Читать книгу Люди с пониженным социальным отверстием. Сборник рассказов - Данила Ноздряков - Страница 4

Меня попросили, но сам я долго и упорно отказывался. Потому что не китаец совсем, и искусству красивого письма не обучен. Но раз надо, значит, надо.

Биография моя обстояла следующим образом. Сами вы могли уже заметить, что я по происхождению – не местный, а родился, выучился, подрос, первый раз потрахался, извините, совокупился, работал, отдыхал, приносил кровавые жертвы, женился, родил сына, построил дом и вырастил дерево познания добра и зла в рабочем посёлке имени Скотного двора. Сокращённо, РПиСДа. Недалеко от Глубокого Севера он расположился.

Ко временам Лихолетья, периодически повторяющегося в наших краях раз в сто лет, я уже обжился семейным хозяйством, стойкой привычкой к потреблению этилового спирта и насвая, а также трудозанятостью обзорщиком видеоигр в «Денди». В общем, слыл приличным человеком, а не каким-то там прожигателем жизни, прощелыгой.

Доход стабильный, и занятость приносила некоторое количество удовольствия. Только очень меня расстраивал профессор Молиарти, босс одного уровня из «Чёрного плаща». Вот никак мне не удавалось его пройти! Бегает себе он, значит, ремонтирует поломанные огненные машины, которые в меня огнём пуляются, а я должен его гасить. А тут огонь со всех сторон в меня шарашит. Ну, пиздец, извиняюсь, просто, а не уровень. Вся жопа в мыле, пока пройдёшь.

И ещё в Робокопе две штуки роботов-ниндзя, как боребухи, ко мне приставали и норовили всё какой-нибудь кусок железа от меня отхерачить. Срамота, да и только. Так, глядишь, все задроты могли к другим летсплеерам перейти, и, считай, благосостояние накрылось бы микроволновкой.

Но не тут-то было. В рабоче-поселковую стену постучала великая беда из другого места. Кажется, это была печень, но сейчас уже точно никто не вспомнит. Правда, беда была чуть поменьше, чем в прошлое Лихолетье. Однако всё равно ущерб от беды ожидался значительный и включал в себя разрушение промышленности, привычного уклада жизни и введение трёхпольного севооборота злаковых трав.

По случаю Лихолетья и стучащейся беды, жители РПиСДы перешли грань дозволенного алкоголизма. Прежде считалось, что ежедневно после трудозанятости нужно выпивать по бутылке пива или сто граммов водочной продукции, а в пятницу вечером и субботу можно устраивать псевдозапой со старым добрым ультра-насилием. Теперь же все дружно принялись устраивать непрекращающийся даже в рабочее время натуральный запой. Его результатом стало, так сказать, множество эксцессов на почве смертоубийства.

Вот один из многочисленных примеров. Выйдя в отставку, офицер рабочее-поселковой стражи вдовая Ангелина Петровна принялась якшаться с различными неприличными компаниями, коим ещё во времена Четвёртой Относительной Стабильности было высочайше разрешено бомжевать и находиться в состоянии постоянного алкогольного опьянения. Даже мужа себе гражданского приискала, Толика, из бывших Бывших. Стали жить вместе и проводить время в коротании времени. Но в связи с тем, что Ангелина Петровна была на три дня юнее Толика, он постоянно ревновал молодуху к собутыльникам и отрезал у гражданской жены по кусочку плоти во время каждой сцены ревности.

Однажды в пылу посиделок, Толик не выдержал конфронтации с этиловым спиртом и плашмя уснул под табуреткой. Ангелина же Петровна выдержала и продолжила распивать спиртные напитки с находившимся в её квартире общим приятелем – безногим соседом по лестничной клетке Иванычем. Внезапно Толик неудачно во сне повернулся и опрокинул шкаф на сидящих за столом выпивох. Иваныч, придавленный мебелью, повалился на Ангелину Петровну. От шума вскочил Толик, и его сей же час обуяла мания ревности от увиденной картины.

