Читать книгу Складмен - Четверица - Страница 2

Проснувшись в поту от сна, где он сгорал заживо, Олег сел на кровать и, прильнув ладонями к лицу, начал выдыхать из себя весь накопившийся ужас от этого сновидения. В противоположной стороне от подушки, ближе к книжным полкам, бывшим как бы в «ногах» кровати, стоял огромный православный крест размером с самого Олега. Словно надгробный кладбищенский атрибут, стоял этот крест и сопровождал каждое его просыпание и засыпание. Наверно, крест был напоминанием о смерти, но, может, и напоминанием о Распятом, кто его знает. Он был сделан из предыдущей кровати, которую бережно разобрали во время зимнего ремонта, но Олегу было действительно жалко выбрасывать эти составные части. Старая кровать прослужила ему целых пятнадцать лет. Он плакал на ней, мечтал, общался с незнакомцами в интернете. Грех было бы выкинуть эту кровать просто так, как мусор. Напротив, достойнейшим было бы сделать из неё нечто иное, что служило бы миру дальше, но уже в другом обличии. Таковые рассуждения привели его к кресту, так он теперь с ним и стоит, ждёт своего часа. Старый, но продолжающий отдавать качеством ковёр напоминал комнате о Персии, ну или хотя бы о Туркменистане. Длинноватый стол и компьютер были ближе к окну, в противоположной стороне от кровати, а крест опирался на большущий шкаф с зеркалом в середине. Дальше от шкафа были комод и новое кресло, на котором иногда лежал кот. И всё это стояло на фоне чёрных обоев и белого потолка. Сам же Олег был человеком среднего роста, с чёрно-каштановыми волосами (в зависимости от света) и голубыми глазами, а худые ладони и длинные пальцы, сползавшие с его лица этим утром, говорили нам о сильных и слабых сторонах этого человека. Жизнь Олега уже много лет проходит в квартире. Уйдя в своеобразное затворничество, после достижения восемнадцати лет и дожив до своих двадцати трёх лет, он практически ни разу не выйдет из неё. Помимо него в квартире жил жирноватой наружности кот, которого я уже упомянул, матушка и бабушка. Остальные же составные части его семьи уже ушли на погост. За спиной, как вы могли бы понять, у Олега не было ничего, однако. Однако многие люди, имея у себя что-либо за спиной, не понимают, сколь хрупким «за спиной» они обладают. Стоит всего-то какому-нибудь человечку поднести зажигалку к шторе в их домах, как от их собственности ничего и не останется, и ничего вы с этим не попишете. Взяв зажигалку, вставший с кровати Олег двинулся к кухонному окну. Интоксикация была важнейшим атрибутом его жизни, но даже курение не могло быть совершенно обычным актом. Дело в том, что Олег курил, стоя на одном или даже на двух коленях. Со стороны наблюдающего из кухни могло показаться, что это молитва, да ещё и крест этот… Но на самом деле ему было просто неприятно, когда притормаживавшие водители вглядывались в открытое окно. Потому-то он и опускал своё лицо, согнув колени, но концепция «молитвенного табакокурения» заслуживает отдельных размышлений. В целом квартира выглядела довольно порядочно, и семья жила в приличных условиях на этом жизненном пространстве. Причины же, по которым Олег «ушёл», оставались неизвестны даже ему. Скорее всего, доминантной причины и не было – был ком причин, гнавший его от всех и вся в дом, там, где можно было остаться одному, пусть и в просторной комнате. Жизнь, как может показаться банальному человеку, у Олега не была простой. Комфорт и сидение на шее у матери побуждали его к развитию собственному, за счёт их сверхпроизводства. Не правда ли, знакомо? Кажется, на этом строится всё искусство, нет? Пара попыток самоубийства, травмирование себя, поиск смысла жизни, разочарование в мирских идеях и смыслах путём их долгого осмысления – воспроизводили комнатный ад, а не худощавого нахлебника-иждивенца. Это побуждало его искать вечно новое, иное, инаковое. Уйти от затворничества в иночество. После протяжённого в годах мыслительного самоистязательства, разрушения конструкций, вспухшего от конкретики вопроса о смысле жизни, в этой комнатушке, сжавшись в позу эмбриона и изнывая до предела, молодой человек взорвался, как взрываются небесные звёзды. Чтобы вы лучше понимали, что произошло, я могу описать это более простым образом, буду любезен. Человек, названный Олегом по причине, на которую всем плевать, раскололся на две части. Точно как во всех этих мистических учениях: была часть первая, внешняя, и часть вторая – внутренняя. Внешнее «я» Олега было способно на конкретику, рационализм, практичность и прагматизм. Он понимал, что плохо, а что хорошо, где начинается любовь, а где завершается ненависть. Внутреннее «я» Олега было совершенно другим, и дело было не в простом добавлении «анти» к категориям внешнего «я», дело было совсем не в этом. Другое, или Иное – вот самые правильные слова, которые можно было применить к внутреннему «я». Внутренний иной мог потребовать смерти, как награды для призёров олимпийских игр. Внешний же рассуждал бы о том, почему лучшим из лучших дают всего-то по паре миллионов рублей. Теперь вы, кажется, понимаете разницу. Никакого раздвоения личности и прочей попсовой лабуды – просто один созерцает победителей и искренне желает выдать им свидетельство о смерти, а другого интересует правомочность трансгендеров на олимпийских играх. Докуренная сигарета, бычок, оказавшийся на земле, был актом единства человека с природой; возвращение в комнату и усаживание за компьютер. Перед тем как вернуться, он налил себе воды из-под крана в чашку. Именно так и выглядело типичное пробуждение Олега абсолютно каждый день, за редким исключением. Браузер на его компьютере был переполнен множеством вкладок: «Индия. Джайны приспосабливаются к глобализации», «Пифагорейские золотые стихи», кучные в ряд видеовкладки, социальные сети. Ответив на пару сообщений и попив воды, он иногда вставал и ходил по комнате некоторое время, дабы окончательно проснуться.

