Читать книгу Верить в себя - Даниэла Стил - Страница 2

Тихое и солнечное ноябрьское утро медленно вступало в свои права. Кэрол Барбер оторвалась от экрана компьютера и, откинувшись на спинку кресла, устремила взгляд на деревья в саду своего дома в Бель-Эйр. В этом большом, отличавшемся несколько хаотичной планировкой особняке она жила уже пятнадцать лет. Стеклянная стена переоборудованной под кабинет оранжереи выходила на фонтан, окруженный кустами роз, которые Кэрол когда-то посадила здесь. В неподвижной воде декоративного пруда отражалось чистое голубое небо.

В доме тоже царили мир и тишина, но на душе Кэрол было совсем не безоблачно. За прошедшие полтора часа она не прикоснулась к клавиатуре, и это серьезно ее беспокоило. Наконец-то она решила взяться за написание книги, но застряла серьезно и безнадежно, практически едва начав писать. Это был ее первый опыт подобного рода. И даже вся ее долгая и успешная карьера в кино, на что она очень надеялась, ничем не могла ей помочь – книга не шла.

Раньше Кэрол тоже пробовала писать, но свои короткие рассказы она никогда не публиковала. Тем не менее она считала, что написать книгу ей вполне по силам. Однажды она даже написала сценарий. Кэрол и ее покойный муж Шон всегда хотели сделать фильм вместе, но, к сожалению, дальше разговоров и планов дело не пошло. Оба они были слишком заняты своей основной работой и не имели ни одной свободной минуты для других проектов.

Шон был известным продюсером и режиссером-постановщиком, а Кэрол – актрисой. И не просто актрисой, а кинозвездой первой величины. Слава пришла к ней рано – после первого же фильма, в котором она снялась в восемнадцать лет. Два месяца назад ей исполнилось пятьдесят. Почти тридцать лет она плодотворно и успешно работала в кинематографе и лишь в последние три с небольшим года почти не снималась. Это было ее собственное решение. И хотя Кэрол по-прежнему оставалась ослепительно красивой, возраст все же сказывался – интересных ролей уже не было, а размениваться на ерунду она считала ниже своего достоинства.

Сниматься она прекратила, когда тяжело заболел Шон. После его смерти Кэрол два года путешествовала, подолгу живя то в Лондоне, то в Нью-Йорке у своих уже взрослых детей. Кроме того, Кэрол участвовала во многих общественных движениях и проектах, касавшихся главным образом прав женщин и детей, что, в свою очередь, подразумевало частые поездки в Европу, Китай и некоторые страны Африки и Азии. Несправедливость, бедность, политические преследования всегда вызывали у Кэрол негодование и протест, и она не жалела себя, бросаясь на защиту несчастных и обездоленных. Свои впечатления от поездок Кэрол аккуратно заносила в свои записные книжки-дневники, надеясь, что они помогут ей в работе над будущей книгой.

Кроме этих записей, Кэрол вела еще один, сугубо личный, не предназначенный для чужих глаз дневник, каждая строчка в котором дышала горечью и страданием. Она начала записывать свои мысли и чувства за несколько месяцев до смерти мужа и закончила сразу после его кончины. Ей казалось, что эти записи вряд ли войдут в ее книгу, но Шон, с которым она часто говорила об этом даже в его последние дни, считал иначе. Ему очень нравилась сама идея книги, и он не уставал торопить Кэрол с осуществлением этого ее проекта. Увы, за книгу она взялась только через два года после его смерти, но никакого особого прогресса не добилась, хотя работала над ней уже несколько месяцев.

В чем причина, Кэрол не понимала совершенно искренне. Ей всегда казалось, что роман – будь он художественным или отчасти документальным произведением – поможет ей высказать свою точку зрения на вещи, которые были важны лично для нее. Кроме того, Кэрол хотелось заглянуть в себя глубже, чем позволяло ремесло актрисы. Ей было что сказать людям, и Кэрол часто мечтала, как поставит последнюю точку, как отнесет рукопись своему агенту, и тогда случится чудо – те, кто видел в ней лишь кинозвезду, прочтут ее роман и узнáют Кэрол Барбер как человека. Но до окончания работы было по-прежнему далеко, что-то мешало ей, не позволяя оторваться от земли. Каждую строку Кэрол приходилось буквально вымучивать, но результат ее по-прежнему не удовлетворял. Она была совсем неопытным писателем, и ей было невдомек, что это классический авторский «затык»; вот почему, вместо того чтобы сделать перерыв и немного отвлечься, Кэрол продолжала чуть ли не силой усаживать себя за компьютер. Сдаваться она не собиралась, ей очень хотелось написать эту книгу, прежде чем она вернется к работе в кино. Кэрол даже чувствовала себя обязанной сделать это, и не только ради Шона, который так в нее верил, но и ради себя самой.

Не далее как в августе Кэрол отказалась от весьма многообещающей роли в фильме, который был обречен на успех. Его снимал знаменитый режиссер, сценарист был отмечен несколькими высокими наградами, да и партнерами Кэрол должны были стать известные актеры, работать с которыми ей было бы интересно, но, когда она познакомилась со сценарием, он не затронул в ее душе ни единой струнки. И тогда она отказалась от контракта – отказалась самым решительным образом. Кэрол уже давно пообещала себе, что не станет сниматься, если роль не заинтересует ее, к тому же она была одержима своей книгой. Размышления над тем, что и как следует написать, могли помешать ответственной и вдумчивой работе над ролью, к тому же Кэрол считала, что нельзя браться за новое дело, не закончив старое. Сначала она должна закончить свой роман – роман-размышление, как Кэрол называла его про себя, который действительно мог стать голосом ее души.

Когда Кэрол только начинала работу над книгой, она вовсе не собиралась писать о себе. Но как-то незаметно вышло так, что задуманная ею главная героиня воплотила в себе довольно много присущих Кэрол черт и особенностей характера. Как вскоре выяснилось, в этом-то и заключалась главная трудность. Чем подробнее и глубже пыталась она воссоздать внутренний мир своей героини, тем труднее шла работа. Можно было подумать, что Кэрол боится взглянуть в лицо самой себе. В результате за несколько недель напряженной работы она не смогла написать ни одной главы, ни одного мало-мальски приемлемого абзаца.

А ведь казалось – все должно быть предельно просто. Героиней книги была женщина ее возраста, которая исследует и анализирует прожитую жизнь, однако, описывая мысли и переживания своей героини, Кэрол все больше погружалась в раздумья о себе, о своей судьбе, о своих близких и о тех непростых решениях, которые ей приходилось принимать в тех или иных жизненных обстоятельствах. Садясь за рабочий стол, Кэрол уносилась мыслями в прошлое, но на экране компьютера не появлялось ни строчки. Прошло довольно много времени, прежде чем ей стало ясно: давние события продолжают подспудно тревожить и смущать ее, и она не сможет написать ни слова, пока не решит все накопившиеся за десятилетия недоразумения и проблемы. Эхо прожитой жизни продолжало звучать у нее в ушах, и Кэрол знала: чтобы сдвинуться с мертвой точки, ей необходим ключ к дверям, ведущим в прошлое, ключ, который она никак не могла подыскать. Все вопросы, все сомнения, которые она когда-либо испытывала, оживали снова и снова, и Кэрол безнадежно вязла в анализе своих прошлых поступков. Почему она сделала то-то и то-то, правильное ли приняла решение, добилась ли желаемого или результат был прямо противоположным? Какую роль играли в ее жизни те или иные люди? Были ли они друзьями или врагами и не ошиблась ли она, приблизив одних и оттолкнув других? Была ли она справедлива и добра к окружающим или же сиюминутная выгода заставила ее совершить подлость? Раз за разом Кэрол задавала себе эти вопросы и не находила ответов. А главное, она не могла понять, почему дела минувших дней сейчас стали казаться ей такими важными. Лишь в одном у нее не было сомнений – все это действительно оченьважно, и она вряд ли сможет написать стóящую книгу, пока не разберется в себе и в своей жизни. Работа эта и сама по себе была непростой, но куда больше Кэрол пугала необходимость анализировать свои желания, побуждения, мотивы. Ничего подобного она прежде не делала. Больше того, Кэрол всегда старалась избегать бесплодного, как ей казалось, самокопания, но теперь она была вынуждена погружаться в прошлое, вспоминая, выискивая истинные причины своих поступков. А это было непросто. Прежде всего подобная кропотливая работа требовала невероятного напряжения памяти. Лица тех, с кем сводила ее жизнь, продолжали возникать перед мысленным взором Кэрол даже по ночам, когда, утомленная сверх всякой меры, она подолгу лежала без сна. Но и во сне воспоминания не давали ей покоя, и по утрам она вставала совершенно разбитая.