В этот раз гражданский муж решил не размениваться на отрезание кусочков плоти и целокупно зарезал Ангелину Петровну с криком: «На калеку променяла меня, сучара мусорская!». После чего вернулся на своё спальное пристанище, а весь рабпосёлок потом ещё три дня кривил рожи от смеха над записью со скрытой камеры, коими оборудованы все квартиры РПиСДы. На ней инвалид Иваныч забавно уползал с места кровавой драмы.

Пока основная масса жителей рабочего посёлка имени Скотного Двора придавалась алкогольному угару, более деловитая часть населения принялась за дело. Перво-наперво она разделилась по интересам на несколько враждующих друг с другом группировок. Так проще воровать деньги и делить асфальт, хотя никакого асфальта у нас в посёлке отродясь не было: одни бурьяны, да купыри. Официальная же власть ничего лучше не придумала, как на центральной площади организовать перманентное выступление звёзд популярной эстрады и каждые полчаса запускать фейерверки, несмотря даже на дневное время суток и то, что из всех звёзд популярной эстрады согласился выступать лишь Егор Криденс Клирвотер Ревайвал. Кстати, на центральной площади за всё время своего перманентного выступления он успел записать 42 миллиарда новых альбомов, прежде чем был убит служителями чёрного культа пончиков с шоколадной посыпкой.

Главной и опаснейшей группировкой считалось сообщество пурпурновласовых библиотекарш, способное замедлять сердцебиение людей вплоть до нитевидного пульса с помощью кладбищенской скуки и могильной тишины. После того, как они подмяли под себя банду театралов и корпорацию учителей-педофилов, их шансы на царствие в рабочем посёлке возросли до апогея. Ещё сильнее упрочнились они, когда в объединение влилась небольшая, но безумно опасная бригада поклонников творчества Сергея Эйзенштейна под руководством идиотически пассионарной Почётной деятельницы региональных творческих искусств Яни́ны Я́ниной.

Во второй сильнейшей группировке объединялись в священную унию поклонники творчества великого отечественного поэта Александра Сергеевича Пушкина. Это ответвление общефедеральной сети, подробную историю которой можно проследить в фильме Юрия Мамина под названием «Бакенбарды». Посему про них особо тут не будем распыляться.

Разобщены оставались фанаты студенческих команд КВН: «Метрополис», «Скорейшей смерти» и «Динамо». Конечно, числились фанатские группировки и столичных команд. На выступлениях они оказывали поддержку своим любимцам кричалками, вроде «Метрополь сосёт моль», «Скорейшей смерти для Скорейшей смерти» и «Эй, Динамо, жемчужина КВНа/ Эй, Динамо, не может жить без члена/ Эй, Динамо, ты самый сраный клуб/ Так, отсоси, Динамо, три тысячи Кивинов». Также часто они поддерживали свои команды на выступлениях в поселковом доме культуры «Красный Факер» новогодней пиротехникой и раскрашиванием собственных физиономий в клубные цвета аквагримом.

От пиротехники же дом культуры и сгорел поздним ноябрьским вечером на финале районного чемпионата клубов весёлых и находчивых. Главным козырем фанатов считалось накрыть оппонентов внезапной шуткой, называемой экспромтом. Однажды со смеху полегла даже бригада «скорейшесмертцев» от экспромта «метропольцев».

Наиболее наименее опасной и примечательной из всех бригад были велосипедисты. Приверженцы катания на двухколёсных драндулетах на жаргоне именовались бесами; они обычно ездили за городом и пытались давить сельских дерибасов. Но опасности не представляли, потому что под колёсами машин ещё неорганизованной банды автомобилистов погибало гораздо больше бесов, чем сельских дерибасов под колёсами велосипедов.

Так продолжалось до тех пор, пока бесов не возглавил человек по фамилии Ставрогин. Он-то и привёл их к торжеству на рабоче-поселковом уровне и даже личному приему у рабоче-поселкового администратора. Новый руководитель, получивший титул велофюрера, внёс на обсуждение разумное предложение: главной группировкой станет тот коллектив, который за 14 дней сможет переистреблять-переубивать большее количество людей. В ратуше эту инициативу всеобще одобрили.

