Читать книгу Сладостное забвение - Даниэль Лори - Страница 7

Нико

Эхо выстрела все еще звенело в воздухе, а повисшее напряжение заглушало даже скрежет десертных ложек о фарфор. Абелли бросали на меня осторожные взгляды в то время как члены моей семьи не поднимали глаз от тарелок: Руссо одеревенели, как и стулья под ними.

Откинувшись на спинку стула, я положил руку на скатерть и сосредоточился на сигарете, зажатой в пальцах. Во мне бушевала такая ярость, что ею можно было подавиться. Она жгла горло и грудь, окрашивала все в поле моего зрения в красный цвет.

Чуть подняв глаза, я наткнулся взглядом на Луку, младшего босса и единственного кузена, на которого можно положиться. Он утер рот ладонью в тщетной попытке скрыть довольное выражение лица. Я помрачнел, тем самым показывая, что вполне могу пристрелить и двух кузенов за день, и он тут же выпрямился, сразу подрастеряв веселье.

Он только что выиграл спор о том, сможет ли сегодняшний день пройти без происшествий. Даже выиграл вдвойне: ведь участие Милашки Абелли было бонусом. В семье вечно делали ставки, причем абсолютно на все. Ни один шанс подзаработать не оставался упущенным.

Теперь я должен ему пять чертовых косарей. И винил в этом исключительно ее – мелкую черноволосую примадонну, поскольку если бы сейчас хоть на секунду вспомнил про ее брата, то не удержался бы и пустил пулю в его дурную башку.

Иногда родственнички бесят до такой степени, что ты не против пристрелить их при удобном случае. Но одно дело – сделать это по собственному желанию, а другое – когда тебе не оставляют выбора… Меня передергивало как от щелчка кнута. Яд гулял по венам и заставлял стискивать зубы.

Папа́ любил пинать меня под ребра, когда я действовал необдуманно.

Мама, облаченная в ночнушку, курила за кухонным столом после ссор с моим отцом, когда они прекращали орать на весь дом.

У меня ныли ребра, но я крепко сжимал сигарету и не мог не признать, что яблоко падает не так уж далеко от гребаной яблони. И догадывался, что любой человек, знавший Антонио Руссо лично – даже члены моей семьи – не видел в этом никакого счастливого знака.

Отец и Коза ностра слепили меня по своему образу и подобию. Отвратительная смесь искры с бочкой пороха. То, что упускал папа́, пыталась заполнить мать. Она пыталась, несмотря на расфокусированный взгляд и характерно хлюпающий нос. В свои последние годы Катерина Руссо сделала все, что могла. Она хотела, чтобы ее единственный сын уважал женщин. Если честно, у нее плохо получилось. Сложно уважать мать, если тебе приходится каждую ночь поднимать ее с пола.

В общем, мне с детства всегда доставались любые блага, о которых я мог и не заикаться.

Мне не нужны были обаяние и уважение, дабы завоевывать женщин: обещанные должность и богатство делали все за меня с того момента, как мне стукнуло тринадцать.

Мать Луки была первой, кто собралась с мыслями и бросила на меня осуждающий взгляд. Семья могла злиться сколько угодно, но я бы не отказался хоть от одного гребаного спасибо. Я предотвратил кровавую баню, чуть было не испортившую чудесное воскресенье.

Боже. Это был всего лишь Стефан.

Он даже никому не нравился.

Кстати, далеко не каждый мужчина мог справиться с фамилией Руссо. Бабушка говорила, что наша кровь погорячее, чем у большинства. Хотя, может, она просто пыталась оправдать факт, что ее наследники являлись заносчивыми, жадными собственниками, трясущимися над вещами, которые им не принадлежали. Руссо хочет то, что ему вздумается, и всегда это получает. Конечно, различными нелегальными путями. Впрочем, возможно, бабушка и права: ведь мне совершенно точно было жарче, чем следовало.

Голос Билли Холидей, выводящий строфы песни «Я буду видеть тебя»[13], заполнил обширный задний двор, и мягкие нотки фортепьяно вторглись в напряженную атмосферу беглых взглядов и аккуратных покашливаний. Я покатал сигарету между пальцами, пытаясь унять внутренний зуд. Курил я только тогда, когда был слишком взбешен, чтобы мыслить разумно. Или в очень редких случаях, когда нервничал.

Сальватор встал из-за стола, чтобы отправить слуг по домам. Все знали, на кого они работали были так или иначе связаны с Коза ностра, но к мертвому телу на террасе и крови, струящейся по плиткам, многие, похоже, не успели подготовиться.

