата CPA. А к тому времени, как я стану партнером в компании, пройдет много лет. Тогда все это казалось мне ужасной, пустой тратой времени. Честно говоря, я не мог ждать несколько десятилетий, прежде чем начну получать приличную зарплату. Вторая дочь, Вирджиния, родилась в 1962-м, а сын Сэнди – в 1964-м. Нужно было что-то предпринять как можно быстрее. Я знал, что смогу достичь материального благополучия (под этим я понимал финансовую независимость), открыв свою компанию. Я помню, каким мощным и вдохновляющим было это устремление – чувство собственника, ощущение, что ты хозяин своего дела. Поэтому я всегда содействовал сотрудникам, долгие годы работающим в нашем бизнесе, помогая им стать совладельцами.