– Новый день, новое ничего, – высказывался порой он сонным голосом.

Его матушка работала на какой-то там работе, добивала свои рабочие года, а бабушка законопослушно лежала на кровати, ну или сидела на кровати. Ноги уже были не те. Сам же Олег с раннего возраста искал способы заработка таким образом, чтобы, заимев капитал, просто перевкладывать его. В народе это называется пассивом, то есть пассивным доходом. В шестнадцать лет он пробовал через свою мать зарегистрироваться у биржевого брокера и после успешной регистрации поиграть с помощью торгового робота, но, разумеется, ничего не вышло. Ничего не вышло и с фрилансом, о работе в котором его интернет-знакомый высказался следующим образом: «Бро, я вот смотрю на тебя: ты одной ногой во фрилансе, а другой в Сатори, как у тебя это получается-то?» Были даже криптовалютные биржи, и на них можно было заработать чуть больше, чем на фондово-валютном рынке, но капитал… капитал не позволял заработать достаточно, а тут ещё и лихость, присущая криптовалютным активам. Вариантов оставалось всё меньше с каждым годом, с каждым месяцем. В конце концов, перед ним замаячила перспектива криминальной деятельности. Грабёж, воровство, угон – уже не казались ужасными вещами, так думал он. Дабы вы не сомневались в добропорядочности Олега, грабить он хотел только богатых (ну или тех, кто состоит в криминальных структурах), да и воровать у тех же самых, угонять. На кой чёрт измываться над обычными работягами? Перебирая все возможные варианты, его мыслепреступления всё чаще останавливались на теме… наркотиков. Всё же для угона нужны руки не кривые, да и права бы получить, а на грабёж банду бы желательно. Но с наркотиками всё было совсем иначе. Современная наркосфера пестрит самозанятостью. Поясню: это анонимная структура людей, действующих сугубо на материальной основе. Они не имеют «связи» с производителями, а производители не имеют «связи» с, например, перевозчиками, а уж тем более с рангами пониже. Всего можно выделить несколько основных рангов, в каждом из которых никто никого не знает, и даже не знает, на кого работает.

Первый ранг, самый ущербный и чаще всего попадающий в тюрьму, – кладмен. Он забирает крупный (или нет, в зависимости от своего капитала и доверия) груз наркотиков, где-нибудь за городом, фасует его (не всегда) и раскладывает в городской черте. Под камнями, в стеновых пустотах и так далее. Делает фотографию, помечает, куда заложены граммы, отправляет на обработку. Чаще всего те, кого вы видели при видеосъёмках с задержанием «наркоторговцев», были именно кладменами. Они вроде как класс ущербный и гонимый всеми на свете, но этот же класс и первый, потому что самый важный. Без отчаянных ребят никакой торговли не выйдет.