Я уловил только часть предшествовавшего этому разговора. Очевидно, Тони продолжал злорадствовать по поводу убийства Пьеро, очередного моего идиота-кузена. Я не знал, что сделал Тони, но открытие меня мало удивило. Расстроило, впрочем, тоже не особо. Я отнесся к смерти Пьеро как к гибели кого-то из Занетти: с такой же легкостью я мог бы выпить виски на два пальца. Ты творишь какую-то хрень, тебя убивают – и мир продолжает вертеться, ну а мой кузен натворил предостаточно.

Честно говоря, я думал, Стефан опустит пистолет. Но к тому моменту мне уже было плевать. Злость вспыхнула от выказанного им неуважения и разгорелась лишь сильнее из-за того, что он угрожал Милашке Абелли. Странно.

Мной овладело раздражение: угрожать ей мог только я. Поэтому я застрелил его к чертовой матери и смотрел, как кровь выплеснулась на белое платье Елены.

Тони чертовски хотел меня прищучить еще с тех пор, как его приятель Джо Занетти нашел свою смерть в дуле моей пушки так много лет назад, что лично я уже про тот случай и думать забыл. Я догадывался: у нас с Тони будут проблемы, но серьезно недооценивал его идиотизм и не ожидал, что он притащит свои проблемы на обед. Думаю, мысль о том, что я буду трахать его сестру, бесила парня сильнее, чем мое присутствие.

Я стряхнул пепел с сигареты прямо на скатерть и, не успев себя остановить, бросил взгляд на Милашку Абелли, а потом прищурился. Я бы отдал Луке только два с половиной косаря, если бы не она.

Кровь стекала по ее оливковой коже, но Елена продолжала лакомиться десертом, подчиняясь приказу отца. Я не был садистом, но, боже, это немного чересчур. По моему телу невольно прокатилась горячая волна до самого паха.

К слову, о садистах… Я нашел взглядом кузена Лоренцо, сидящего за пару мест от меня. Он пялился на девчонку так, как будто это было его работой. И не моим поручением, нет (их-то он всегда проваливал), скорее, жизненным призванием или вроде того. Глядя на него и не скажешь, но паршивец имел нехилую склонность к садомазо. Он пожирал взглядом Елену Абелли. Я поежился от раздражения.

Она наверняка предпочитала всякую милоту и романтику.

Может, ей нравится, когда мужчина стоит на коленях и умоляет.

Лоренцо бы с радостью так поступил.

Я бы лучше добровольно прищемил свой член дверью машины.

Сегодня в церкви она прожгла меня взглядом, и мне даже стало интересно, что могла Милашка Абелли иметь против меня. Я слышал эту кличку, причем задолго до того, как встретил Елену. Невинное прозвище, ставшее известным (особенно среди мужчин), поскольку она была не только мила характером, но еще и хороша фигуркой.

За последнюю пару лет я наслушался про ее задницу больше, чем хотелось бы, что меня порядком достало. Когда что-то нахваливают, реальность в итоге оказывается сплошным разочарованием. Правда, не на этот раз, поэтому, полагаю, в проигрыше здесь остался именно я.

Я переставал слушать, когда окружающие начинали трепаться о ней. Прежде я никогда не видел ее, но кузен часто трещал об одной и той же телке, будто я ему за это платил, что подбешивало. Даже ее имя меня изводило, словно собаку Павлова. В общем, когда ее отец заявил, что в жены она не годится, я не стал спрашивать, почему, а спокойно подписал договор насчет второй сестры Абелли.

А потом увидел ее в церкви.

«Твою ж мать».

Кузены западали на любую женщину младше пятидесяти. Любую, если у нее имелось хоть одно выдающееся качество. Неудивительно, что я никогда не верил их сплетням.

А она оказалась живым эротическим сном любого мужика.

Эта фигура… Да ей бы на разворот журнала. А волосы и вовсе стали моей слабостью: черные, шелковистые, достаточно длинные, чтобы дважды намотать на кулак. Мысль пронеслась у меня в голове совершенно без спроса. В церкви. Боже.

Но что прожгло меня сразу до самого члена, так это ее лицо, приятное и открытое. Настолько милое, что я сразу понял, откуда взялось ее прозвище. Уж точно не благодаря характеру, судя по убийственному взгляду.

Я наблюдал за ней с задней скамейки дольше, чем следовало. Смотрел, как она дарила одинаковую улыбку каждому подходившему к ней мужчине. Я будто глазел на очередь, выстроившуюся на встречу с Ее Величеством.

Мои сто девяносто сантиметров роста сложно назвать незаметными, но она игнорировала меня еще полчаса, а потом одарила враждебным взглядом.

Милашка Абелли была милой со всеми, кроме меня. Я бы рассмеялся, но по неясным причинам разозлился. Впервые с тех пор как я стал боссом, кто-то отнесся ко мне с очевидным неуважением. Может, это по-детски с моей стороны, но сразу же захотелось показать Елене Абелли, что я о ней тоже невысокого мнения.