Был составлен документ под названием «Весёлый прейскурант смертей», в котором подробно расписывалось, сколько очков даётся за того или иного невинно убиенного. Меня как признанного эксперта по видеоиграм пригласили в комиссию по написанию списка.

Так, за убийство беременной женщины давалось полтора очка – неизвестно кем вырастит её дитятко и оценить его, как полноценного очкового человека не представлялось возможным. Значительно выше ценились учителя, врачи, особенно логопеды, и инженеры человеческих душ, а также мракобесы. Они могли произвести на свет Божий множество достойных людей, значит, за их ликвидацию давалось по тринадцать очков. Чиновников и депутатов имелось в достаточном количестве, но пользы они не приносили, поэтому их убийство вообще не засчитывалось. Ниже всего ценились сельские дерибасы, за них доставалось всего пол-очка.

Путём неимоверных усилий, не покладая насосов и покладая звонки, денно и нощно выезжая в поля, где отсутствуют оборудованные велодорожки (к слову, отсутствуют они не только в полях, но и во всём раб. посёлке) и стайками прикладываются употреблять алкогольные напитки и отдыхать после употребления алкогольных напитков сельские дерибасы, к ноябрю бесы смогли довести свой рейтинг до порядка семнадцати тысяч двухсот сорока трёх с половиной очков (17 243,5 points), тем самым выиграв электоральную кампанию и продвинув Ставрогина в должность рабоче-поселкового шерифа.

В день восшествия Ставрогина в чертоги рабоче-поселкового шерифа, бесы решили устроить ночной велопарад. Меня пригласили в качестве почётного гостя, и, уходя на бисиклетный шабаш, я сказал жене: «Ну, надеюсь, новые времена наступили, и мы вдоволь наедимся кильки в томатном соусе».

На единственном балконе единственного в рабочем посёлке двухэтажного дома из силикатного кирпича стоял Ставрогин и держал речь. Но, увы, вождь бесов был глухонемым, поэтому общался с собравшейся толпой исключительно жестами и нечленораздельными звуками. Вдобавок, во рту Ставрогин держал кусок рязанского сыра пармезан, а в другой вытянутой руке у него была зажата велосипедная цепь. И когда один крикнул: «Ымбму!», миллионы ответили перезвоном велосипедных звонков, а некоторые даже жали на клаксоны. Этим одним, естественно, был глухонемой Ставрогин. А миллионы – все двенадцать велосипедистов нашего рабочего посёлка и пятилетний Миша на своём трёхколёсном лисапеде, которого отпустили на ночной велопарад родители, только в связи с тем, что не застали начало новых времён и продолжали прибывать в длительном запое.

После приветственного возгласа мямленья и ответного звона, участники велопарада подожгли обмазанные машинным маслом велосипедные цепи и поехали к зданию ратуши, в народе высокопарно именующейся сельсоветом. По дороге длинной в пятнадцать метров не справился с управлением и заехал в канаву опытный велосипедист Куцевол и переломал себе конечности. От испытанной травмы опытный велосипедист скончался на следующие сутки.

Всем хотелось что-нибудь поджечь. Вначале взоры бесов мысленно устремились на дом культуры «Красный Факер», но, оказалось, что его ещё не восстановили после предыдущего пожара. Затем бесы решили спалить все книги, направленные против велосипедного движения, из находящейся тут же, на площади перед сельсоветом, библиотеки. Вышло так, что в местной библиотеке хранилась всего одна книга, косвенно связанная с победившими бесами – «Энциклопедия юного велосипедиста» за 1977 год. Её решили не поджигать, а провозгласить своей Конституцией, иными словами, основным законом победившего движения.

За неимением более достойных претендентов, придали огню велосипедиста Автономова, как самого старого участника сообщества. От полученных ожогов Автономов скончался одномоментно с Куцеволом.