Чаще всего Кэрол думала о Шоне, и не только потому, что память о нем была так свежа в ее сердце. В нем она была уверена, твердо зная, кем он для нее был и что значил. Их отношения с самого начала были ясными, честными и чистыми. Но в ее жизни были и другие мужчины, и с ними все обстояло куда сложнее. К ним у Кэрол и сейчас имелись вопросы. Только Шону она верила полностью, только его поступки и побудительные мотивы были ей понятны. Кроме того, Шону очень хотелось, чтобы она написала свою книгу, и теперь Кэрол чувствовала себя обязанной довести начатое дело до конца. Это был ее долг, ее последний подарок любимому человеку, который ушел так рано. Наконец, Кэрол хотелось просто доказать себе, что эта задача ей по плечу, однако страх перед возможной неудачей до такой степени парализовал все ее силы и способности, что она растерялась. Когда ее замысел только начинал зреть, Кэрол была уверена, что справится, но сейчас ей все чаще казалось, что никакого писательского таланта у нее нет. Однако отступать было, пожалуй, поздно, да она и не могла себе этого позволить. О книге Кэрол мечтала уже больше трех лет, и теперь ей просто необходимо было знать, есть ли у нее чтó сказать людям или ее жизнь, ее мысли неинтересны и не нужны людям.

Все эти соображения и заставляли ее снова и снова возвращаться к компьютеру, к воспоминаниям, к Шону. Она была уверена, что писать о нем будет проще всего. «Мир» и «покой» – вот какие слова приходили Кэрол на ум каждый раз, когда она думала о Шоне. Он был человеком щедро одаренным в душевном плане – любящим, мудрым, справедливым. С самого начала он принес в ее жизнь спокойствие и порядок, и уже вместе они без труда заложили прочный фундамент своей совместной жизни. Шон никогда не стремился главенствовать или безраздельно владеть ею. Со стороны могло показаться, будто их жизни вовсе не соприкасаются, и это действительно было так или почти так. Они сознательно не вмешивались в дела друг друга, точнее – не навязывали друг другу своей воли и не лезли с советами, которые невозможно исполнить. По жизни они шли рука об руку, и эта жизнь была такой светлой и радостной, что даже смерть Шона выглядела так, словно он не исчез навсегда, а просто перебрался в иное измерение, в другое пространство бытия, поэтому Кэрол не могла его видеть. Влияние, которое он всегда оказывал на нее, было таким мощным, что она еще долгое время продолжала ощущать рядом его присутствие. В смерть Шона она поверить просто не могла. Да и сам он воспринимал то, что неизбежно должно было с ним случиться, как переход в новую жизнь, как возможность увидеть и узнать что-то удивительное и новое. Шон был таким всегда; что бы ни случалось с ним в жизни, с чем бы ни довелось ему столкнуться, из всего он умудрялся извлечь урок. Даже собственная смерть стала для него еще одним непройденным опытом, еще одной стороной бытия, узнать которую он смог только сейчас.

С тех пор как он умер, прошло уже два года, но Кэрол все еще скучала по нему. Ей не хватало его смеха, его голоса, его блестящих умозаключений и тонких шуток, не хватало их долгих вечеров вдвоем и неспешных прогулок вдоль побережья, когда они чаще всего не произносили ни слова, ведя безмолвный, но понятный им разговор. Все это осталось в прошлом, но и теперь Кэрол не оставляло ощущение, что Шон не покинул ее, что он по-прежнему находится где-то рядом и его незримое присутствие осеняет каждый день ее жизни. Так она чувствовала себя, пока он был жив, и точно так же Кэрол чувствовала себя сейчас. Их встреча, произошедшая десять лет назад, стала для нее настоящим подарком судьбы, хотя они и прожили вместе сравнительно недолго. Другого такого человека не было, наверное, в целом свете. Уже стоя одной ногой в могиле, Шон думал не о собственной неизбежной кончине, а о ней, о Кэрол; стараясь облегчить грядущее расставание, он не уставал напоминать ей о том, как много она должна успеть сделать. Написать книгу и вернуться в кино – такова была ее задача на ближайшее время, и Кэрол не имела ничего против этого плана. Она верила, что сможет его исполнить. Ее короткие рассказы Шону всегда нравились; кроме того, за несколько лет совместной жизни она посвятила ему несколько десятков стихотворений, которыми он очень дорожил. Примерно за полгода до его смерти Кэрол перепечатала их набело и отдала в переплет. С этой книгой Шон не расставался до самого конца, снова и снова перечитывая дорогие его сердцу строки. Кэрол была уверена, что и сейчас для нее не составит труда написать короткий рассказ или стихотворение, но всерьез засесть за большую вещь у нее никак не получалось. Сначала ей не хватало времени, потому что заболел Шон и она сама ухаживала за ним. Ради этого она сделала годовой перерыв, отказываясь от всех контрактов, чтобы выхаживать его после курса химиотерапии. Последние несколько месяцев она тоже провела с ним. Шону было очень плохо, но он держался молодцом. Буквально за день до его смерти они в последний раз отправились на прогулку вдоль пляжа. Шон очень ослаб и не мог идти долго; он часто присаживался отдохнуть, и Кэрол тоже опускалась рядом с ним на песок. Как и всегда, они почти не разговаривали – только держались за руки и смотрели на горизонт, где над океаном догорал узкой полоской закат. Когда погас последний луч солнца, Шон беззвучно заплакал, и Кэрол почувствовала, что по ее щекам тоже текут слезы. Они оба знали, что конец уже близок.

На следующий день Шон умер у нее на руках. Перед смертью он не мучился – лишь в последний раз взглянул на нее и чуть слышно вздохнул. Потом глаза его закрылись, и Шона не стало. Можно было подумать, он уснул – такой мирной и безболезненной была его кончина. Он принял смерть покорно, без борьбы; должно быть, поэтому Кэрол почти не чувствовала горя, когда вспоминала его. К тому, что Шон уйдет, она была внутренне готова, насколько вообще можно подготовиться к подобному событию. Да и сам Шон знал, что конец его близок. Когда его не стало, Кэрол словно окутала звенящая пустота, которую она ощущала до сих пор. Эту-то пустоту она и попыталась заполнить, копаясь в себе и своих чувствах. Книга, которую она наконец начала, должна была помочь ей в этом. Желание ее не иссякло, напротив – стало сильнее, превратившись в потребность, да и Шон всегда верил в ее способности и талант. Единственное, чего боялась Кэрол, это обмануть его ожидания. Шон – пока он был жив – служил для нее неиссякаемым источником вдохновения и уверенности; он дарил ей спокойствие, радость, душевное равновесие, но с его смертью она всего этого лишилась. Вновь обрести почву под ногами оказалось невероятно трудно, должно быть, поэтому она так безнадежно застряла на первых же главах, но работы не бросила.

Кэрол нисколько не жалела, что за последние три года не снялась ни в одном фильме. Всю жизнь она работала, не жалея себя, поэтому еще до того, как заболел Шон, у нее начали появляться мысли об отдыхе, о перерыве. Кроме того, Кэрол казалось, что небольшой отдых поможет ей по-новому оценить и переосмыслить все, что она уже сделала, и, когда она вернется в кино, ее работы приобретут иное, более высокое качество. За свою кинокарьеру Кэрол снялась в нескольких очень интересных лентах, которые были признаны классикой Голливуда; не отказывалась она и от ролей в коммерческих фильмах, и картины с ее участием неизменно становились настоящими хитами проката. Любому другому человеку этого было бы вполне достаточно, чтобы почивать на лаврах до конца жизни, но Кэрол всегда отличалась повышенной требовательностью к себе и к окружающим. Теперь, когда она достигла определенного уровня, ей хотелось привнести в свою актерскую игру что-то новое – нечто, чего в ней раньше не было. Глубина постижения образа – вот как это называлось, и Кэрол отлично понимала: чтобы перейти на новый качественный уровень, ей, помимо таланта, понадобится весь ее жизненный опыт и вся ее житейская мудрость, которые, к сожалению, приходят к большинству людей лишь с возрастом.

Кэрол не считала себя старой. Просто годы, прожитые ею с тех пор, как она узнала о смертельной болезни Шона, окрасили ее жизнь неведомыми ранее переживаниями и тревогой за близкого человека. Они научили ее мудрости и смирению, с которыми она приняла неизбежное. Все это непременно должно было отразиться на ее игре, и Кэрол с нетерпением ждала возможности взяться за новую серьезную роль. Но сначала она должна закончить книгу! Задуманный роман представлялся ей чем-то вроде символа – символа освобождения или, может быть, зрелости. Только написав его, Кэрол смогла бы почувствовать себя окончательно сформировавшейся женщиной, одержавшей победу над обстоятельствами и призраками прошлого. Столько лет она изображала других женщин – настала пора явить миру подлинную себя! Она должна начать новую жизнь, которая не будет зависеть от того, какой ее представляли – или воображали – другие люди. Что ж, отныне она принадлежит только себе и сумеет стать такой, какой ей хотелось быть.