Второй ранг – это складмен. Данные люди (а ведь это всего-то второй ранг) реже всего оказываются в тюрьмах (как и последующие ранги). Перевозчик (см. ниже) доставляет крупный груз наркотиков в нужное местоположение, делает пометку, отправляет данные. Туда приходит «склад», забирает почту из-под какой-нибудь сосны или даже рядом с дорогой в полузакопанном виде и несёт в свою берлогу. Там он либо фасует на более мелкие грузы, либо распределяет крупную партию в дальнейшем по точкам (это в том случае, если те, на кого работает КЛАДмен, оставляют за ним фасовку) Проще говоря, складмен забрал в лесу посылку, там же он её и распределит. В пределах города они обычно не работают.

Третий ранг – извозчик/перевозчик. Думаю, объяснять уже не надо.

Четвёртый ранг – это уже производитель/поставщик, как угодно можно сказать, вершина цепи скажете вы? Быть может, а может, и нет.

Можно было ещё сказать и о роли операторов, но это уже опосредованные люди, не имеет смысла про них что-то говорить. Ну, есть и есть, чего говорить-то? Хотя люди вроде таж важные, но хватит уже. Всё это Олег узнал в так называемом «Даркнете». Попасть туда не составило огромного труда с продвинутостью пользователя интернета чуть выше рыбки, ну или обезьяны. Скачанный анонимайзер ведёт прямиком к сайтам, которые по понятным причинам не высвечиваются в «нормальном» интернете. Эти сайты представляют собой интернет-площадку по покупке/продаже этих самых наркотиков, концентрация запрещённых законодательством веществ там была самая максимальная. Там же он, заходя в местные магазины, которые расположились на этой интернет-площадке, подобно тому, как брендовые магазины выкупают места в торговых центрах, и узнал об этой иерархичной структуре. В основном наркошопы вербовали кладменов. Текучка кадров была настолько сильна, что слово «озеро» для тюрьмы подходило вполне себе даже очень. Но Олег прекрасно понимал, что это губительная стратегия, нельзя идти в кладмены.

– Нужно сразу же метнуться хотя бы на второй ранг, иначе никак, – рассуждал он. – Однако что я могу предложить?

Дело в том, что из-за слабой текучки кадров на остальных рангах в складменах и химиках особо не нуждались, да и ещё кое-что. Чтобы стать складменом, например, нужно заплатить бешеный залог за крупную партию наркотиков. Никому и в голову не придёт отправлять их кому-то там, в какой-то город, под доброе «я честный человек». Но стольких денег, очевидно, у Олега не было и быть не могло. Встав со своего стула, он начал ходить по комнате из стороны в сторону, делая это на протяжении всех отшельнических лет.

– Нужно их зацепить… Идея нужна, преимущество нужно, чтоб доверились и начали со мной работать… Нужно что-то такое, чего нет у остальных, – опустив голову вниз и подняв руку к губам, думал он.

– Но что? Что я могу предложить? Квартиры у всех есть, это я с матушкой договорюсь, но они ведь у всех есть. Так что же я могу предложить?

И буквально через пару минут дум, когда он предварительно попил свой стакан с водой, на Олега снизошло озарение.

– Бункер! – сказал он восхищённым, но тихим голосом.

Быстро сев обратно и начав поиски в интернете по теме «как построить бункер», он столкнулся с серьёзным препятствием. Слишком много факторов могли помешать откапыванию бункера, например: естественные сваи широкого объёма – выдержат ли они почву-потолок или нет? А грунтовые воды как? А место? Для масштабных работ по бункеру нужны таж большие деньги, а для дешёвой пародии на бункер – мало знаний об инженерном деле и ещё меньше попыток. Тогда Олег сильно разочаровался в своём бизнес-плане, однако идея с бункером, на самом деле, с его естественными сваями и прочим была в самом деле хорошей идеей. Просто риск, риск был велик, а силёнок на постоянные пробы… эх… а у кого они есть? Но тут ему вспомнился телевизионный сюжет вчерашней давности. Там рассказывалось о местных деревеньках и хуторах, ныне заброшенных и посещаемых разве что призраками.