Любая женщина, окруженная щедрым мужским вниманием, должна быть заносчивой пустышкой. По ее розовым дизайнерским каблукам было видно, что Елена любила тратить отцовские деньги. Ее сестра нацепила шлепки-сандалеты. Я, вероятно, сэкономлю миллионы долларов, когда женюсь на Адриане.

Кстати, Адриана была странной, но привлекательной. Если воспринимать ее отдельно от сестры, она казалась сногсшибательной, но рядом с Еленой сливалась с обоями. Мне это прекрасно подходило. Не хотелось бы иметь жену, на которую дрочат все мои кузены.

Не то чтобы мне было плевать, на ком я женюсь. Мне пора завести супругу, и в моем мире это означало прибыль. У Сальватора возникло небольшое разногласие с мексиканцами, которое начинало превращаться в проблему.

Старость смягчила мужика. После свадьбы я должен помочь ему найти корень проблемы и решить ее так, как учили меня: пулей в голову. Брачный союз делал меня в разы богаче, не говоря уже о том, что под моим контролем оказывалась большая часть города.

Волна пробежала по позвоночнику, когда взгляд Елены задержался на моем лице. Я почувствовал жар и раздражение. Я намеревался все проигнорировать, но не сдержался и уставился на Милашку Абелли. Затылок зудел, но я не отвел глаз, пока она не отвернулась.

После того столкновения в церкви я задался целью выяснить, почему она не могла быть моей женой. Выяснилось, что Милашка Абелли сбежала из дома, отдалась какому-то мужчине.

Я знал, что отнюдь не порушенная девственность являлась причиной, по которой Сальватор не предложил мне Елену. Это было лишь предлогом. Сальватор не хотел, чтобы она доставалась мне, и я не мог его винить. Я бы на его месте поступил точно таким же образом.

А почему Сальватор без проблем отказался от второй дочери, понять было несложно.

Адриана сидела рядом со мной, наряженная в черное платье, закинув ногу на ногу. Каштановые волосы до плеч скрывали ее лицо: она наклонилась вперед и что-то рисовала ручкой прямо на ладони.

Я не сказал ей ни слова с тех пор, как она с опозданием явилась к столу. Если честно, я почти забыл, что невеста вообще находилась возле меня. Пожалуй, пришло время узнать будущую жену поближе.

– Что ты рисуешь?

Адриана помедлила, но затем показала мне свою маленькую ладошку.

– Это кролик! – вырвалось у меня, потому что там действительно был, мать его, кролик.

Она поджала губы и вернулась к рисованию.

– Это Мистер Кролик, – поправила она меня тоном, который наверняка привел бы меня в ярость.

Но дальше злиться уже было некуда, поэтому я пожал плечами и начал мысленно в деталях планировать, что сделаю с ее братом.

* * *

– Справа или слева?

Тони заиграл желваками, но не сказал ни слова. Он сидел возле письменного стола родного отца, как будто был на совещании. Кровь капала с губы на белую рубашку, однако на лице до сих пор застыло выражение мрачного удовлетворения.

Я врезал ему. Еще раз.

Разбитые костяшки горели.

Он стиснул зубы, но не издал ни звука. Тони из тех парней, которых настолько пьянит собственная дурь, что они даже не чувствуют боли. Но я собирался заставить его почувствовать хоть что-то, прежде чем покину комнату.

Солнечные лучи освещали кабинет Сальватора сквозь жалюзи, подсвечивая пылинки в воздухе. Гости давно разошлись, можно было с уверенностью утверждать, что прием потерпел фиаско. А это означало, что мне предстояло еще больше обедов и торжественных вечеринок. Ни одна из семей не хотела рисковать и знакомиться друг с другом на таком пышном мероприятии как свадьба: ведь могла случиться ситуация, подобная сегодняшней, – и тогда все бы превратилось в кровавую резню на глазах у детей и женщин.

Лука застыл у двери и сверлил затылок Тони ледяным взглядом. Бенито и еще один его кузен помладше, ближе по возрасту к Адриане, замерли у стены, скрестив руки на груди. Сальватор с сокрушенным видом сидел за столом.

Я бы мог развязать целую войну за смерть Пьеро, и, вероятно, именно по этой причине Сальватор позволял мне все. И еще потому, что жизнь дочери оказалась под угрозой из-за идиотизма сына.

– Ты облажался, Тони, – сказал Сальватор, сцепив руки в замок над деревянной поверхностью стола. – Я ведь тебя предупреждал, но ты все равно натворил дел. Если бы с Еленой что-то произошло, ты бы сейчас уже плавал брюхом кверху в Гудзоне. Тебе повезло.

– Повезло, – издевательским тоном повторил Тони. Он потер челюсть и добавил: – Слева.

В груди заворочалось удовлетворение.

«Значит, справа».