В ее жизни было время – и Кэрол хорошо его помнила, – когда она принадлежала мужчине как какая-то вещь, но оно закончилось еще до того, как она повстречала Шона. Он, к счастью, оказался не таким, как большинство мужей-собственников. Шон и Кэрол были свободные души и, даже сойдясь вместе, относились друг к другу с уважением и не остывающей любовью. Их жизни текли как бы параллельно, не переплетаясь и не пересекаясь, в полном соответствии с законами равновесия и гармонии. А ведь сначала Кэрол боялась, что, как только они поженятся, начнутся проблемы: что Шон захочет «владеть» ею и в конце концов они оба станут в чем-то ограничивать и стеснять один другого. К счастью, этого не произошло. Еще в самом начале их совместной жизни Шон пообещал, что никогда не посягнет на ее независимость и свободу, – и сдержал слово. Теперь Кэрол вспоминала восемь прожитых с ним лет как сказочный сон, как чудо, как нечто уникальное и неповторимое. Ни с кем другим подобное было бы невозможно. Шон был единственным в своем роде.

Должно быть, поэтому Кэрол не могла и представить, что снова кого-то полюбит или еще раз выйдет замуж. Она была убеждена, что ни один мужчина в мире не сможет сравниться с Шоном. Кроме того, она продолжала думать о нем, как о живом; ей не хватало его, но она его не оплакивала. Любовь Шона по-прежнему наполняла ее до краев, согревала душу, поэтому даже без него Кэрол продолжала чувствовать себя счастливой. В их отношениях не было ни боли, ни мук, хотя, как и все супружеские пары, они время от времени спорили и даже ссорились. Но и самые темные тучи уносились прочь, как быстрая летняя гроза, снова проглядывало солнышко, и они принимались смеяться над тем, как вели себя всего несколько минут назад. Ни Шон, ни Кэрол не были злопамятны, и размолвки не оставляли в их душах никакого следа, никак не сказываясь на их отношениях.

На протяжении всех восьми лет супружества Кэрол и Шон оставались нежными любовниками и добрыми друзьями. Когда они познакомились, ей уже исполнилось сорок, а ему было тридцать пять, однако, несмотря на такую разницу в возрасте, Шон во многих отношениях стал для нее примером для подражания. Карьера Кэрол по-прежнему была на подъеме: она снималась сразу в нескольких фильмах, хотя и считала это не совсем разумным. Согласие на съемки Кэрол давала скорее по привычке, так как на протяжении многих лет вела именно такую жизнь – жизнь звезды, которая принадлежит не столько себе, сколько зрителям, жаждущим ее появления в новых лентах. Лишь за пять лет до встречи с Шоном Кэрол вернулась из Франции в Лос-Анджелес с намерением проводить больше времени с собственными детьми, но ей это удавалось плохо. Продюсеры рвали ее на части, предлагая принять участие в очередном многообещающем проекте, да и самой Кэрол бывало порой трудно отказаться от какой-нибудь особенно яркой роли. Какие там дети! За пять лет после возвращения из Франции у Кэрол не было ни одного романа. На это у нее просто не хватало времени, да и особого желания выстраивать с кем-то долговременные отношения она не испытывала. Кэрол, конечно, встречалась с мужчинами, но это был просто флирт – непродолжительный и несерьезный. Да и поклонниками ее были в основном коллеги – сценаристы, режиссеры, продюсеры, а также представители других творческих профессий – музыканты или архитекторы. Все они были интересными мужчинами, но ни в одного из них она так и не влюбилась. Кэрол совершенно искренне считала себя неспособной полюбить кого-то по-настоящему, и только появление Шона изменило все.

Они встретились в Голливуде, на конференции, посвященной текущим проблемам и тенденциям киноиндустрии. На этой конференции оба выступали с докладами о современных фильмах; это и послужило поводом для знакомства. А потом все завертелось... Кэрол никогда не смущало, что Шон был на пять лет младше – ни для нее, ни для него возраст не имел значения. Главным, что оба они ощутили практически сразу, было удивительное родство душ, настроенность на одну и ту же волну. Всего через месяц после знакомства они вместе отправились на уик-энд в Мексику, а еще три месяца спустя Шон переехал к Кэрол, чтобы остаться навсегда. Через полгода они поженились. Инициатива в данном случае исходила от Шона – он убедил ее, что так будет лучше для обоих, и оказался прав, хотя поначалу Кэрол была настроена против. Ей казалось, что специфика их работы может привести к семейным конфликтам, что плачевным образом отразится на браке, к тому же когда-то Кэрол уже была замужем и не хотела во второй раз наступать на те же грабли. Но Шон пообещал, что все будет хорошо, она поверила – и не разочаровалась. Их союз оказался настолько близким к идеалу, насколько это вообще возможно.

В то время дети Кэрол жили с ней, и это было для нее еще одной причиной для беспокойства. Но волновалась она напрасно. Шон, у которого не было своих детей, обожал ее сына и дочь. Общего ребенка они решили не заводить – обоим казалось, что они слишком заняты, и им элементарно не хватит времени, чтобы растить и воспитывать малыша. Всю свою любовь и нежность они отдавали друг другу, оберегая свой неправдоподобно счастливый брак. Когда они поженились, дети Кэрол были подростками, и именно поэтому она в конце концов решилась оформить свои отношения с Шоном официально. Во-первых, Кэрол хотела дать понять детям, насколько серьезны их с Шоном отношения, впрочем, Энтони и Хлоя были целиком и полностью за. Шон им нравился, они хотели видеть его как можно чаще, и он не обманул их ожиданий, став для обоих добрым другом и заботливым отчимом.

Теперь Энтони и Хлоя выросли и жили самостоятельно. Кэрол подчас жалела об этом – и тут же обвиняла себя в родительском эгоизме. Жалеть, по большому счету, было не о чем. Хлоя закончила Стэнфорд и поступила на первую в своей жизни работу – она была ассистентом заместителя редактора отдела аксессуаров в модном лондонском журнале. Денег эта работа приносила немного, но считалась весьма престижной. Кроме того, Хлое явно нравилось помогать стилистам, устраивать фотосессии, исполнять разнообразные поручения и числиться сотрудником британской редакции «Вог». Полезный опыт она все же приобретала, и Кэрол надеялась, что в дальнейшем ей это пригодится. Природа наделила Хлою яркой, как у матери, внешностью, и она легко могла бы стать фотомоделью, но девушка предпочла иную стезю, к тому же Лондон пришелся ей по душе. Хлоя была общительной и остроумной девушкой, и ей очень нравилось встречаться с самыми разными представителями британского высшего общества и богемы, чего требовала ее работа. Конечно, она скучала по матери, но ей было достаточно общения с Кэрол по телефону.

Что касалось Энтони, то он пошел по стопам своего отца и пытался сделать карьеру в финансовом мире. Закончив Гарвард, он получил степень магистра делового администрирования и начал работать в преуспевающей фирме, штаб-квартира которой находилась на знаменитой нью-йоркской Уолл-стрит. Энтони всегда был серьезным и ответственным, и Кэрол очень гордилась сыном. Как и Хлоя, он был очень недурен собой, хотя в юности ему мешала некоторая стеснительность, казавшаяся Кэрол чрезмерной. Но за последние пару лет Энтони изменился – он встречался со многими интересными, привлекательными девушками, но ни одной из них так и не удалось оставить в его сердце сколько-нибудь глубокий след. Карьера явно значила для него намного больше, чем успех у женщин. Поставив себе ясную и конкретную цель, он ни на минуту о ней не забывал, не позволяя себе отвлекаться на такие «пустяки», как свидания. Упорства и настойчивости ему было не занимать, поэтому довольно часто случалось, что Кэрол, звонившая ему поздно вечером на мобильник, заставала сына на рабочем месте.

Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.

Но теперь все эти проблемы, похоже, остались в прошлом. Ее дети покинули родное гнездо и зажили каждый своею жизнью, и Кэрол поняла – настало время наконец-то взяться за работу над книгой. Увы, начало вышло довольно обескураживающим: как Кэрол ни билась, она не могла сдвинуться с места. Работа не шла, и ей даже стало казаться, что она взялась не за свое дело. Быть может, думала Кэрол, она совершила ошибку, когда отказалась от роли, которую ей предложили в августе. Что, если она вообще не способна к писательскому труду и ей не стоило прекращать сниматься ради осуществления проекта, который неожиданно вызвал столь серьезные затруднения? Ее импресарио Майкл Аппельзон, очевидно, считал именно так, ибо, регулярно названивая ей по телефону, не скрывал своего раздражения. Ему было непонятно, почему его любимая мега-звезда Кэрол Барбер отвергает одну за другой весьма выгодные роли, продолжая бормотать что-то о книге, которая, по всей видимости, никогда и не будет написана.

