Читать книгу Люди с пониженным социальным отверстием. Сборник рассказов - Данила Ноздряков - Страница 2

Люди с пониженным социальным отверстием
(Одиннадцать Событий и восемь прелюдий)
События 1. Знай, сверчок!

Оглавление

Ну, это мы знаем. Нас таким не удивить. Это мы ещё в школе проходили на уроке литературы. Мы, можно сказать, люди учёные. Так вот.

Нынешние дети наверняка не знают этого. Они же ничего не знают и не учат. Они про призвание варягов делают феноменальные открытия лет в двадцать только, когда им какой-нибудь блогер расскажет.

А мы – люди взрослые, мы знаем.

И про то, как цирюльник Иван Яковлевич поутру нашёл нос в свежем хлебе, испечённом его супругою Прасковьей Осиповной. И про то, что узнал в найденном носе нос коллежского асессора Ковалёва, майора, стало быть, по военной иерархии. И как пошёл к Исаакиевскому собору и выбросил нос в речку, тоже знаем. Да, и про то, как поутру того же дня пришёл в себя после сна коллежский асессор Ковалёв и хотел выдавить прыщ на носу, но не нашёл ни прыща, ни носа. Известная история.

И в дальнейшем был терабайт этих историй о частях тела, ушедших жить своей жизнью. У режиссёра Чеважевского сбегал половой орган мужской, у драматурга Шварца – тень от человека, у философа Делёза – тела были совсем без органов, у писателя Ларина разбирали людей на части. И ничего.

Нас таким не удивить.

Но, с другой стороны, стань вы сбежавшей частью тела, захотели бы возвращаться на место? Думаю, воспротивились тому, что за вас решают, какое там есть топологическое или космологическое место, к которому вам необходимо принадлежать. Кто это постановил, кто вздумал указывать на эту принадлежность?

Выплываете вы из Невы – для простоты обращения заменим местоимение «вы» на «Нос», хотя и это немного попахивает тоталитаризмом, если, конечно, это не нарушает ничьего достоинства, когда речь идёт о таком органе, как нос, но заранее приношу извинения, если кого-то зашеймил – выплывает Нос из Невы и, отсмаркивая противную воду и остатки хлеба, перекатывается до берега.

Хотя лучше пусть Носа достанет из воды будочник. Понажимает на него, чтобы вода вышла, и потащит к себе в будку, чтобы от насморка скоропостижно не скончался.

Сидят они в будке, значит. Будочник разливает по стаканам водку. Жена его яичницу жарит, а Нос исподтишка наблюдает (чем? чем?) за её пухлотелыми локтями, как Обломов из ненаписанного ещё в это время романа «Обломов» за локтями Агафьи Матвеевны Пшеницыной наблюдал.

– Ну, давай, для сугреву!

Будочник Мымрецов влил в себя стакан. У Носа никак не получалось, в связи с отсутствием рта. Всё вдыхал в себя этиловые пары, но количество спиртного не убавлялось.

– Экая вы барышня кисейная! С непривычки нашего напитка не разумеете.

Нос не хотел оплошать перед новым знакомым и со всего маху втянул в себя жидкость из стакана. И сил своих не рассчитал. Или, наоборот, перерассчитал.

– Ну, шельма, и сразу выхлестался! Рай, вас таким манерам в ваших благородных патиссонах обучали? Ну, будя, спать идите, коль так, вашескобродие!

Нос уткнулся в соломенный тюк и тотчас от всех пережитых с ним событий уснул.

– И зачем ты этого охламона притащил? – завела шарманку будочница Авдотья.

– Ишь ты, сиверка, развылась! Неужто не понятно, что человек он благородный. И за заступничество, авось, наградит меня. Завтра его снесу к графу Н., пущай распознает единоутробного брата в ём.

– Тоже мне человек! Срамота какая-то, а человека не видать.

