Читать книгу История русской литературы - Д. П. Ивинский - Страница 10
Глава IV. История
ОглавлениеКак самостоятельная наука история осознала себя лишь в конце XVIII в.: именно тогда филология распалась на несколько дисциплин, и этот распад был осмыслен как кризис, угрожавший самому ее существованию48.
«Отделение» истории от филологии, впрочем, до сих пор, и особенно интенсивно в 1960—1990-е гг., когда влияние поструктуралистской критики было особенно сильным, заинтересованно обсуждается как «методологическая» проблема, и продолжаются споры о том, наука ли история.
Не подлежит сомнению, во всяком случае, что история стала и остается наукой именно постольку, поскольку сохранила свою связь с филологией, усвоив филологический метод и частные приемы критики источников, совершенствовавшиеся на всем протяжении XIX века49.
Но кризис филологии был обусловлен и другими причинами: бурное развитие литературной критики привело к частичному забвению представлений о границах между наукой и творчеством; под туманным названием «литературоведения» укрылись и стали бурно развиваться критика социологическая, религиозно-философская, формальная, психоаналитическая, марксистская, постмодернистская, гендерная и проч.
Поэтому в настоящее время принципиальное значение приобрела необходимость размежевания истории литературы и литературной критики, и не потому, что одна хороша, а другая плоха, а потому, что у них разные цели и разные средства к их достижению. При этом именно литературная и философская критика заинтересованы в проблематизации историзма и дискредитации возможностей научного познания истории: для них это едва ли не единственная форма мотивации собственного существования, приобретшая дополнительные смысловые оттенки в «эпоху постмодерна».
Другое дело, что литературная и философская критика остается важным объектом историко-литературных исследователей, и в этом качестве она, с одной стороны, приравнивается к изящной словесности, а с другой – рассматривается как механизм влияния на литературное пространство, способного корректировать представления о смысле, формах, направленности литературного процесса, обобщать расхожие представления о характере его связей с «духом эпохи», с идеологией, общественной жизнью, политикой, религией. Естественным образом изучение критики сочетается с изучением журналистики, ориентированной на «злобу дня» и при этом вполне способной к пропаганде различных образов истории и концепций времени.
Отвлекаясь от этой проблематики, которую здесь только обозначаем, отметим, что связь истории и истории литературы является глубоко закономерной и необходимой: обе эти дисциплины базируются на изучении текстов. Историю интересуют факты, о которых сообщается в тексте, и она занимается критикой текста прежде всего потому, что стремится установить степень его достоверности. Историю литературы, помимо всего прочего, занимают тексты и произведения как элементы литературной эволюции.
Но при этом изучение взаимодействия исторического и литературного контекстов в самом изучаемом тексте оказывается условием его понимания50.
В самом деле, любой текст соотнесен одновременно с исторической действительностью, и нужно понять, каким именно был механизм отбора фактов (= свидетельств об исторических событиях и исторических лицах), и с литературной традицией, и нужно понять, каким именно был механизм отбора текстов-источников:
Л ─ ф ─ Т ─ ф ─ Д
(здесь Т – текст, Л – литературная традиция, Д – историческая действительность, ф – фильтр [= актуальный механизм отбора фактов и текстов-предшественников]).
Проблема, однако, в том, что к реальности данная схема приложима лишь условно и требует целого ряда дополнений и корректив. Ведь каждый текст-предшественник данного, в свою очередь, связан с иными текстами и иными историческими фактами, а каждый исторический факт точно так же связан с иными фактами и текстами, количество которых может быть огромно или безгранично, как и количество форм и уровней взаимодействия между ними:
…Д***, Д**, Д* + Т***, Т**, Т*─ ф ─ Т ─ ф ─ Д ─ Д*, Д**, Д*** + Т*, Т**, Т***….
И каждый раз, при обнаружении новых связей, возникает вопрос о механизме отбора фактов и текстов и отношениях между ними, подчас сложных и запутанных.
В результате картина все время меняется, образ прошлого всегда в динамике, постоянно уточняется: в этом смысле история и история литература ничем не отличаются от других наук, все время уточняющих свои представления об объекте изучения, например физики или астрономии.