– Получается, погреб? Но я ведь уверен, что у них есть «склады» в частных домах с погребами, – это уже не похоже на уникальную идею, как же… – снова рассуждал он вслух.

И тут Олег понял.

– А что если я захвачу какой-нибудь погреб в богом забытом доме и скажу, что это бункер, вытащив из него весь деревенский инвентарь? Скажу, что этот бункер – мой, откопанный, вдалеке от цивилизации и так далее, – вслух рассуждал он. – Ну, а что? Толковая мысль же. Мне бы хотя бы на один магазин начать работать, а дальше будут деньги на залог к остальным магазинам.

– В итоге я стану складом для всех магазинов, для всея Руси! – с иронией сказал Олег.

Идея казалась очень хрупкой, но и одновременно не требующей особых усилий. Прочитанная молитва за упразднение гнили в доме, дабы всё не рухнуло к чёртовой матери, убирание убранства и вуаля. Бункер-погреб к вашим услугам. Несите наркотики или соленья, как уж душе угодно. Несложным бегством по вкладкам была найдена пара дохлых деревенек, находящихся не слишком далеко от города К, в котором и проживал наш главный герой.

– Завтра нужно двинуться к одной из трёх запримеченных, что ли, пока лето ещё не умерло, – улёгшись на кровать, сказал юный наркобарон.

В этот момент нейтральное солнце пыталось пробиться сквозь жалюзи. Совершенно неясно, с какой целью солнцу понадобилось светить в узницу этого злостного человечишки, но, скорее всего, у него просто не было выбора, куда и кому светить. Зазевал и сделал потягушки кот на комоде.

– Знал бы ты, Тихон, кем я стану, – повернувшись к коту на комоде, сказал Олег, – диву бы дался, честное слово, только если поймают – ты зла не держи, я яд выпью, и на том хватит, осточертело тут, хорошо?

Но кот лишь смотрел на говорящего хозяина. Быть может, он и понимал, что будет дальше, но было так лень что-то ответить, что его глаза потихоньку закрывались от его болтовни.

– Как же меня смешат идиоты, которые не очеловечивают домашних животных, по типу Делёза. Хорошо, что эта свинья сдохла уже, туда ему и дорога, – неоднозначно вспылив на ровном месте, пробормотал Олег и, повернув голову обратно к потолку, закрыл глаза вслед за Тихоном.

– А матери что сказать? А во сколько двинуть в путь? А чего спать так хочется? – Приходившие мысли на удивление дали противоположный от обыденных ситуаций эффект.

Олег пошёл к кровати и лёгши задремал.

Когда вечером с работы пришла дорогая матушка и разбудила Олега начавшимся диалогом между ней и бабушкой, он вспомнил весь дневной диалог с самим собой.

– Нужно бы покушать, да сказать сразу, и всё.

Олег был, к слову, очень дипломатичным и тактичным человеком, особенно в те дни и минуты, когда к нему заявлялся интернет-знакомый или пока ещё живой друг с целью взять совет. Он мог и вправду часами (!) рассуждать о правомочности расставания между другом и его девушкой, оправдывать то первую, то вторую сторону. Однако же в своих решениях, фундаментально важных решениях он был непреклонно прост и разборчив. Ближе к десяти часам вечера атмосфера в квартире устаканилась, и это был подходящий момент для тактичного человека выразить максимально аккуратно и дипломатично склонить на свою сторону мать-оппонента. Олег пришёл на кухню и, поставив стул напротив дивана, а также уложив руки на стол, заявил:

– Я буду продавать наркотики.

Сказать, что его мать была удивлена, – это значит соврать вам. Ну, разве может удивиться она от такого заявления, живя с ним с самого его рождения, хоть и странноватым он стал не так давно.

– Ты только не мешай мне, против меня не играй и в случае чего – не паникуй. Система ловко пользуется картой «паника», так много людей погорело. Наркотики я буду продавать, то есть я буду убивать людей, так что ты не переживай. Ах да, наркотики продаются без встреч и на условиях анонимности. Так что и продажа, и смерть от наркотиков будет анонимной. Я буду аккуратен. Тебе лишь надо хлопать глазками в случае чего, ты ведь понимаешь, чего? И всё, со всем остальным я сам разберусь, спасибо, что выслушала, колбасу покупала?

