Читать книгу Двери, всегда закрытые настежь - частный случай - Страница 6

В больничной палате царила неимоверная скука.

Я уже физически просто не мог соблюдать постельный режим. Под пижамой все тело чесалось и требовало выпустить его на волю, то есть облачившись в футболку, кеды и шорты, бежать из этих белых стен, куда глаза глядят… да вот… хотя бы на берег речки.

Расплющив нос об оконное стекло, я наблюдал, как мимо прошла стайка ребятишек с удочками, весело галдя и по очереди пиная пустую жестянку.

На меня снова обрушилось вселенское уныние и тоска. Если бы не слово, которое я дал матери, то давно бы уже убежал на речку даже в пижаме и больничных тапочках.

Но, вспомнив ее лицо в тот день, сразу отбрасывал подобные мысли. Лицо матери тогда было, как две капли воды, похоже на тети Зоино… опухшее, с красными безумными глазами…

Всегда аккуратно уложенная прическа висела какими-то неопрятными ведьмовскими космами… Но самое страшное было то, что она как будто немного тронулась рассудком в тот день. Постоянно повторяла одно и тоже: «Тебе не больно, сынок?… Не больно?.. Скажи, где болит?»

Она не слышала моих ответов и сжимала меня за плечи с такой силой, что на них потом остались синяки от ее пальцев. Потом ей сделали укол, и она немного успокоилась, но руку мою не выпускала и все блуждала диким взглядом по лицам окружающих.

В больнице я валялся уже третью неделю. Чувствовал я себя прекрасно как никогда и искренне не понимал какого лешего я здесь делаю.

Ко мне приходило много людей в белых халатах, накинутых поверх костюмов, задавали множество вопросов, подключали меня к каким-то странным приборам.

Я охотно отвечал, умело мешая правду и ложь, это у меня получалось так убедительно, что я и сам диву давался, откуда что взялось.

Медсестра Оксана потом мне проговорилась, что будто эти люди приезжали из самой Москвы.

Но, видимо, ничего интересного для себя они узнать так и не смогли, и скоро уехали вместе со всеми своими приборами.

Перед отъездом один из них, самый молодой (единственный, который всегда улыбался) вернул то, что дал мне Одноглазый. Говорят, я сжимал вещицу в кулаке с такой силой, что взрослые мужчины с трудом разогнули мои пальцы.

Это был всего лишь мой самодельный фонарик, утерянный мной во время того самого – позорного бегства с участка Одноглазого.

Немало не разочарованный этим обстоятельством, я швырнул его в прикроватную тумбочку и думать о нем забыл.

Мои воспоминания прервала хлопнувшая дверь.

– А ну ка… Нет, вы только смотрите-ка, кто к нам пришел, – противным голосом с идиотскими присюсюкиваниями начала медсестра Оксана. Ей Богу, дурочка… Что мне три годика, что ли, чтоб разговаривать со мной в такой манере? Я с неохотой повернулся и увидел стоящих в дверном проеме Костика, тетю Зою и маму на заднем плане.

Костик смущенно улыбался и молчал. Молчал и я, немного сбитый с толку его поведением, но, как говорила тетя Зоя, «радый» до безобразия!

Затянувшуюся паузу прервала все та же тетя Зоя, подтолкнув Костика ко мне со словами: «Ну обнимитесь же… Что вы стоите, как не родные?!» Костик подбежал ко мне, мы крепко обнялись, и он шепнул: «Привет, друг… рад тебя видеть…» А я в ответ просто разревелся, как девчонка.

Одноглазый сдержал свое слово – Костя вернулся.

Правда, очень скоро выяснилось, что он ничего не помнит. Нашли его на старом, построенном еще японцами полуразрушенном пирсе… Шел долгий, серый дождь. И вечно полупьяный «полусторож – полуспасатель» в будке возле пирса, наконец, обратил внимание на детскую фигурку, сидящую на кнехте неподвижно в течении нескольких часов.

Костя помнил всё до момента нашего расставания на окраине города. И потом – только с момента его обнаружения. Все остальное абсолютно стерлось из его памяти.

И я решил ничего ему не рассказывать, как и обещал Одноглазому. Это было трудно, но и я сдержал свое слово.

На этом моменте я, пожалуй, закончу описание начала этой долгой истории.

Всё, что произошло потом, вплоть до вчерашнего дня, вполне укладывается… вернее – ничем особенным не отличается от судеб остальных мальчишек, имевших неосторожность родиться в эпоху заката огромной империи.

Добавлю только, что место, где была хибарка Одноглазого, обнесли глухим бетонным забором с колючей проволокой поверх стен. Были ликвидированы все дачные участки, находившиеся в радиусе километра вокруг. Туда была подведена отдельная дорога, въезд на которую преграждал шлагбаум с вооруженной охраной из солдат Внутренних войск.

Это породило множество слухов, но потом люди привыкли и воспринимали это просто как данность. Мало ли таких сооружений в пограничной зоне. Если даже над городом на самой высокой сопке расположились три радара дальнего обнаружения видимых невооруженным глазом с любой точки города. Говорили, что оттуда наводили наш истребитель, сбивший тот самый злополучный Южнокорейский Боинг. Да и сам МиГ взлетал с военного аэродрома на юге нашей области.

А с течением времени уже мало кто помнил о событиях, разразившихся в тот год, разве что – непосредственные участники.

По слухам, Одноглазого в хибарке не нашли. Кроме меня там никого не было. И еще говорили, что вместе с Одноглазым исчез и молодой оперативник, который, нарушив приказ, первым ворвался в жилище Одноглазого.

Вот такие ходили слухи.

А потом я закончил школу, уехал учиться на материк, потом – армия.

Ко времени моего возвращения в родной городок огромная империя под названием Советский союз доживала последние дни, кругом царил бардак и растерянность.

Люди были заняты выживанием, и им было не до странных случаев, произошедших еще чёр-те когда.

Охрану с территории Одноглазого давно сняли, бетонный куб странного сооружения, построенный на месте, где стояла его хибарка, был без окон и дверей, а сквозь асфальт двора густо проросли все те-же крапива, малина и лопухи – совсем, как тогда. Я однажды из любопытства пришел на это место, походил вдоль забора и даже заглянул внутрь бетонного куба… Ничего… только загаженные углы, куча полуистлевших от времени и сырости папок с какими-то бухгалтерскими бумагами и остатки железных балок, торчащих из стен, срезанных почти под корень охотниками за металлоломом. Было мне тогда лет 20–21, и все, происшедшее в далеком детстве, мне тогда показалось просто выдумкой, чего никогда не было на самом деле.

Костя повторил тот же путь. Единственное – после армии обратно не вернулся, а уехал к родственникам в Калининград. Поначалу мы еще переписывались, но потом настали лихие девяностые, и переписка прекратилась сама собой. Я тоже покинул родной городишко и переехал в поисках лучшей доли в областной центр.

О своем друге детства и Одноглазом я больше ничего не слышал вплоть до февраля этого года.