А Кэрол и сама уже не верила, что ее планам суждено воплотиться в жизнь. Персонажи выходили слишком плоскими, двухмерными и противно-назидательными, сюжет не выстраивался и представал словно в тумане. Нет, что-то порой мелькало у нее в голове, но Кэрол никак не удавалось ухватиться за кончик ниточки и распутать весь клубок. Что бы она ни делала, как бы ни напрягала измученный ум, все ее усилия ни к чему не приводили. Вдохновение бежало ее, а призрак неминуемой неудачи лишал ясности мышления, оставляя одно лишь разочарование и злость на собственное бессилие.

Но каждый раз, когда Кэрол уже готова была сдаться и признать себя полной бездарью, взгляд ее невольно останавливался на двух «Оскарах» и «Золотом глобусе» – престижнейших наградах, которые она получила незадолго до болезни Шона. Значит, думала Кэрол, что-то она все-таки может! И действительно, в Голливуде о ней еще помнили, хотя Майкл Аппельзон не раз предсказывал, что, если в ближайшее время она не снимется в новом фильме, продюсерам надоест ее упрашивать, и они поставят на ней жирный крест. И все же Кэрол не спешила возвращаться в кино, хотя у нее почти не осталось отговорок, с помощью которых она объясняла свое нежелание сняться в той или иной картине. Самой себе она дала обещание начать работу над книгой до конца года, но вот уже до Рождества осталось каких-нибудь два месяца, а Кэрол и с места не сдвинулась. В результате каждый раз, когда она садилась за стол и включала компьютер, ее охватывала тихая паника; мысли разбегались, руки тряслись, и Кэрол была не в состоянии написать ни одной стóящей строчки.

Все эти мысли крутились в ее голове, когда позади нее тихо открылась дверь. Кэрол обернулась. Никакого раздражения из-за того, что ее прервали, она не испытывала – напротив, она была только рада возможности отвлечься. Вчера, например, вместо того чтобы работать над книгой, Кэрол затеяла уборку в кладовке, без труда убедив себя, что никто, кроме нее, не в состоянии с этим справиться. Позавчера она тоже нашла себе какое-то неотложное дело. Любое занятие годилось – лишь бы не возвращаться к столу, где ждала ее неначатая книга.

Кэрол увидела свою ассистентку и секретаршу Стефани Морроу, которая неуверенно остановилась в дверях. Пятнадцать лет назад, вернувшись со съемок в Париже, Кэрол наняла эту миловидную школьную учительницу на одно лето, чтобы та помогла ей справиться со свалившимися на нее делами. В тот год Кэрол купила этот особняк в Бель-Эйр, дала согласие сниматься сразу в двух лентах и участвовать в одной бродвейской постановке. Кроме того, она продолжала активно участвовать в общественных акциях за права женщин, рекламировала новые фильмы со своим участием и остро нуждалась в толковой помощнице. Стефани сразу впряглась в работу; она трудилась не покладая рук и в результате осталась с Кэрол навсегда. Сейчас ей было уже тридцать девять, но, насколько было известно Кэрол, ни о браке, ни о детях она никогда не помышляла. В жизни Стефани был мужчина, но она так и не вышла замуж. Она шутила, что ее ребенок – это Кэрол. В ответ Кэрол – тоже в шутку – называла ее своей нянькой. Истина же заключалась в том, что Стефани была для нее незаменимой помощницей, умевшей держать в узде даже прессу и способной договориться с кем угодно и о чем угодно. Порой Кэрол казалось – на свете нет ничего, что было бы не по силам ее секретарше.

Впрочем, Стиви, как Кэрол привыкла ее называть, давно перестала быть для Кэрол просто наемной служащей, хотя на людях они и поддерживали определенную дистанцию. Когда заболел Шон, она делала для него все, что только могла. И не только для него, но и для детей Кэрол. Когда Шон умер, Стиви помогла Кэрол выбрать гроб и организовать похороны. Несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в возрасте, две женщины стали близкими подругами, совершенно искренне уважавшими и ценившими друг друга. Стиви нисколько не завидовала славе и богатству Кэрол, напротив, она искренне радовалась ее успехам и переживала, когда Кэрол сталкивалась с какими-то проблемами. Свою работу она любила и встречала каждый новый день с юмором и терпением.

Кэрол тоже была очень привязана к Стиви. Не раз она заявляла во всеуслышание, что без своей помощницы она бы пропала – и при этом нисколько не преувеличивала. Как и подобает идеальной секретарше, Стиви всегда ставила проблемы Кэрол на первое место, забывая о своих делах и личной жизни. Кроме того, она просто любила Кэрол и буквально жила ее жизнью, находя последнюю куда более интересной и яркой, насыщенной удивительными событиями, о которых большинство обычных людей не имели никакого понятия.

Стиви была высокой, больше шести футов, с прямыми черными волосами и большими темно-карими глазами. В неофициальной обстановке она предпочитала носить джинсы и просторную футболку, которая ее несколько полнила. Стиви вообще была склонна к полноте, и борьба с лишним весом занимала чуть ли не все ее свободное время.

– Принести чаю, Кэрол? – шепотом спросила она сейчас.

– Лучше разведи мне крысиного яду, да побольше! – простонала Кэрол, откидываясь на спинку кресла. – Не могу я писать эту проклятую книгу! Мне словно что-то мешает, а я не знаю что. Может быть, это просто страх, а может, в глубине души я знаю, что мне это не по силам. Не знаю, с чего мне вообще взбрело в голову, будто я смогу что-то написать?

– Ты сможешь, Кэрол, – уверенно отозвалась Стиви. – Мне только кажется, что ты слишком торопишься. Говорят, что самое трудное – это начать, а дальше все пойдет само. Подожди немного, и у тебя все получится, вот увидишь.

За прошедшие две недели Стиви помогла Кэрол разобрать вещи в кладовках и стенных шкафах, прибраться в гараже и даже изменить планировку сада. Кроме того, они решили переоборудовать кухню. Кэрол проявляла завидную изобретательность, выдумывая новые и новые предлоги, позволявшие ей не садиться за стол. Это продолжалось уже почти два месяца, поэтому Стиви нисколько не удивлялась, что работа над книгой до сих пор не сдвинулась с места.

– Быть может, тебе следует сделать перерыв, – предложила Стиви, и Кэрол испустила мучительный стон.

– Вся моя жизнь в последнее время – сплошной перерыв! – заявила она. – Но рано или поздно мне придется либо написать эту проклятую книгу, либо вернуться к работе в кино. Майкл уже намекал, что у него есть для меня неплохой сценарий. И если я снова откажусь, он меня просто убьет.

Майкл Аппельзон был ее агентом на протяжении тридцати двух лет. Это он «открыл» Кэрол, когда ей было восемнадцать, и своей блистательной карьерой она была обязана именно ему. Тогда – миллион лет назад, как ей казалось, – Кэрол была всего лишь девушкой из захолустья. В Голливуд из своего родного штата Миссисипи она приехала скорее из любопытства, чем всерьез желая добиться каких-то высот в шоу-бизнесе. Но Майкл Аппельзон обратил внимание на ее длинные светлые волосы и большие глаза редкого зеленоватого оттенка и пригласил сняться в небольшой эпизодической роли. У Кэрол, однако, оказался врожденный драматический талант; первый ее опыт в кино оказался весьма удачным, и предложения посыпались на нее как из рога изобилия.

Так начиналась ее карьера, и с тех пор она добилась многого. Теперь Кэрол Барбер была одной из самых знаменитых голливудских актрис, получавшей баснословные гонорары за съемки в картинах известных режиссеров. О таком успехе можно было только мечтать, так чего ради она взялась за роман? Кэрол задавала себе этот вопрос снова и снова, хотя прекрасно знала ответ. Сейчас, в пятьдесят, ей необходимо было разобраться в прожитой жизни, выяснить, кем она стала и кем была для окружающих. Только в этом случае, казалось Кэрол, она сможет прожить остаток жизни достойно, в согласии с собой.

Последний день рождения – ее юбилей – произвел на Кэрол неожиданно сильное действие. Полувековой рубеж казался ей важной вехой на жизненном пути – особенно теперь, когда она осталась одна. Нет, умирать Кэрол не собиралась, и все же она была уверена: пора подвести некоторые итоги, разобраться в себе, проанализировать все черты и черточки своего характера, на которые в спешке и суете не обращала внимания. Когда она поймет, чтó в ней есть, она сумеет лучше разобраться в себе, стать цельной, и тогда ее жизнь обретет ясный и конкретный смысл. Пока же никакой ясности у нее не было. Кэрол считала себя, в общем-то, неплохим человеком, однако нередко ей казалось: многое из того, что случилось в ее жизни, носило случайный характер. Особенно в молодости. Везение и неудачи (первого, впрочем, было больше), невероятный, по все меркам, взлет ее карьеры, рождение детей, развод с первым мужем, встреча с Шоном... Все это казалось игрой каких-то таинственных сил, но Кэрол почему-то не хотелось рассматривать собственную жизнь как вереницу случайных событий – счастливых и не очень. За свои пятьдесят лет она приняла немало важных решений, однако сейчас они казались ей всего лишь реакцией на действия и поступки других людей, а не ее сознательным выбором. И как узнать, были ли эти решения правильными или из всех возможных вариантов она выбирала не самый лучший? Ну, допустим, размышляла Кэрол, каким-то образом она сумеет верно оценить все, что когда-то совершила. А что потом? Ведь исправить-то все равно ничего нельзя! Прошлого не изменишь, как ни старайся, зато попытаться изменить ход своей будущей жизни она могла. И именно этого Кэрол хотелось больше всего. Теперь, когда Шона не стало, ей казалось, что она обязана подходить к решению любых вопросов и проблем с особой ответственностью. Только так она сумеет сама управлять своей жизнью, а не ждать, пока что-то случится с ней.