– Д…а…а, – неловко ответила мать.

– И хорошо. Завтра я двинусь в глухую, читай: мёртвую деревню, там расположусь и буду, я надеюсь, забирать крупные партии наркотиков, и раскладывать на более мелкие по лесам и полям, вдоль дорог ещё, наверно. Забор будет не при личной встрече, а через такую же систему кладов. Деньги в биткоинах будут, потом обнал с закладом налички по такой же системе, что и наркотики. Я буду осторожен. Всё.

Ей не пришлось объяснять, что такое биткоин, ведь она уже пару месяцев сидит на бирже криптовалют и в целом, кое-как, но понимает все эти «блокчейны». Хотя, справедливости ради, понимает очень плохо, но суть уловила ещё давно.

Будучи ошарашенной, мать даже и слова сказать не могла, просто продолжила смотреть в экран ноутбука, а тактичный Олег вернулся в комнату и начал прокладывать маршрут по картам, от дома до деревень, от первой до второй и от второй деревни к третьей (дабы не терять время зря), записывая остановки и населённые пункты в мини-блокнотик.

– Завтра нужно рано встать, встать и пойти. Покушать надо ещё. Покушать, встать и пойти. Нет, встать, покушать и пойти, вот, да. Хороший план, – удовлетворённо сказал он, смотря на карту. – Путь-то неблизкий, наверно, доехать чуток нужно будет, иначе совсем скопычусь, пока дойду. – Сложные мыслеконструкции хлынули в пропасть от крика матери с кухни.

– Вынеси крест уже, раз всё равно на улицу собираешься, – истошно крикнула она.

– Ну и когда мне его выносить, если я завтра рано днём пойду? Не буду же я по городу идти с крестом?! Ладно бы ещё на Голгофу, а так что? – истошно крикнул Олег в ответ.

– Ну, значит, сейчас вынеси, время ещё нормальное… А потом придёшь и спать ляжешь сразу же, – уже не так истошно крикнула она.

Не ответив на это предложение, Олег всё же захотел вынести крест. Просто – «А почему бы и нет? – подумал он. – Раз всё равно жизнь круто меняется, надо бы и крест где-нибудь в лесу оставить, чтоб грибники осенью пугались и крестились; август всё равно скоро подойдёт к концу». Одеваясь в свои монашеские облачения – чёрную футболку, чёрную кофту с капюшоном, чёрные брюки, чуть укороченные, и белые кроссовки, он нечаянно вспомнил отрывок из одной поэмы:

– Хоть по делам я вовсе не святой, – повторил Олег ещё раз, обувая кроссовки, – по делам не в святости в ладах, о как, – дополнил он.

Приказав тащить крест к двери, он перед зеркалом оделся в капюшон, дабы спрятать длинные волосы, и стал ожидать. Доковылявшая до двери с крестом мать в грубой форме указала на его тяжесть и на то, что сын заставляет её таскать какие-то кресты по квартире. А сын ей ответил отрывком из отрывка той самой поэмы. И зачем? Да въелась просто, и всё тут, нет никакого смысла, но почему-то ему показалось, что мать таки уловила смысл этой фразы, сощурилась и нахмурилась не как обычно, а будто бы поверила в эту пророческую фразу.

«По делам я вовсе не святой».

Перед самым выходом ему написал друг стародавний с «просьбоприказным» тоном: «Пойдём побухаем?»

– Лучше бы он предложил вместе распяться, – мысленно обмолвился Олег и просто проигнорировал сообщение.

– Распяться в одежде пилигрима! – мыслеконструкты снова заиграли в голове причудливыми срастаниями. И тут…

Звонок в дверь взбаламутил готовившегося к походу Олега. Отвернувшись от зеркала, он подошёл к двери и в глазок увидел троих людей. Двое из них были мужчинами, третьей была женщина – все были одеты немного странно, хоть и по сезону. Рубашки с короткими рукавами и галстуками рассказали глазу об их причастности к товарообороту – это было очевидно. Было решено быстро открыть дверь, отказаться от всех услуг и, дождавшись их ухода, двинуться в путь.