Но на утро будочнику не удалось снести Носа к графу Н., под коим подразумевался, может быть, графу Нулин даже, тогдашний Начальник МБОУ Ы «Управление Департамента Управления Внутренних Дел Министерства Внутренних Дел По Санкт-Петербургской Губернии И Городу Санкт-Петербургу, Северной Пальмире И Петра Творенью». Нос – в пространственном отношении штука маленькая и случайно вывалилась во время прохождения сна за пределы будки будочника.

Воробьи клевали овёс из лошадиного навоза. В нём чудесным образом оказался Нос. Воробьи пытались полакомиться Носом, но каждый раз он вылетал из клюва. Тут Носу не до сна уже было. Он издал ужасающий вопль. Непонятно каким местом, но издал. Воробей на всякий случай испугался и по-бейсболистски зашвырнул Носа куда подальше. От своих сородичей за такие проделки по разбрасыванию еды, воробей получил под хвост коленом. Непонятно, где у птиц колена, но один мой знакомый написал в своём одном стихотворении: «Деревья стоят по колено в снегу». Licentia poetica.

«Куда подальше» оказалось домом на углу Средней Мещанской и Столярного переулка. В пятом этаже находился вертеп разврата и совсем не богоугодное заведение – маленькая комнатушка размером с две дюжины гробов. В ней проживали две Вавилонские блудницы, две девицы с пониженной социальной ответственностью, но с повышенным сребролюбием и человеколюбием. Звали их традиционно: Раиса и Анфиса.

– Раиска, ты гляди, кто это у нас свистульку свою забыл?

– Мелкая она, не шармант. Азият твой, который давеча приходил, – он и потерял. У них же всё не как у людей сделано, можа и отстёгивается.

– Ах, ты змеюга подколодная! Никакие азияты ко мне не захаживают!

После драки подушками осталось много перьев. И две товарки решили приклеить их к Носу.

– Сейчас в Париже и лучших домах Сан-Марино модны кенары с Канарских островов. Будем говорить, что нам тоже подарили. Что мы хуже других?

Перья на Носу покрасили жёлтой акварелью.

Внизу постоянно что-то громыхало. Нос хотел задать по этому пункту вопрос, но дамочки его опередили.

– Наш нумер находится прямо над кегельбаном.

Поздно ввечеру, когда совсем смеркалось, в комнатке Раисы и Анфисы собралась самая артистическая публика. Это были жестянщик Шиллер, жена коего не отличалась благопристойным поведением, сапожник Гофман и увязавшийся за ними художник, разыскивающий некий дом в Столярном переулке.

– Мне в последнее время все лица жёлтыми кажутся, будто в Китае я жить изволю. Вот и мышь мне ваша жёлтой кажется, как безумие в стихах символистов.

– Это не мышь вовсе, а кенар с Канарских островов. Стыдно не знать образованному человеку таких симпльшозов.

– Больше походить на шнабель. Найлих айн официр приходить цу мир просить укоротить шнабель его шапог.

– Давайте заниматься тем, для чего мы здорово здесь сегодня собрались. Пить портвейн и устраивать кровавую оргию во славу Бафомета.

После чего артисты с куртизанками принялись творить вышеизложенное. Раиса облизывала <пропущено слово> Анфисы, на Раису сверху <пропущено слово> Шиллер, а Шиллера резал по <пропущено слово> Гофман. Хлестала кровь и некая белая субстанция. Носа хотели использовать в качестве щекотуна для пущей весёлости, но он запутался в срамных волосах Анфисы, и его откинули на пол.

Благородная душа художника не в силах была видеть столь омерзительных событий. Он немедля ретировался, прихватив с собой облепленного перьями Носа. Ибо тому, как благородному человеку, тоже стало прескверно находиться в обители похоти. Даже сопли от возмущения надулись зелёными пузырями.

«Жёлтыми», – исправил художник.

Носа он назвал единственной живой вещью в том приюте похоти и реминисценций на Луку Мудищева.

Но и у художника Нос долго не задержался. Художник увлёкся игрою в азартные карточные игры с призраками и стал распродавать своё имущество. Пришла очередь Носа.