Но для этого, подумала Кэрол, ей нужно точно знать, чего же она хочет. С книгой все более или менее ясно – она хочет ее написать и сделает это во что бы то ни стало. Но что она будет делать дальше? Отчего-то Кэрол была уверена, что, как только она закончит свой роман, будущее станет для нее ясным. Она поймет, какие именно роли ей хочется играть, кем ей хочется быть и какой след она хотела бы оставить в мире после себя. Ее дети выросли, настал и ее черед стать по-настоящему зрелой, стать мудрой и ответственной.

Стиви бесшумно удалилась и вскоре вернулась с подносом, на которой стояла чашка с декофеиновым чаем с запахом ванили. Она заказывала этот сорт у известной французской фирмы «Марьяж Фрер». Кэрол привыкла к этому чаю, когда снималась в Париже, и не захотела отказываться от него, когда вернулась в Лос-Анджелес. Ароматный напиток согревал и успокаивал ее, и чашечка горячего чая сейчас была как нельзя кстати. Ведь, подумала Кэрол с усмешкой, нельзя же требовать, чтобы я одновременно пила чай и работала.

– Быть может, ты права, – сказала Кэрол, поднося чашку к губам. При этом она внимательно посмотрела на Стиви. Они редко расставались, потому что каждый раз, когда Кэрол уезжала на съемки, она брала секретаршу с собой. Стиви была, что называется, «пробивной»: проблем для нее не существовало. Делать жизнь Кэрол спокойной и приятной она стремилась не только по обязанности, но и потому, что ей очень нравилось все устраивать, улаживать, организовывать. Свою работу Стиви обожала, воспринимая каждый день как новую вершину, которую необходимо было покорить. В течение пятнадцати лет она ни разу не пожаловалась на то, что ей что-то наскучило. Часто Стиви говорила, что самое привлекательное в ее работе – разнообразие. Работать у знаменитой Кэрол Барбер нравилось ей именно потому, что каждый день она сталкивалась с чем-то неожиданным и новым.

– Насчет чего я права? – уточнила Стиви, усаживаясь в удобное кожаное кресло в углу кабинета. Они с Кэрол часто сидели здесь, обсуждая какой-нибудь важный вопрос, планируя очередное рекламное мероприятие или просто разговаривая обо всем на свете. Кэрол, ценя практическую смекалку своей помощницы, всегда прислушивалась к ее мнению, хотя поступала порой по-своему. Впрочем, в большинстве случаев советы Стиви оказывались дельными. В свою очередь, Стиви считала Кэрол кем-то вроде мудрой тетушки или старшей сестры, чей жизненный опыт она бесконечно уважала. Как и подобает близким подругам, обе женщины часто обменивались мнениями по самым важным вопросам, причем на многие вещи, в том числе и на мужчин, их взгляды сходились.

– Насчет перерыва. Мне нужно оторваться от этого стола. Отправлюсь-ка я в путешествие – смена обстановки может мне помочь... – Говоря так, Кэрол вовсе не изобретала очередной предлог, чтобы уклониться от работы; напротив, она совершенно искренне полагала, что поездка поможет ей расколоть орех, который упрямо не желал поддаваться ее усилиям.

– Ты хочешь навестить детей? – уточнила Стиви. Она хорошо знала Кэрол и часто угадывала ее желания, но сейчас интуиция ей изменила.

– Нет. – Кэрол покачала головой. Она всегда с радостью навещала сына и дочь, поскольку сами они бывали у нее довольно редко. Энтони было трудно оторваться от работы даже на время, и все же каждый раз, когда Кэрол приезжала в Нью-Йорк, он находил возможность повидаться с ней, как бы ни был занят. Да и Хлоя, любившая мать не меньше брата, готова была бросить все и сопровождать Кэрол куда бы та ни направилась. Материнская любовь и внимание были для нее важнее всего на свете, и она буквально расцветала всякий раз, когда Кэрол приезжала к ней в Лондон.

– Нет, я уже была у них несколько недель назад, – сказала Кэрол и снова задумалась. – Не знаю, может быть, мне стоит предпринять что-нибудь особенное... побывать где-то, где я еще ни разу не была. Я всегда хотела съездить в Прагу или еще куда-нибудь. В Румынию. Или в Швецию.

Кэрол вздохнула. На земле оставалось не так много мест, где она никогда не была. Ей приходилось выступать на конференциях женского движения и в Индии, и в Пакистане, и в Пекине, и в африканских странах. Работала она и с представителями ЮНИСЕФ, встречалась с главами многих государств и дважды выступала в Сенате Соединенных Штатов.

Стиви знала, куда лучше всего поехать Кэрол, но медлила, выжидая, пока подруга сама заговорит об этом. Париж... Это был очевидный выбор. Париж нравился Кэрол больше всех других городов на свете. Когда-то она уже жила там в течение двух с половиной лет, но за последние полтора десятилетия побывала в любимом городе всего два раза. Она утверждала, что в Париже не осталось ничего, что было бы ей дорого. В последний раз Кэрол ездила туда вскоре после того как вышла замуж за Шона; именно с Парижа они начали свое свадебное путешествие, но Шон терпеть не мог французов, и они довольно скоро отправились в Лондон.

А до этого Кэрол была в столице Франции, когда продавала свой дом на рю Жакоб, или, точнее, в узком переулке неподалеку от этой старинной улицы. Произошло это лет за пять до ее знакомства с Шоном. Стиви тогда ездила с ней и была очарована небольшим, но очень уютным особняком, укрывшимся в тени старых густых каштанов и дуплистых яблонь. Она даже спросила Кэрол, не стоит ли ей оставить дом за собой, но та ответила, что не видит в этом большого смысла: в Голливуде ей предстояла большая работа, и она твердо решила обосноваться в Лос-Анджелесе. И все же Кэрол было тяжело расставаться с ее парижским домом. Когда Кэрол приехала в Париж с Шоном, она побывала на рю Жакоб еще раз. В тот раз они остановились в «Ритце». Шон откровенно скучал в Париже, он скучал и постоянно жаловался. Шон любил Италию и Англию, а все французское, по его собственному выражению, «не переваривал».

– А как насчет Парижа, Кэрол? – осторожно спросила Стиви. Она знала, что с этим городом у Кэрол были связаны какие-то глубокие переживания, но Стиви казалось, что пятнадцати лет вполне достаточно, чтобы демоны прошлого наконец успокоились. Кроме того, восьмилетний брак с Шоном должен был излечить Кэрол от любых душевных ран, полученных в романтической Столице Любви. Но что бы там ни произошло с Кэрол в Париже, она говорила о нем с неизменной нежностью.

– Даже не знаю... – ответила Кэрол неуверенно. – Сейчас ноябрь, в Париже в это время идут холодные дожди. После Калифорнии мне будет трудно к этому привыкнуть.

– Насколько я могу судить, наше калифорнийское солнце не очень-то помогает тебе в работе над книгой, – с улыбкой заметила Стиви. – Впрочем, на Париже свет клином не сошелся. Отправляйся в Вену, Милан, Венецию, Буэнос-Айрес, Мехико или на Гавайи. Может быть, тебе нужно просто поваляться на пляже, погреться на солнышке…

– Звучит заманчиво. – Кэрол кивнула, как бы соглашаясь с секретаршей. И она, и Стиви знали, что погода в данном случае ни при чем. – Надо подумать, – добавила Кэрол, вставая из-за стола.

Несмотря на возраст, она по-прежнему была стройной и по-девичьи гибкой, хотя и не такой высокой, как Стиви. Кэрол, конечно, поддерживала физическую форму, но дело было не столько в занятиях, сколько в наследственности. Именно гены отца и особенно матери позволяли ей сохранять отличную фигуру, пышные волосы и упругую, гладкую кожу. Выглядела Кэрол лет на десять моложе своего истинного возраста – и это несмотря на то, что она до сих пор не прибегала к услугам пластической хирургии и не сделала ни одной подтяжки.