Двухколёсный шабаш после пиромании и утверждения основного закона вошёл в приемлемые рамки. Ставрогина назначили велофюрером всего рабочего посёлка; рабочий посёлок имени Скотного Двора переименовали в Велорайх (аббревиатура расшифровывается, как Велосипедное районное хозяйство); гимном выбрали песню «Я буду долго гнать велосипед, в глухих лугах его» на слова Николая Рубцова в исполнении Александра Барыкина, в которой строчка «в глухих лугах» предварительно благоразумна заменена на «в слабослышащих лугах»; растлили пятилетнего Мишу вместе с его трёхколёсным лисапедом; вместо стяга укрепили красный флаг с белым кругом посерёдке, в котором было заключено чёрное велосипедное колесо с чёрными спицами; не оставалось ничего иного, как принять в качестве герба чёрного двуглавого орла из Вархаммера, держащего в лапах чёрное велосипедное колесо с чёрными спицами. Это немного отдавало цыганщиной, но в политике зачастую надо идти на компромиссы.

На этом решили первый день правления закончить, и разъехались на велосипедах по домам. Правда, во время возвращения домой неизвестным мне и всем жителям Велорайха способом погиб бес Сатанистов.

На второй день существования Велорайха всех жителей рабочего посёлка согнали на главную и единственную площадь перед сельсоветом, сгоревшем домом культуры «Красный Факер» и гостиницей «Хильтон Гарден Инн» и попросили поделиться на две шеренги: направо – те, кто состоит в запрещённых сообществах, налево – обычные поселковые обыватели. Вернее, сообщества не были ещё запрещёнными, но стали таковыми после прочтения соответствующего декрета Ставрогина его первым вице-заместителем Уляндшпигелем. Из незапрещённых сообществ осталась числиться только группировка бесов, состоящая на соответствующий момент времени из 8 велосипедистов, одного растлённого пятилетнего Миши на трёхколесном лисапеде и одного велофюрера Ставрогина; банда, которая отныне в торжественной обстановке стала именоваться Партией Резины и Насоса. Или, для простоты, зинососами.

Удивление бесов-зинососов достигло критической отметки, когда они увидели, что все жители Велорайха сделали шаг направо. Иными словами, оказались состоявшими в недозволительных запрещённых сообществах. Это было непростительным преступлением и, к тому же, крайне негигиеничным – группировку фанатов студенческих КВНов и заезжих столичных гастролёров хотели было обвинить в сектантском сожжении дома культуры «Красный Факер», а все остальные запрещённые сообщества – в пособничестве этой случившейся хуеверти, извините за выражение, этом неправильном поступке.

Девятеро зинососов, из которых пятеро были женщинами, трое – лицами пенсионного возраста старения, и один – пятилетнем растленным Мишей на трёхколесном лисапеде, принялись было совершать попытки задержания остального населения Велорайха, но ничего доброхотного из этого не выходило. Как бы меж делом зинососам вставляли палки в колёса, и они кубарем падали со своих стальных коней и калечили себе различные органы. От перенапряжения сражения у зинососки Зинаидовой даже раньше времени пришли менструации, и только благодаря им удалось согнать всех обитателей Велорайха в рабоче-поселковый концлагерь, оборудованный из бывшего придорожного кафе «Кандомбле».

Собственно, изолированные оказались даже рады такому обороту событий. И от кровавых струй Зинаидовой надёжная защита обеспечена, и пожрать на ближайшее пару времён есть чего. Особенно, выпить.

Зинососам, тем не менее, оказалось мало пущенной в этот день крови, и они захотели ещё. Тогда было решено действовать согласно известному принципу, заложенному маркизом де Садом и казнить в первую голову палачей.

Зинаидову уложили на землю – после своей проделанной вакханалии струеизвержения она сильно ослабла и потеряла способность ко всякому виду сопротивления – и по команде Ставрогина, озвученной первым вице-заместителем Уляндшпигелем, начали коллективно пересекать тело женщины велосипедами, словно танками в одноимённой игре на «Денди». Так и катались туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, или, сунь-высунь, как сказал бы Алекс из «Заводного апельсина».

