Читать книгу «Кто ты?». Часть 1 - Чингиз Алиев - Страница 3

Телеграммой, полученной накануне на имя председателя райисполкома товарища Ахмедова, я направлялся на годичный курс бонитеров в город Ставрополь, а ему поручалось обеспечить мою явку в Министерство Республики не позднее 25 августа 1960 года для получения инструктажа с тем, чтобы к 1 сентября успеть на место учебы. Предупреждалось, что за время учебы руководство райисполкома не имеет права освобождать меня от занимаемой должности или переводить на низкооплачиваемую работу и что оно обязано регулярно в конце каждого месяца переводить мне мою зарплату по адресу: город Ставрополь, Зоотехнический переулок, 15, если от меня не последует какое-нибудь другое указание. В телеграмме изобиловали ссылки на различные указы, постановления и прочее, что, видимо, окончательно запутало нашего доброго, но не очень-то далекого пузатого крепыша председателя райисполкома товарища Ахмедова. Во всяком случае, когда я, срочно отозванный из колхоза имени С. Вургуна, где я в составе комиссии проводил ревизию, зашел к нему, его рыхлое лицо отражало весь спектр небесной радуги.

– Сядь и рассказывай, что это за курсы э, э… мантеров.

Я сел.

– Не мантеров, а бонитеров.

– Во, во, что за штуковина такая?

Я коротко и доходчиво объяснил ему значение бонитировки в племенном деле и что в хозяйствах нашего района эти работы почти не ведутся, отчего и низкая продуктивность скота.

– Значит, это никак не связано с руководящими работами, так я понимаю?

– Да, так. Это сугубо профессиональное, не высшее партийное.

– Но-но. Ты это не очень-то.

Он взял телеграмму и начал внимательно её изучать (в который раз?).

– Тогда к чему все эти указы и постановления партии и правительства?

– Так у нас же по каждому вопросу так, товарищ Ахмедов. Даже чтобы стрелять в бродячих собак, и то сначала принимается…

Удар кулаком по широкому столу прервал меня.

– Не очень-то зарывайся, я уже сказал тебе.

Прошло ещё некоторое время.

– Почему, собственно говоря, я должен платить тебе целый год зарплату, когда ты будешь находиться черт знает где? Даже не в пределах республики.

– Не вы, а организация, ну а почему – все это сказано в телеграмме.

Впрочем, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы объяснить ему, что он ни в коем случае ничем не рискует и на все эти действия есть закон, тем более что у него имеется козырь в виде телеграммы с подписью аж самого министра. Видимо, последний аргумент подействовал.

– Хорошо, я поговорю с товарищем Джафаровым.

Джафаров – это мой зять, муж старшей сестры, молодой и очень толковый партийный работник. Он работал вторым секретарем районного комитета партии, и очень многие, в том числе и наш председатель, его боялись.

В то время я хоть и занимал одну из ведущих должностей районного масштаба, но по сути ничего за душой не имел. Ни кола ни двора, как говорится. Питался в столовых, а ночевал где попало: в основном у дяди, редко у сестры и у других родственников. Поэтому слух о том, что меня направляют на годичный курс в Россию, как я после понял, больше всех обрадовал этих родственников – одной заботой меньше, так сказать. Одна только мать, которая жила в семье старшей сестры и воспитывала её детей, была против моего отъезда на учебу и попыталась отговорить меня от этого. Материнское чутье предсказывало ей, что этот уход будет навсегда. Но к нашему стыду, мнение матери не имело для нас весомого значения. И она это знала. Поэтому-то она прямо не запрещала, а как бы просила, с какой-то жалостью, обреченностью, просила.

– Тебе уже более двадцати лет, сынок. Отцу твоему не было и двадцати, когда он был уже женат на мне. У тебя высшее образование. Занимаешь хорошую должность. Райисполком предлагает тебе отдельный домик с участком, можешь жениться на ком хочешь, только намекни. Начнешь устраиваться, мы все тебе поможем. Зачем тебе скитаться … – и прочее… и прочее… И конечно, слезы.