Словом, Кэрол Барбер была полной сил, очень красивой женщиной. Ее длинные, светлые волосы, которые она обычно собирала в «конский хвост», еще не начинали седеть, что приводило в неизменный восторг парикмахеров и стилистов, работавших с нею на съемочных площадках. Глаза у нее были большие и зеленые, ресницы – длинные и густые, скулы – высокие, черты лица – тонкие. Осанке Кэрол могла позавидовать любая манекенщица, а ее манера держаться говорила об уверенности, спокойствии и умении владеть своим телом. Двигалась она с изяществом танцовщицы, чему в немалой степени способствовали и врожденная грация, и занятия балетом, которые Кэрол по условиям контракта с одной из киностудий посещала на заре своей карьеры.

Косметикой она почти не пользовалась. В основе стиля, который Кэрол избрала для себя, лежали простота и естественность, делавшие ее совершенно неотразимой. Стиви, к примеру, была потрясена, когда, придя наниматься на работу, впервые увидела знаменитую мисс Барбер вблизи. Тогда Кэрол было тридцать пять, а сейчас – пятьдесят, но поверить в это было невероятно трудно, так как за прошедшие годы она изменилась очень мало. Да и на сорок она, пожалуй, не выглядела. Даже Шон, который был на пять лет моложе Кэрол, выглядел старше ее. Его, впрочем, сильно старили намечающаяся лысина и склонность к полноте, которая давала о себе знать как только из-за занятости он начинал пропускать занятия в фитнес-центре. Кэрол же без особого труда сохраняла фигуру двадцатилетней девушки. Лишь в последнее время она начала следить за тем, чтó она ест и сколько, да и то больше из-за приверженности идее здорового питания, чем из необходимости в чем-то себя ограничивать. Здоровая наследственность продолжала сказываться, несмотря на полвека, прошедшие с ее рождения.

– Мне нужно кое-что сделать, – сказала Кэрол, когда несколько минут спустя вышла к Стиви в белом кашемировом джемпере и с сумочкой из крокодиловой кожи от «Гермес». Кэрол всегда питала слабость к простой и качественной одежде, особенно французской. В свои пятьдесят она напоминала молодую Грейс Келли – в ней была та же грация, та же аристократическая элегантность, хотя выглядела она не столь недоступной и холодной. В Кэрол не было никакой надменности, что было вдвойне удивительно, учитывая, что она была самой настоящей знаменитостью. И Стиви – как и всем – это очень нравилось. Кэрол не кичилась своей славой и ни перед кем не задирала нос, хотя Стиви считала, что кое с кем из репортеров ей следовало разговаривать пожестче.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она.

– Напиши за меня книгу, пока меня не будет. Тогда завтра я отправлю ее своему агенту. – Кэрол действительно обзавелась литературным агентом, но, к сожалению, ей пока было нечего ему предъявить.

– Заметано. – Стиви усмехнулась. – Буду держать оборону здесь, пока тебя не будет. Ты, наверное, на Родео-драйв?

– Вот и нет, – возразила Кэрол. – Я собиралась присмотреть новые стулья для гостиной. По-моему, нам давно пора обновить обстановку. Собственно говоря, мне самой не помешал бы легкий косметический ремонт, но у меня на это пока не хватает духа. Наверное, это не очень приятно – проснуться утром и увидеть в зеркале малознакомое лицо. За полвека я привыкла к тому, чтó у меня есть, и мне не хочется менять внешность. Думаю, моего нынешнего лица хватит мне еще лет на десять, а там... там видно будет.

– Если ты имеешь в виду подтяжки, то они тебе совершенно не нужны! – с горячностью воскликнула Стиви. – Ты прекрасно выглядишь.

– Спасибо на добром слове, но буквально на днях я заметила у себя несколько новых морщин, которые, увы, вряд ли похожи на следы былых улыбок.

– Да у меня морщин еще больше, чем у тебя, а ведь я намного тебя моложе! – Стиви нисколько не преувеличивала. Как у большинства ирландок, у нее была тонкая светлая кожа, которая с возрастом стала суше. Стиви активно пользовалась кремами и масками, но они не особенно помогали, и в конце концов она решила, что тут уж ничего не поделаешь. Не всем же быть такими красивыми, как Кэрол.

Через пять минут Кэрол уже отъехала от особняка в своем громоздком универсале, который был у нее последние шесть лет. В отличие от большинства голливудских звезд она не хотела покупать ни «Бентли», ни «Роллс-Ройс». Универсал ее вполне устраивал, а поскольку водителем она была аккуратным, он до сих пор сохранял товарный вид. Кэрол вообще не терпела показуху и не стремилась пускать пыль в глаза. Единственным украшением, которое она носила, были бриллиантовые сережки-гвоздики. Пока был жив Шон, она носила еще обручальное кольцо, но прошлым летом она его сняла и больше не надевала. «Я не новогодняя елка, чтобы увешивать себя гирляндами и мишурой», – говорила она, поэтому когда Кэрол предстояло появиться на презентации нового фильма, продюсерам приходилось брать драгоценности для нее напрокат. Изредка, правда, она надевала золотые часы, которые подарил ей Шон, но случаи эти можно было пересчитать по пальцам. Впрочем, Кэрол не нуждалась в украшениях, потому что украшением была она сама.

Вернувшись два часа спустя, Кэрол застала Стиви в кухне, где та ела огромный сандвич. Секретарша часто шутила, что ее рабочее место находится слишком близко от холодильника, и она не в силах справиться с искушением. Работая, Стиви постоянно что-нибудь жевала, а по вечерам подолгу упражнялась в тренажерном зале, пытаясь минимизировать ущерб повышенными физическими нагрузками.

– Ну как, закончила мою книгу? – улыбнулась Кэрол. Похоже, настроение у нее заметно улучшилось.

– Почти. Осталась последняя глава, – ответила она. – Дай мне еще полчаса, и все будет готово. А как стулья? Нашла что-нибудь подходящее?

– Одни мне понравились, но они не подходят к нашему обеденному столу. Другой стиль... – Кэрол поморщилась. – Впрочем, выход есть: нужно купить новый стол.

Уловив в ее голосе знакомые нотки, Стиви чуть заметно покачала головой. Похоже, Кэрол затевала новый проект, а ведь они обе знали, что в самое ближайшее время ей нужно было либо заканчивать книгу, либо возвращаться к работе в кино. Праздность была не в ее характере. Всю жизнь она работала практически без перерывов, без отпусков, и теперь, когда она осталась одна, ей нужно было найти себе какое-то серьезное занятие.

– Я, кажется, решила последовать твоему совету, – проговорила Кэрол, отвечая на невысказанный вопрос Стиви, и с торжественным видом опустилась на стул.

– Какому? – удивилась Стиви, которая уже почти забыла, о чем они говорили несколько часов назад.

– Насчет путешествия. Похоже, мне действительно нужно проветриться. Компьютер я могу взять с собой. Быть может, когда я буду сидеть в гостиничном номере и смотреть на бесконечный дождь за окном, меня осенит вдохновение и я все-таки начну эту идиотскую книгу. Начну с самого начала, потому что то, чтó у меня есть, мне совершенно не нравится.

– А мне кажется, первые две главы вполне ничего... Я хотела сказать – они не так уж плохи. Ты можешь опираться на них и работать дальше, а когда закончишь книгу – перепишешь наново. Мне кажется, сочинять роман – это все равно что карабкаться на гору. Главное, не оглядываться и не смотреть вниз, пока не доберешься до вершины.

Кэрол задумалась. Совет был неплох, но она уже почти убедила себя в том, что будет куда лучше, если она начнет свою книгу заново, в буквальном смысле – с чистого листа.

– Я попробую, – сказала она. – Может, так и сделаю. Но сначала мне необходимо как следует проветрить мозги. – Кэрол вздохнула. – Закажи мне на послезавтра билет на парижский рейс. Здесь мне все равно нечего делать: до Дня благодарения еще три с лишним недели, так что я вполне успею смотаться туда и обратно до того, как приедут дети. Похоже, все складывается как нельзя удачно, – заключила она, вздохнув на этот раз с облегчением. Решение было принято, теперь Кэрол могла действовать.

Стиви удовлетворенно кивнула. Она была убеждена, что подруге будет только полезно вырваться из привычной обстановки и побывать в городе, который она всегда любила.

– Да, – негромко сказала Кэрол, словно отвечая своим собственным мыслям. – Теперь я готова туда вернуться. Кстати, забронируй мне номер в «Ритце», о’кей? Шон ненавидел «Ритц», а я любила там останавливаться.

– Сколько времени ты собираешься быть в Париже? – уточнила Стиви уже совсем другим, деловым тоном.

– Пока не знаю. Забронируй номер на две недели, чтобы он оставался за мной все это время. Я думаю, Париж будет служить мне чем-то вроде базового лагеря, откуда я буду совершать вылазки в... в общем, куда захочу. Быть может, я все-таки наведаюсь в Прагу или в Будапешт – там я тоже никогда не была. Хочу немного поболтаться по Европе, посмотрю, как буду себя там чувствовать. Раз уж я – вольная птица, нужно этим пользоваться. Вдруг новые впечатления помогут мне с книгой... Ну а если захочу вернуться, я так и сделаю. На обратном пути я даже могу заглянуть к Хлое в Лондон и пожить там пару дней. Если у нее не будет никаких срочных дел, мы можем даже вместе вернуться в Лос-Анджелес к Дню благодарения. Хлое ведь будет приятно, правда? Что касается Энтони, то он все равно собирался приехать ко мне на праздник, так что в Нью-Йорк заезжать незачем.