Продолжалось это до тех пор, пока вся кровь не вытекла из Зинаидовой и вполовину не впиталась в землю. Остальную половину собрали в трехлитровый целлофановый пакет, положили на сковороду, как листок Ворда, и в таком виде приготовили спартанскую похлёбку.

На третий день Ставрогин закончил чтение книги Даниила Проэктора «Фашизм: путь агрессии и гибели» и пришёл к осознанию, что установившийся в Велорайхе режим слишком уж напоминает гитлеровский. Следовательно, придёт к неминуемому окончанию. Окончания же велосипедного режима здоровья Ставрогин никак не желал никоим образом действия.

Спросите меня, откуда я узнал мысли Ставрогина? Я же не всевидящее око Саурона, чтобы знать такое. Занялись бы вы лучше другими более интересными вещами, а не похабными такими вопросами. Как, например, хотя бы подумаете, откуда взяться на географической карте постиндустриальной страны рабочему посёлку? Воооооот. А вы говорите…

Поэтому Ставрогин решил декретом ввести в обязательность повседневности культ своей ныне покойной матери купчихи Губсолтановны. Или, как он произносил, Бупбупбэ. Одновременно в этом же декрете он повелел установить её памятник из саманного кирпича на главной и единственной площади Велорайха. Но уникальный специалист Прохоров, умевший овладевать искусством установки монументов из саманного кирпича, находился в данный момент времени в концлагере, оборудованного из бывшего придорожного кафе «Кандомбле». Посему с установкой памятника решили повременить.

Дабы совсем отличаться от национал-социалистов, зинососам повелели поменять походную песню с «Wacht am Rhein» на «В Банном переулке» и исполнять её во время ночных факельных велопарадов. Проводили их, правда, днём, во избежание несчастных случаев.

Слова в новой песне, значит, были следующими:

Ничего более примечательного в третий день не произошло, кроме смерти от импотенции во время попытки коитуса с одной из оставшихся зинососок первого вице-заместителя Уляндшпигеля. На его место временно исполняющим обязанности первого вице-заместителя – sic! – был назначен я, выпущенный на поруки из концлагеря, оборудованного из бывшего придорожного кафе «Кандомбле». Всё-таки оценили мои способности и успехи обзорщика видеогр на «Денди» и участие в составлении «Весёлого прейскуранта смертей». Но в партию так и не приняли, так и не приняли. Ну, и хрен, то есть, ну, и ладно, с ней, с ним, с финским плащом!

На четвёртый день ничего примечательного не произошло, кроме того, что растлённому пятилетнему Мише на трёхколёсном лисапеде исполнилось шесть лет, и он, цитирую, перестал хотеть быть велопидором и послал всех в и на (слово пропущено). А сам присоединился к проезжавшей мимо сквозь рабочий посёлок группе байкеров-мотоциклистов на трёхколёсных мотиках. И умчался в неизвестном направлении в сторону детского садика.

На пятый день, оказалось, что езда на велосипеде очень способствует развитию феминизма у женского пола. Зря этого в своё время не знал Ставрогин. Ведь ещё 2 февраля 1896 года в интервью газете «New York World» знаменитая африканская суфражистка Сюзен Энтони заявила следующее: «Я думаю, что велосипед сделал больше для эмансипации женщин, чем всё остальное вместе взятое. Он даёт женщинам ощущение свободы и независимости. Сердце моё наполняется радостью всякий раз, когда я вижу женщину на велосипеде… это – зрелище свободной, неугнетённой женщины».

В юбке же на велосипеде не покатаешься, исключительно в портках!

Три количества зинососок под покровом ночи удалились в соседний рабочий посёлок имени какого-то там очередного съезда металлистов и заняли там глухой обороной никому не нужный развалившийся дом. Здесь они принялись предаваться любимым феминистическим телодвижениям: приклеивать себе разноцветное говно на волосы подмышек и бросаться из окошек во всех проходящих представителей мужского пола использованными тампонами и прокладками, а то и вовсе использованными поролоновыми губками.

В ответ на новую феминистическую политику, представители мужского населения рабочего посёлка стали действовать согласно Бернской конвенции и частушке, известной с незапамятных времён:

Извините, отчасти, за нелитературные обороты слога народного творчества. Такой вот он, народ, неполиткорректный.