Но постоянно уточняются и границы между историей и историей литературы: заранее никогда точно не известно, какой именно литературный факт найдет свое место в исторических исследованиях, как не известно заранее и то, какой именно исторический факт а) установлен вполне достоверно и б) откроется историку литературы со стороны своего влияния на литературные произведения.
Поэтому одной из основных сфер постоянного взаимодействия истории и истории литературы является изучение литературной жизни во всем многообразии ее форм и культурных фунуций51.
***
Литературная жизнь обычно понимается как исторически изменчивая совокупность социальных институтов, оказывающих прямое или опосредованное влияние на литературу и другие виды искусства52.
Эти институты различаются, во-первых, по степени регламентированности их деятельности, во-вторых, по степени удаленности от государственной власти, в-третьих, по социальному составу. К числу наиболее влиятельных относят цензуру (придворную, духовную, светскую, ведомственную), литературные, артистические, политические, мистические общества, салоны и кружки, редакции журналов и газет.
Литературная жизнь по-разному влияет на литературу: в одних случаях опосредованно, через систему эстетических приоритетов, в других – непосредственно, обуславливая и литературные репутации, и порождение конкретных текстов. Простейшая форма влияния – прямой заказ, сложнейшая – формирование литературного мировоззрения.
Литературная жизнь – явление позднее: русское средневековье ее не знало, как не знало и понятия «художественная литература».
Ранний этап формирования литературной жизни в России связан с придворным бытом (вторая половина XVII – первая половина XVIII в.); в екатерининскую эпоху начинается постепенное, но последовательное перемещение литературной жизни в салоны, поначалу немногочисленные.
В первой половине XIX в. литературные салоны оказываются основной формой дворянского литературного быта, двор все больше уступает им влияние на литературу, хотя и не теряет его совершенно. Во второй половине XIX в. ситуация резко осложняется: разночинный мир начинает претендовать на ведущую роль в культуре, и на первый план выдвигаются редакции влиятельных журналов, стремившихся влиять на духовную сферу в целом.
От придворного быта к салонному и разночинному – такова основная тенденция в смене ориентиров русской литературной жизни.
На протяжении литературной биографии писателя его отношение к литературной (и, шире, общественной) жизни может неоднократно меняться: от активного участия в ней до отрицания ее значения. Подобного рода изменения обычно обуславливаются целой совокупностью причин и следствий (психологических, идеологических, эстетических, религиозных), уяснение которых необходимо для правильного понимания эволюции его литературной позиции, но, конечно, не всегда возможно.
Но меняется и отношение литературного сообщества к писателю: в одних случаях выраженный интерес к его литературной деятельности сменяется равнодушием, в других, наоборот, автор, которого ранее не замечали, выдвигается на авансцену литературной (подчас и общественной) жизни. Разумеется, литературная репутация зависит не только от собственно литературных факторов, но и от идеологических, социальных, от изменения литературных вкусов, от конкурентной борьбы и проч. Так, например, удаление А. П. Сумарокова от двора привело к резкому снижению интереса к его сочинениям со стороны культурной элиты и литературных кругов. Не менее известный эпизод из истории русской литературы: успех «южных поэм» А. С. Пушкина (прежде всего «Кавказского Пленника») предопределил падение читательского интереса к его произведениям конца 1820-х – 1830-х гг., создававшихся на совершенно иных эстетических основаниях: вкусы и ожидания публики остались прежними.
48
См. об этом: Винокур Г. О. Введение в изучение филологических наук, 2000. С. 35—36.
49
О роли филологического метода в исторических исследованиях см. подробнее: Мандес М. И. О филолологическом методе изучения источников // Филологическое обозрение: Журнал классической филологии и педагогики. Т. 14. М., 1898. С. 141—149.