Голгофец

О: Нет, нам не нужны пылесосы и интернет, спасибо, всего вам хорошего.

Н: Мы не из интернет-провайдеров, здравствуйте, мы – евангельские христиане.

О: То есть вы продаёте евангельские пылесосы?

Н: При чём здесь вообще пылесосы? Мы – евангельские христиане, повторяю вам, простите за беспокойство, но вы не хотели бы…

О: Стоп, стоп, стоп, вы штундисты, получается?

Н: А как вы узнали? Ну, мы, строго говоря, не совсем штундисты.

О: Да, я слышал, что штундисты «окунулись» в баптизм. Так вы баптисты?

Н: Всё равно, в принципе, а вы в Бога верите?

О: Конечно, да, в православного Бога точно верю, а вы?

Н: А чем православный Бог от баптистского Бога отличается?

О: Ему иконы нравятся, а вашему – нет.

Н: Потому что иконы – это языческая практика, вы же, надеюсь, понимаете это? Мы стремимся к чистой вере. Только в чистоте веры и кроется суть Спасения, путь к Спасению.

О: А почему нельзя иметь грязную веру?

Н: Потому что это неправильно, очевидно говоря.

О: Это религиозный гитлеризм?

Н: Мы похожи на гитлеристов?

О: Хуже. Всё же, почему иметь грязную веру неправильно?

Н: О чём мы вообще спорим?

О: Получается, православные не делают всё так, как указано в каноничной литературе?

Н: Ну они, прямо, не язычники, конечно, но их вера «загрязнилась».

О: А ваша чиста?

Н: Относительно.

О: А что изменилось? Вас Бог больше любит?

Н: Чистота веры нужна для правильности пути Спасения. Если же вера загрязнена, она будет, словно плохая дорога, сбивать человека с пути, и он будет нещадно падать.

О: Кстати говоря, Прохор Исидорович тоже как-то, помнится, упал…

Н: Вы про Саровского?

О: Конечно, он! Тот самый!

Н: Ну он не на пути веры упал.

О: Верно, но падение, как оказалось, не всегда греховно.

Н: Вы постоянно уводите разговор куда-то в сторону, это очень тяжело и в целом неприемлемо. Вы мне лучше вот что скажите. Для вас иконы – это не языческая практика?

О: Я уверен: православные сквернословы… кхм… простите, богословы, уже очень много раз спорили с вашими, баптистскими, грубо говоря – протестантскими сквернословами… кхм… простите, богословами, опять ошибся, эх, дурная я голова! Так вот, это я к чему? Это я к тому, что на эту тему есть кому спорить. Слуги запятых есть у каждой книжки, вы поймите. Давайте лучше вот что я у вас спрошу. Всё тот же каверзный вопрос: что вам дала чистейшая из вер? Вы стали более любить? Вы стали ближе к Богу? И почему чистейшая из вер накинула на вас иудину удавку?

Н: Остановитесь! Вы ответьте строго на вопрос: согласны с тем, что вы полуязычник?

О: Я вам ответил. Дела сии принадлежат священническому классу, я-то тут при чём? Вот по-вашенскому мы – язычники, ведь так? И что с того?

Н: Ну, как и что, вы же себя христианами называете.

О: Да.

Н: Что да? Языческие практики умещаются с единобожием?

О: Ну в целом да, неплохо выглядят, однако вы слишком много раз используете «как факт» понятие «язычник» в отношении иной трактовки. Это по-хамски как-то, требую вызвать на подъездный диспут местного священника из православной веры. И вот когда вы выясните, кто из вас язычник, тогда и будем думку думать.

Н: Вы сами нам сказали, что веруете в «православного Бога», вы за него и отвечайте, нельзя всё перекладывать на своих попов.

О: Ну, верю и верю, но не служу же, и зачем мне апологетикой в прихожей заниматься?

Н: Как верите и не служите – это что ещё такое? Вы христианин?

О: Нет, прошу прощения, что раньше не сказал.

Н: А кто вы?

О: Я – голгофец.

Н: Кто-кто?

О: Голгофец.

Н: Это кто?