Жизнь показала, насколько мать была права. Впрочем, еще один человек был против того, чтобы я уехал в Россию. Это мой ровесник и родственник Бахман Алиев. Он просто сказал: «Все мы смертные, Чингиз, надо жить вместе, чтобы в нужный момент подсобить друг другу». Что же, я снимаю шляпу перед тобой, Бахман, мы хоть и ровесники, а по образованию я стою на порядок выше, но ты оказался умнее меня. Намного умнее. Меня удивляет другое. Ведь по сути дела, что особенного в том, что я в течение года буду находиться на учебе, хоть даже и в России? Ничего в этом особенного нет. Отсутствовал же я пять лет, пока учился в институте – и ничего, все только одобряли. Но сейчас и мать, и Бахман были убеждены, что я из России не вернусь. Откуда взялись у них эти мысли? Вот что было удивительно.

Мне вспоминается один случай, который произошел в далеком моем детстве. Тогда я был очень слабым, нет, не болезненным, а просто слабым и необщительным. Меня просто-напросто не интересовали окружающие люди, их привычки, их радости и горе. Я был безразличен к элементам повседневной жизни, мог сутками не есть, надевать что попало, спать где придется. Я панически избегал людей, ни с кем не общался, ни в какие детские игры не играл, и если кто-то ко мне приставал, то отворачивался и уходил. Такое поведение, естественно, не могло не тревожить моих родных. Мать водила меня ко всем врачам, которые имелись у нас и в окрестностях. Все они в один голос утверждали, что я вполне здоров, а то, что немного со странностью, со временем пройдет. Но это мать не удовлетворило. Отчаявшись, она начала водить меня ко всяким религиозным воротилам, которые были известны в народе как целители тела и души наивной массы народа чуть ли не от всех бед. Зарывшись в своих ветхих книгах, исполнив кое-какие обычные ритуалы, эти предсказатели сочиняли каждый на свой лад всякие несуразицы относительно прошлого и будущего; писали и заворачивали, таинственно шепча, небольшие бумаги, похожие на бесплатные солдатские письма, некоторые из них следовало повесить мне на шею, а другие подложить под подушку или намочить в воде, а воду дать мне пить. При этом они получали солидный куш за свой так называемый труд и строго настрого предупреждали, чтобы мы ещё раз посетили их в каких-то числах и прочее, и прочее. Конечно, при первой же возможности я выбрасывал весь этот хлам в реку, что текла посередине нашей деревни, а то и в туалет. Мать первое время хотела заставить меня подчиняться предписаниям этих людей, но, увидев мою враждебность ко всем этим процедурам, оставила в покое.

В это время у нас в деревне появились двое братьев сеидов (сеидами называют людей, начало рода которых берется от сына пророка Али имама Хусейна). Они были обыкновенными подростками. Старшему сеиду Габибу тогда было примерно лет пятнадцать-шестнадцать. Младшего звали сеид Касум, и он был на два-три года моложе.

Откуда они появились, никто толком не знал. Они жили без родителей и родственников и жили исключительно на подачки жителей деревни. Исключительной чертой этих братьев являлось то, что они были чересчур подвижными. Вечно с кем-то ругались, очень часто устраивали драки и всевозможные скандалы. При всём этом жители деревни их уважали и даже побаивались. Поговаривали, что если кто-нибудь из этих братьев кого-нибудь проклянет или просто что-то относительно судьбы человеческой скажет, то это обязательно сбывается.

Так вот, однажды летом мать, не дождавшись меня на обед и найдя около реки, взяв за руку, в прямом смысле тащила за собой домой. И вдруг около деревенской столовой (так называемой в массах «Чайхана Рустама») она резко остановилась, даже начала отступать назад. Внимательно посмотрев, я увидел, что из-за теневой стороны столовой к нам бежит сеид Габиб, старший из братьев. Добежав до нас, он остановился и, обращаясь к матери, сказал:

– Тетя Сура, – так называли мою мать, – хоть Чингиз с нами не общается, мы все уважаем его и не хотим, чтобы вы таскали его ко всяким самозванцам. Если вас интересует его судьба, то я скажу вам, что он вырастет нормальным человеком. Закончит школу, потом институт, уедет в Россию, женится на русской девушке и будет жить там.

Сказал и убежал. Мать кинулась догонять его, но тщетно. Она еще долго говорила ему вслед, чтобы он взял свои слова обратно, не губил её единственного сына, а взамен она даст ему всё, что имеет, всё, что он пожелает, и прочее в этом роде. Но сеид Габиб был уже далеко, и единственным слушателем её остался я. Поняв это, она обреченно подошла ко мне, взяла за руку, и мы продолжили свой путь. Мать старалась скрыть от меня, но я заметил, что она плачет.