Каждый раз, когда Кэрол куда-нибудь ездила, она всегда старалась повидаться с детьми, если у нее и у них было свободное время, но это путешествие было особенным. На этот раз Кэрол отправлялась в путь ради себя, поэтому посещение Лондона и Нью-Йорка не было включено в обязательную программу.

Стиви быстро сделала несколько пометок в своем блокноте и улыбнулась.

– Как чудесно снова побывать в Париже, – сказала она. – Ведь четырнадцать лет прошло с тех пор, как я была там с тобой, когда ты продавала дом.

Лицо Кэрол вытянулось. Похоже, она неясно выразилась, и теперь ей нужно было как-то исправить допущенную ошибку.

– Чувствую себя такой дрянью, но... – начала она. – Ты же знаешь, мне ужасно нравится путешествовать с тобой, но в эту поездку я отправлюсь одна. Мне необходимо разобраться в себе, в своих мыслях и ощущениях. Если ты поедешь со мной, мы будем все время обмениваться впечатлениями, болтать о разных разностях, какой уж тут самоанализ! Понимаешь, Стиви, у меня такое чувство, будто я потеряла что-то очень важное и должна это найти, вот только я до сих пор не представляю, что это такое. Возможно, я потеряла себя... – Тут Кэрол смущенно улыбнулась. Кто бы мог подумать, что суперзвезда Кэрол Барбер – такая знаменитая и уверенная – может сомневаться, колебаться и даже испытывать страх. А между тем это было именно так, и, чтобы вернуть себе почву под ногами, ей необходимо было заглянуть в собственное прошлое. Там, считала Кэрол, найдется ключ и к ее многострадальной книге, и ко всей ее жизни – и прошлой, и будущей. Ей надо было вернуться к прошлому и разобраться в том, что она так упорно пыталась забыть.

Слова Кэрол удивили, но не обидели Стиви. Улыбнувшись, она покачала головой:

– Все нормально, Кэрол. Я просто беспокоюсь, как ты будешь путешествовать одна. Ты же к этому не привыкла.

Кэрол действительно редко путешествовала без своей верной секретарши, с легкостью решавшей любые проблемы с билетами, отелями, сопровождающими. Именно поэтому ее идея не привела Стиви в восторг.

– Да я тоже беспокоюсь, – призналась Кэрол. – К тому же в последнее время я стала ленива как... как не знаю кто. Ты меня совершенно избаловала. Я терпеть не могу иметь дело с портье, коридорными, заказывать чай в номер. А вообще-то, мне будет только полезно некоторое время пожить одной, без моей любимой нянюшки. – Она ласково улыбнулась Стиви. – Впрочем, какие проблемы могут возникнуть у меня в «Ритце»?

– А если ты все-таки решишь поехать в Восточную Европу? Мне было бы куда спокойнее, если бы там тебя кто-нибудь сопровождал. Я, наверное, смогу нанять надежного человека через службу безопасности отеля, и все же... – Когда-то Кэрол действительно преследовал один неуравновешенный поклонник, но это было очень давно. Ее знали и узнавали, в конце концов, она была просто красивой женщиной, путешествующей в одиночестве. В случае каких-то непредвиденных обстоятельств Кэрол всегда могла рассчитывать на быструю помощь. Все это было верно, однако Стиви продолжала волноваться. Что, если Кэрол простудится? Или у нее украдут кредитную карточку? Да мало ли что может случиться в далекой, чужой стране! Всегда, когда Кэрол собиралась уезжать куда-то одна, в Стиви просыпался материнский инстинкт. Она и представить не могла, что та, кому она так долго и преданно служила, может обойтись без нее. А заботу о Кэрол Стиви считала не только работой, но и главным делом своей жизни.

– Мне не нужен сопровождающий. Все будет хорошо, уверяю тебя. И потом, я уже большая и умею себя вести... – Кэрол рассмеялась. – Я понимаю, ты боишься, что меня будут узнавать на улицах, но ведь этого можно избежать. Как говорила Кэтрин Хепберн, главное – как можно ниже опускать голову и стараться никому не смотреть в глаза.

Стиви неохотно кивнула, соглашаясь. Она до сих пор удивлялась, насколько эффективным был этот, в общем-то, нехитрый трюк. Если Кэрол, оказавшись на улице, не встречалась взглядом с окружающими, ее почти никто не узнавал. Многие голливудские знаменитости пользовались этим приемом, и, хотя он срабатывал не всегда, все же это был выход.

– Я сразу прилечу к тебе, если ты вдруг передумаешь, – сказала Стиви, и Кэрол улыбнулась. Она знала, что ее секретарша вовсе не набивается в попутчицы. Стиви беспокоилась за нее совершенно искренне и бескорыстно, и это трогало Кэрол до глубины души. Она давно убедилась, что ее помощница – идеальный работник, который стремится предвидеть любые неприятности и предотвратить их.

– Обещаю, что сразу позвоню тебе, даже если просто почувствую себя одиноко, – с чувством сказала Кэрол. – Ты только пойми меня правильно: не хочу заранее что-то планировать. По-моему, гораздо приятнее жить без всякого плана и делать все, что тебе заблагорассудится. Кто знает, быть может, я решу вернуться домой уже через несколько дней. Скорее всего, так и будет, но мне бы не хотелось связывать себя какими-то обещаниями.

За свою жизнь Кэрол много раз выезжала то на натурные съемки, то в рекламные туры. Вся ее жизнь была расписана не по дням, а буквально по часам. Раньше она никогда не могла позволить себе вот так сорваться с места. Впрочем, эта идея Кэрол казалась Стиви весьма неплохой, хотя и необычной.

– Я буду постоянно держать при себе мобильник, чтобы ты могла связаться со мной даже ночью, – пообещала Стиви. – И если будет нужно, я вылечу к тебе первым же рейсом, хорошо?

Кэрол кивнула, хотя и знала, что не позволит себе звонить Стиви посреди ночи. Она вообще очень хорошо представляла себе, что можно, а что нельзя, что допустимо, а что нет, и строго придерживалась этих правил на протяжении всех пятнадцати лет, что Стиви у нее работала. Кэрол считала, что ее помощница имеет право на личную жизнь, и хотя та клялась, что «личная жизнь» ей даром не нужна, врожденная деликатность не позволяла Кэрол злоупотреблять любовью и преданностью секретарши. Стиви в свою очередь платила Кэрол той же монетой, и довольно скоро обе убедились, что взаимное уважение только облегчает их совместную работу и общение.

– Сейчас позвоню в авиакомпанию и в отель, – сказала Стиви, доедая сандвич и ставя тарелку в посудомоечную машину. Кэрол уже давно сократила свой домашний штат до одной женщины, которая приходила по утрам пять раз в неделю, покупала продукты и убиралась в доме. Теперь, когда не стало Шона и разъехались дети, она практически не нуждалась в том, чтобы кто-то помогал ей справляться с домашними делами. К чему ей, к примеру, повар, если можно просто открыть холодильник и достать, что тебе хочется? Водить машину Кэрол предпочитала сама, поэтому шофер ей тоже был не нужен. Многие звезды содержали целый штат прислуги, включая специально подготовленного дворецкого, совершенно искренне считая, что этого требует занимаемое ими положение, но Кэрол никогда не разделяла подобных предрассудков. Куда больше ей нравилось жить как все нормальные люди и самой обслуживать себя.

– А я начну собирать вещи, – ответила Кэрол и вышла из кухни. Она поднялась к себе и стала укладывать чемодан. Сборы не заняли много времени: Кэрол взяла с собой несколько пар брюк и джинсов, одну юбку, несколько свитеров, пару удобных туфель для ходьбы и – на всякий случай – туфли на высоком каблуке. Из верхней одежды Кэрол решила захватить теплый жакет и плащ, а еще шерстяное пальто с капюшоном, которое она решила взять с собой в самолет. И, конечно, ноутбук. Кэрол не исключала, что вдохновение может ее и не посетить, однако портативный компьютер был нужен ей не только для работы над книгой, но и для связи с агентом, который мог неожиданно прислать на ее электронную почту новый сценарий, копию контракта или какой-нибудь другой важный документ.

Кэрол как раз закрывала чемодан, когда Стиви, заглянув к ней в комнату, сообщила, что билет заказан, а номер в отеле зарезервирован. Лететь в Париж Кэрол предстояло послезавтра. Что касалось отеля, то администрация предоставила ей один из лучших номеров, выходящий окнами на площадь Вандом. В аэропорт отвезти Кэрол собиралась Стиви. Итак, все приготовления к путешествию Кэрол на поиски самой себя в Париже или где-то еще были завершены. А если Кэрол решит отправиться в какой-то другой город, она сможет заказать номер в отеле уже из Европы.