– Прощай, Нос! Ты был мне хорошим другом, но теперь мы расстаёмся. Так велено судьбой, – сказал художник на прощанье.

Носа купил киргизский философ Аполлон. Он положил его в свой коржын с бубенчиками и повёз домой, в степь. На случай калыма своей старшей дочери. В степи уже выпал снег, и приходилось сниматься с кочевья. Было много дел. А тут papa приехал с Носом.

– Я же просила тюрнюр атласный, а не это! Меня с таким приданным никто не украдёт! – возмутилась его старшая дочь.

Носа пробовали приспособить по хозяйству. Запрягали вместе с собаками в упряжку – события происходили в начале XIX века и тогда мало, кто мог провести границу между киргизами (казахами) и народами Крайнего Севера, оттого и пошла сия нелепица – подкладывали под седло, чтобы лучше ездить верхом, пробовали плов в нём делать и кумыс им наливать.

От Носа не было никакой практической пользы. К тому же выяснилось, что он вполне сносно говорит и понимает по-киргизски. Другим языкам он оказался не обучен, а на киргизском изъяснялся даже с некоторым изяществом. С киргизским философом Аполлоном они стали вести долгие и пространные беседы.

– Мне бы хотелось узнать, кто я такой и откуда случился, – Нос вдыхал табачный дым.

– Все мы дети единого бога и пришли с далёкой планеты Мардука, – киргизский философ выдыхал табачный дым.

– Мы все – братья и сёстры, значит? А я смогу найти свою мать и своего отца?

– Да, мы все – братья и сёстры и появились в результате палеоконтакта. Кроме тебя. Ты – нос.

– И что мне делать?

– Искать место, от которого ты отвалился.

– Но не оскорбительно ли это для меня? Не свидетельствует ли это о том, что я являюсь частью, а не полноценным феноменом, субъектом международного права в духе современных немецких теорий?

– Но разве не все мы – часть чего-то большого? В этом и заключается наша феноменальная сущность, что являясь частью, мы презентируем всю целостность. А ты – просто нос и всё.

Заканчивалась долгая полярная ночь, а они продолжали свои беседы. Однажды туземцы докочевали по Голодной степи до Петербурга.

– Здесь нам надо расстаться, – сказал Носу киргизский философ Аполлон.

– Но я не хочу…

– Ты должен найти своё место.

– Мне нравилось у вас. Может быть, я нашёл дом у вас? Нашёл своё место, свою семью?

– Нет, этого не может быть в природе.

– Почему?

– Ты не плоский. Ты – курносый. Тебе искать в Петербурге своё место пристало.

Нос печально (а как ещё иначе, без ног-то) побрёл под мокрым снегом по Литейному. Ему не оставалось ничего иного в жизни, как только связаться с бомжами и наркоманами. А киргизский философ Аполлон облегчённо подумал: «Емжалай», что значит, «Наконец-то мы от него избавились».

Это напоминает другой национальный анекдот. Про эстонца. Эстонец нашёл на дороге дохлую ворону. Вышел из машины, положил в багажник со словами: «А вдруг пригодится». Через год на том же месте останавливается та же машина, выходит тот же эстонец и выкидывает истлевший труп той же вороны из багажника. «Не пригодилась», – говорит эстонец.

Нос не пригодился киргизскому табору. Зато наркоманы, к коим в Петербурге принадлежит каждый второй житель, а, быть может, и каждый первый, быстро взяли его в свою компанию. Дело в том, что Нос был не промах – от чиновника же отвалился как-никак – и под шумок кровавой оргии у проституток втянул в одну из ноздрей пачку ассигнаций. У художника этого из кармана втянул – он ещё тогда богатым буржуем был.

Теперь в сквоте на Васильевском острове поселилась перманентная радость. По вечерам ходили на футбол – он жил с бомжами-наркоманами. На футболе Носу даже несколько раз прилетело в нос. Бить-то больше некуда было. Днём и ночью тратили ассигнации Носа на поддержание приемлемой жизни.