По ночам из феминистического дома раздавались зловещие звуки, ибо как только три фемины оказываются на одной небольшой отдельно взятой территории, то тотчас начинают заниматься совокуплением путём ножниц.

На шестой день велофюрер Ставрогин собрал нас, меня и последнего зинососа Страпонова-Гейбельса, в своём тронном зале/горнице своей покосившейся избы, для проведения так называемых ночных застольных бесед. Как оказалось, ночные застольные беседы являлись традиционными, и проводились уже на третий день существования Велорайха.

На меня была возложена почётная миссия стенографирования ночных застольных бесед велофюрера. Приведу несколько любопытных отрывков из получившейся стенограммы традиционных ночных застольных бесед. Первый:

«Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ».

Или вот ещё один пророческий отрывок:

«Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ».

Дальше – настоящая классика:

«Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ».

И в заключении – мой любимый отрывок:

«Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ».

Не могу не воспользоваться положением, чтобы не привести ещё один отрывок, целиком и полностью раскрывающий личность и историческое значение фигуры велорихтера, то есть велофюрера, Ставрогина:

«Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ. Амбу мбу мбу ыбу мымбу опа убы мубу муммумубу ымбу оба мымбу Бупбупбэ».

От счастья услышанного скончался последний зиносос Страпонов-Гейбельс. И тоже, как позже раскрылось на свет дневной, от импотенции.

В ночь на седьмой день преставился и велофюрер Ставрогин. И тоже от импотенции.

Ничего не оставалось делать, как всем жителям Велорайха выйти на свободу из заключения в концлагере, оборудованного из бывшего придорожного кафе «Кандомбле». Тем более, что еда, и самое главное, алкогольные напитки в концлагере, оборудованном из бывшего придорожного кафе «Кандомбле», иссякли.

Вместе со смертью велофюрера Ставрогина закончилось Лихолетье, и началась очередная сорокадневная Эра Относительной Стабильности. Так издревле у нас повелось, что одна эпоха сменяет другую, согласно заведённому раз и навсегда метафизическому порядку вещей.

На радостях освобожденья жители Велорайха хотели спеть песню Джонни Кэша «Redemption Song», но, увы, не знали слов этой композиции. Осерчав, они решили снести памятник купчихе Губсолтановне из саманного кирпича на главной и единственной площади рабочего посёлка, известный так же, как Монументум Бупбупбэ, но и здесь их постигла неудача. Памятник установлен не был, так как уникальный специалист Прохоров, умевший овладевать искусством установки монументов из саманного кирпича, находился всё время существования диктатуры бесов-зинососов в концлагере, оборудованного из бывшего придорожного кафе «Кандомбле».

Чтобы хоть как-то реабилитироваться, жители Велорайха разломали на доски здание сельсовета, как оставшийся от старого строя символ кровавой диктатуры и проклятого тоталитарного режима велосипедистов. На том и остановились.

Что ещё можно здесь присовокупить? Велорайх обратно переименовали в рабочий посёлок имени Скотного Двора, сокращённо, РПиСДа.

Гимн, герб, флаг и Конституцию в виде «Энциклопедии юного велосипедиста» за 1977 год отменили и поменяли на новые державные символы рабочего посёлка.

Возглас «Ымбму!» и ответный миллионный перезвон велосипедных звонков и даже гудение клаксонов запретили. Как запретили и ночные факельные велопарады, проводящиеся в дневное время суток.

После процедуры девелофикации я вернулся к своему привычному занятию обзорщика видеоигр на «Денди». Опять меня очень расстраивал профессор Молиарти, босс одного уровня из «Чёрного плаща». Опять никак мне не удавалось его пройти! Бегал себе он, значит, ремонтировал поломанные огненные машины, которые в меня огнём пулялись, а я должен его был гасить. А огонь со всех сторон в меня шарашил. Опять в Робокопе две штуки роботов-ниндзя, как боребухи ко мне приставали и норовили всё какой-нибудь кусок железа от меня отхерачить.