О: Тот, кто на Голгофе, либо рядом, но с обратной стороны. Если рядом, но с обратной стороны – то поодаль от вас всех, от Бога и ежи слуг с ним, римлян (государства), священников (первосвященников и второсвященников, второсвященники – это вы и вам вражеские попы) и поодаль от народа. Если на Голгофе… ай, ладно, я не буду говорить. Ну вот, в общем-то, там и сидим, или стоим, точно ещё не решили.

Н: Вы снова издеваетесь над нами, как и в самом начале с пылесосами?

О: А ведь, между прочим, в контексте вашего религиозного гитлеризма и ещё пылесосы эти… чистая вера… совпадение? Вы даже на вопросы боитесь отвечать, чего уж там.

Н: Я не боюсь!

О: Тогда ответьте! Ответьте мне, зачем вам иконоборчество? Зачем вы кичитесь отсутствием крещения для маленьких детей? Зачем весь этот фарс и споры в никуда? «Мы чище, мы светлее, мы работаем в Дахау» – какая разница, ну, в самом деле? И чистых в грязь он опрокинет, а грязных он, быть может, вознесёт. Довольно этих споров и делений, я вам это утвержу как не сторонник экумены. А знаете, вы можете не отвечать, идите с миром, будьте так любезны. Ах да, извольте, я добавлю: я, право дело, сам не знаю, почему я говорю стихом, но вы услышьте, услышьте, будьте так добры. Не чистая ли вера Исуса лжемессией нарекла? Не клиры ль чистой веры Исуса лжемессией нарекли и на престол Голгофский вознесли?

О: И да уловятся они ухищрениями, которые сами вымышляют.

Захлопнув перед ними дверь, Олег прислонился к ней спиной. Из коридора вышла матушка без креста.

– Хорошо вы поговорили, правда… я не поняла… голгофец? – удивлённо спросила она.

– Голгофец, – утвердительно, полувыдыхая сказал Олег. – Голгофец.

– А чего ты так мало с ними поболтал, тебе же понравилось, ну?

– Боялся, что соседи влезут, да ещё и спалят меня, потом будет военкомат тут обхаживать да соседей расспрашивать, а те им только с радостью всё и выдадут. Нет уж, спасибо, – сказал он в ответ.

Выйдя из квартиры с крестом и практически дойдя до выхода из подъезда, а ведь этаж неблизкий – третий, Олег харкнул на пол. «Слишком чисто», – так он оправдал своё деяние, и, когда вышел из долговечного плена нажатием кнопки домофона, открылась дверь, скрывавшая все эти годы этот прекрасный мир вне квартиры – он встретил Олега ничем, причём не абсолютным ничем, а унылом полуничем. Фонари что тут, что из окна – борются с Нюктой, асфальт как асфальт, поручни как поручни. Спустившись с крыльца, он услышал крик какого-то мужика, стоявшего в середине, напротив дома. Он кричал: «Из вас не вырастут цветы» – и делал это настолько странно-непонятно, что стало даже страшно. То часть про «из вас» будет громкой, а остальная тихой, то наоборот. Олегу эта фраза напомнила одну песню.

– Интересно, он это из песни взял или просто пророчествует? Впрочем, надо уходить быстрее, пока пророка в кутузку не посадили. И всё же есть пророки в своём отечестве, не перевелись они, и славно это слышать, – бережно заулыбался он и, вернувшись в подъезд, вытер свою слюну кроссами.

– Так, теперь крест, ты, крест, в лес пойдём, ставить тебя.

Завернув за угол дома, он направился строгим шагом в прилесье. Уход в лес у Олега на самом деле начался ещё очень давно, в лет так тринадцать, после одного инцидента. Нет, никакого пьянства или хулиганства, кто понимает – тот поймёт. Потому уходить в лес приходилось не в метафорическом плане, а в самом прямом смысле этого словосочетания.

– Сейчас там пауков, наверно, уйма будет, господи помилуй их и меня за то, что я убить их всех хочу, – бормотал он в пути.

Дорога была короткой, а лес, хоть и не был большим, всё же мог укрыть у себя алкашей и наркоманов, несмотря на происки «нормальных» людей. «А значит, и крест укроет, – так думал Олег. – Спрячу для особенных, а особенных определит случайность». Асфальтированной дорогой за домом он зашёл в лесок и пошёл по тропе.