Он уже несколько недель не просыхал. Пить – не пил, не имел такой привычки, а нюхать – извольте. После этого становился бодрым, как смывной бачок, и издавал соответствующие звуки, изрядно смешившие постояльцев сквота на Васильевском острове. Ему казалось, что после долгих скитаний он нашёл свой дом, свою семью и место, от которого он отвалился.

Но ассигнации скоро закончились, и Носу указали на дверь. Пинком ноги. Через окно.

А тут ещё, как некстати, жестокие отходосы начали его долбить. Ноздри у Носа стали размером с огромный болт. Он бессмысленно фланировал по улицам и прошпектом, издавая свистяще-воющие звуки.

Жить хотелось, несмотря ни на что. И он решил, как молодой Оззи Осборн, построить воровскую карьеру. Ему нетрудно было запрыгивать в сумки и обшлага респектабельных граждан и по методу, апробированному в коморке жриц любви, засасывать внутрь себя деньги, а затем столь же незаметно ретироваться.

Не могло так не случиться, чтобы он не попал в один день к девушке осьмидесяти лет, занимающейся ростовщическим промыслом. Вы, дай Бог, узнали в ней процентщицу, коллежскую секретаршу Алёну Ивановну из романа Фёдора Михайловича Достоевского «Преступление и наказание». Это очень хорошо. Я тоже узнал.

Мы ей немного преувеличили возраст – в шестьдесят ныне даже на пенсию не выходят. И называем девушкой, боясь оскорбить другим каким гендерным словом, запрещённым в нонешние времена.

Алёне Ивановне Нос полюбился. «Занятная фитюлька». Она покрыла Носа слоем золота и инкрустировала смарагдами и адамантами, величала «Калабашкой» и носила под самым сердцем на веревочке. Под титьками, говоря языком черни. Процентщица была уверена в том, что Нос обязательно нужно носить, иначе он испортится.

В роковой день, когда один проклятый нигилист оборвал топором три жизни, одну даже не начавшуюся ещё, Нос висел на своём привычном месте. Под титьками, говоря языком черни.

Когда всё утихомирилось, он выполз, искупался в луже крови, дабы смыть с себя позолоту. Он бы и рад её оставить, но дышать под ней было невозможно. Смарагды и адаманты сохранил, на всякий случай. Как оказалось, не зря.

На улице Носа задержали жандармы. Кончено, окровавленный кусок плоти – к-р-р-р-р-р-айне подозрительный субъект. Нос попытался откупиться смарагдами – адаманты припрятал понадёжнее. И сделка уже готовилась состояться, как к двум жандармам, задержавшим Носа, подошёл ещё один и воскликнул:

– Батюшки, как он на нашего начальника похож, на Виктора, его сиятельства, Васильевича!

– Не бреши!

– Вот те крест! Вылитый он! Он у нас тоже завсегда с красным носом ходит.

– Никак отвалился.

– Истинно так!

Носа понесли к жандармскому генералу Виктору Васильевичу. Тот, увидев, Носа только беззлобно усмехнулся.

– Нос у меня завсегда красного цвета, оттого что я пью много водки и всегда пьян. Но я его нигде не терял, хотя вчера изрядно нажрамшись был. Но тут вот какое дело, раз он – тоже красный, то, вероятно, мой родственник. Как в индийском кино. А мой родственник должен обязательно находиться при солидной должности, иметь дачу и ездить в карете при орденах и лентах. Делать нечего, и поступить супротив сложившихся регламентов я не имею морального права.

И вот представьте, что пройдя все эти перипетии судьбы, достойные Мельмота-скитальца, вы усаживаетесь на атласную подушечку в карету, чтобы ехать на заседание Государственного Совета, как является какой-то майоришка Ковалёв и требует вернуться обратно. Как тут вернуться?

Где справедливость, люди добрые?

Люди с пониженным социальным отверстием. Сборник рассказов

Подняться наверх