50
Отдельная, и исключительно важная, проблема – изучение и описание тех представлений об истории, историческом времени, его структуре, смысле, возможностях, формах и механизмах развертывания, которые прямо или косвенно влияли на литературное сознание различных эпох, поколений, групп литераторов, на индивидуальные авторские стратегии, а вместе с тем на отдельные тексты. Обычно исследования в этой области обнаруживают для каждой эпохи, группы, литературной личности сложную динамическую картину взаимодействия нескольких моделей понимания исторического и историко-литературного процесса, которые взаимодействуют, обмениваясь смыслами, одновременно конкурируя друг с другом, обрастают интерпретациями, варьирующими базовыми значениями, причем на каждом уровне этих интерпретаций возможны дополнительные конфликты, формирующие двусмысленную ситуацию, когда необходимость выбора между ними не отменяет возможности и необходимости учета многих из них в пределах отдельных текстов, текстовых групп, литературных школ, кружков и направлений. Дополнительная сложность работы с этим материалом заключается в том, что он, во-первых, выходит за рамки литературы, поскольку идеология времени всегда апеллирует к сфере надысторического и свободно взаимодействует с различными видами искусства, с философией, с религией и квазирелигиозными представлениями разных типов.
51
Количество трудов, посвященных теме «литература и история» исключительно велико, здесь помещаем краткую выборку, способную дать лишь самое первоначальное представление о сложности проблемы: Cristin, Claude. Aux origines de l’histoire littéraire. Grenoble, 1973; The Writing of History: Literary Form and Historical Understanding. Ed. Robert H. Canary and Henry Kozicki. Madison, 1978; Hoy, David Couzens. The Critical Circle: Literature, History and Philosophical Hermeneutics. Berkeley, 1978; Weimann, Robert. Structure and Society in Literary History: Studies in the History and Theory of Historical Criticism. Baltimore, 1984; Literature and History: Theoretical Problems and Russian Case Studies. Stanford, 1986; Harvey, A. D. Literature into History. Houndsmills: Macmillan, 1988; Bahti, Timothy. Allegories of History: Literary Historiography after Hegel. Baltimore, 1992.
52
В истории изучения русской литературной жизни, выделяются три группы исследований. Во-первых, это первопроходческие, но всегда с сильным популяризаторским уклоном, труды, создававшиеся в том контексте консервативного интереса к старой России, который укрепился после «великих реформ» и вызвал к жизни русскую историческую журналистику («Русский архив» и др.), см., напр.: Пыляев М. И. Старый Петербург. СПб., 1889 (репринт: М., 1991); Пыляев М. И. Старая Москва. СПб., 1891 (репринт: М., 1990); Пыляев М. И. Старое житье. СПб., 1897 (репринт: М., 1990); Пыляев М. И. Замечательные чудаки и оригиналы. СПб., 1898 (репринт: М., 1990); Семевский М. И. Царица Прасковья. 1664—1723. СПб., 1883 (репринт: М., 1989); Семевский М. И. Царица Катерина Алексеевна, Анна и Виллем Монс. 1692—1724. СПб,. 1884 (репринт: Л., 1990); Семевский М. И. Слово и дело! 1700—1725. СПб., 1884 (репринт: М., 1991); Шубинский С. Н. Исторические очерки и рассказы. М., 1911 (репринт:Таллин; М., 1994). Во-вторых, это труды, связанные с историей «постформализма», в частности: Эйхенбаум Б. М. Мой временник. Л., 1929; Шкловский В. Б. Чулков и Левшин. М., 1936; Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л., 1929; Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. Л., 1929. В-третьих, это книги и статью Ю. М. Лотмана, в т. ч.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий: Пособие для учителя. Л., 1980; Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. Проблематика «литературного быта» вошла, как составная часть, в концепцию В. Н. Топорова и учтена, в частности, в его книге о М. Н. Муравьеве (Топоров В. Н. Из истории русской литературы. Том 2: Русская литература второй половины XVIII века. М. Н. Муравьев: Введение в творческое наследие. Книга 1—3. М., 2000—2007). Первая серьезная попытка поставить вопрос о культурном значении литературной жизни как части жизни общественной, принадлежит кн. П. А. Вяземскому (Вяземский П. А. Фон-Визин // Вяземский П. А. Пол. собр. соч. Т. 5. СПб., 1880 [впервые: СПб., 1848]).