При мысли о предстоящем путешествии Кэрол почувствовала приятное волнение. Совсем скоро она снова окажется в Париже – своем любимом городе, где она в последний раз была много лет назад. Кэрол уже решила, что обязательно съездит на Левый берег, на рю Жакоб и поглядит на свой бывший дом, в котором она прожила вместе с детьми два с половиной года. Как же давно это было! Тогда Кэрол была моложе, чем Стиви сейчас, и многое воспринимала иначе, но за прошедшие годы ее отношение к Парижу почти не изменилось: она по-прежнему жаждала побывать там, где когда-то чувствовала себя такой счастливой.

Да, несмотря ни на что, во Франции Кэрол было хорошо, но не так относились ее дети к жизни в чужой стране. Когда они впервые приехали в Париж, где Кэрол снималась в очередном фильме, Энтони было восемь, а Хлое – четыре. Должно быть, именно в силу возраста сын Кэрол долго не мог освоиться на новом месте и все время рвался домой, в Штаты; дочь, напротив, быстро заговорила на французском, подружилась с французскими детьми, поэтому, когда настала пора уезжать, ей было жаль расставаться со своими подружками. Впрочем, они задержались в Париже надолго: съемки заняли что-то около восьми месяцев, однако Кэрол не торопилась возвращаться на родину. Более того, она купила в Париже дом и прожила там с детьми еще почти два года. И для Энтони, и для Хлои это время стало значительным периодом в их юных жизнях, да и Кэрол порой казалось, что за эти наполненные самыми разными событиями и переживаниями месяцы что-то в ней неуловимо изменилось.

И вот теперь она возвращалась в собственное прошлое. Кэрол понятия не имела, чтó она там обнаружит и чтó будет чувствовать, но ей уже не терпелось скорее уехать. Да и в работе над книгой эта поездка могла ей помочь. Кэрол надеялась, что возвращение в Париж позволит ей раскрепоститься, избавит от шор, которые мешали ей посмотреть на свою собственную жизнь новым взглядом, и отворит двери, которые до сих пор оставались крепко запертыми. В том, что у нее вряд ли что-нибудь получится, если она будет сидеть, запершись в четырех стенах своего особняка в Бель-Эйр, Кэрол уже убедилась, но, быть может, когда она окажется в Париже, шлюзы в ее мозгу откроются сами собой.

Она, во всяком случае, очень на это рассчитывала.

И действительно – одного сознания того, что послезавтра она уже будет во Франции, оказалось достаточно, чтобы Кэрол смогла писать. После того как Стиви ушла домой, она просидела за компьютером больше четырех часов. А когда на следующее утро секретарша вернулась, Кэрол, наскоро позавтракав, снова вернулась к работе.

Перед самым отъездом она, впрочем, посвятила несколько часов и своим текущим делам. Кэрол продиктовала несколько писем, оплатила счета и дала Стиви несколько распоряжений относительно того, чтó следует сказать садовнику и чтó сделать с вещами, которые она заказала и которые должны были доставить, пока она будет в отъезде.

По дороге в аэропорт они оживленно болтали о разных пустяках. Уже паркуясь на стоянке, Стиви спросила у Кэрол, что передать детям, если они вдруг позвонят.

– Просто скажи им, что я уехала, – ответила она, открывая дверцу машины.

Стиви последовала за Кэрол и достала из багажника ее небольшой чемодан. Кэрол всегда предпочитала путешествовать налегке, а на этот раз она и вовсе взяла с собой минимум необходимых вещей, чтобы чемодан, если ей вдруг придется таскать его самой, был как можно легче.

– А если они спросят куда? – уточнила Стиви. – Могу я сказать, что ты улетела в Париж?

Как и подобает хорошей секретарше, она строго хранила любую конфиденциальную информацию, касающуюся Кэрол. Даже Энтони и Хлое она сообщала не больше того, что разрешала ее хозяйка.

– Конечно, можешь, – кивнула Кэрол. – Я не собираюсь делать из этого никакой тайны. Я и сама им позвоню, если мне захочется. С Хлоей-то я свяжусь в любом случае – я ведь собираюсь заглянуть к ней в Лондон на обратном пути. Просто я еще не знаю когда.

И она улыбнулась. Ощущение свободы пьянило не хуже молодого вина. Кэрол уже предвкушала, как она будет делать все, что захочется, как будет сама планировать свое время и свои поступки. Подобная возможность выпадала ей нечасто, и она была полна решимости ею воспользоваться.

– Только дай мне знать о своих планах, – попросила Стиви. – Я ведь волнуюсь за тебя.

Она действительно переживала за свою хозяйку, переживала, быть может, даже больше, чем дети Кэрол. Они, конечно же, любили свою мать, но, несмотря на то что Энтони и Хлоя были уже взрослыми, они подсознательно считали, что это Кэрол по-прежнему должна о них заботиться. А вот Стиви, напротив, питала к Кэрол чувства, которые были сродни материнским. Прожив бок о бок с Кэрол полтора десятка лет, она хорошо ее изучила и знала, насколько уязвимой и ранимой та могла быть. Со стороны Кэрол казалась сильной и сдержанной, но душа у нее была трепетной и отзывчивой.

– Я пошлю тебе сообщение по электронной почте, как только войду в свой номер в «Ритце», – пообещала Кэрол. – Но не волнуйся, если после этого ты некоторое время ничего от меня не получишь. Если я все-таки соберусь в Вену или Прагу, я, скорее всего, оставлю компьютер в «Ритце» – мне бы не хотелось возиться с электронной почтой, пока я буду в дороге. Впрочем, я могу послать тебе оттуда почтовую открытку. Я так давно не писала писем и открыток от руки – это будет даже интересно. Ну а если мне вдруг понадобится твоя помощь, я тебе просто позвоню, о’кей?

– О’кей, – кивнула Стиви. – Ну, счастливо тебе добраться... – С этими словами она крепко обняла Кэрол. Стиви и в самом деле чувствовала себя так, словно провожала собственную дочь или любимую племянницу.

– Постарайся как следует отдохнуть, пока меня не будет, – улыбнулась Кэрол. – Потому что, когда я вернусь, я, скорее всего, завалю тебя работой, – добавила она и кивнула носильщику, который подошел забрать ее багаж и билеты. Тот дважды прочел написанную в билете фамилию, потом взглянул на Кэрол и широко улыбнулся.

– Добрый день, мисс Барбер, как поживаете? – проговорил он. Носильщик давно обслуживал пассажиров, путешествовавших первым классом, но звезд такой величины еще не встречал.

– Прекрасно, благодарю вас, – отозвалась Кэрол и улыбнулась в ответ. Ее зеленые глаза сверкнули, озаряя лицо, и носильщик несколько раз моргнул, сраженный ее красотой и обаянием.

– Летите в Париж, мисс? – поинтересовался он. В жизни Кэрол Барбер оказалась еще красивее, чем на экране, к тому же держалась она на удивление приветливо и дружелюбно.

– Да, в Париж, – подтвердила Кэрол и снова улыбнулась. Ей было очень приятно произносить эти слова вслух, словно Париж был живым и ждал ее.

Она дала носильщику щедрые чаевые, и он в ответ почтительным жестом поднес два пальца к своей форменной фуражке. Два других носильщика, узнав Кэрол, устремились к ней в надежде получить автограф. Кэрол с улыбкой подписала протянутые ей листки и, в последний раз помахав Стиви, двинулась к распахнутым дверям терминала, на ходу надевая большие темные очки. В толчее аэропорта никто не обратил на нее внимания, никто ее не узнал. В очках, в джинсах, в теплом сером пальто, с дорожной сумкой на плече, с волосами, собранными в «конский хвост», Кэрол ничем не выделялась. Она была всего лишь одной из пассажиров, проходящих контроль и регистрацию на очередной рейс компании «Эр Франс».

Самолет взлетел точно по расписанию. Кэрол рассчитывала за время полета попрактиковаться во французском, который и спустя пятнадцать лет помнила очень неплохо. Она достала приготовленную для этого случая книгу на французском и углубилась в чтение. Но вскоре и сама не заметила, как уснула. За сорок минут до посадки, как она и просила, ее разбудила стюардесса. Кэрол успела умыться и почистить зубы, привела в порядок волосы и даже выпила чашку ванильного чая. Когда самолет приземлился, Кэрол посмотрела в иллюминатор и почувствовала, как сердце ее подпрыгнуло от сладостного волнения. Она снова была в Париже, и даже дождливый ноябрьский день за окном не казался ей унылым и серым. По причинам, которые она сама не могла понять, Кэрол совершила это небольшое путешествие во времени, и теперь за бортом самолета ее ожидал не просто город, который она любила. Она как будто вернулась домой – вернулась после долгих скитаний в чужих краях.